«В этих башнях люди становятся богами!» – ух, сколько шуму тогда было, когда они появились: за одну ночь посреди каждого города, двери открыты, стражи нет, окон, кстати, тоже, заходи-не хочу, если кто смелый. Конечно, сразу слухи поползли – как же не посудачить кумушкам: дня не было, чтобы по городу новая сплетня не ходила. Сначала с самого две партии было – говорить горазды, но входить в башни-то никто не решался. Одни – ну те знамо дело, «происки врагов». Непонятно, правда, что же все-таки за происки – да время такое было. Что ни день, соседи наши дрянь какую-нибудь техномажную изобретут – и испытывают в нашем небе: то дождь огненный прольется, то призраки на истребителях пролетят – то еще было времечко… Наши-то собьют бывало такого призрака, а он мало того, что в реку рухнет с воем – сколько народу от воя того с ума посходило, – так еще и воду отравит, гадина такая.
С горем пополам научились вроде небеса защищать под конец – от дождя огненного хлад-пушками оборонялись, по тучам стреляли; призраков отводили, пространство перед ними закручивая, – даже фрактальные небеса и те распутывать научились. Что, не слышал о таком? – Да где тебе, молодо-зелено, вы сейчас только и знаете, что со своим обожением носиться. Знаешь поговорку-то небось про небо с овчинку? – Это вот с тех времен еще сохранилось словечко. Выйдешь тогда на улицу, а над тобой как раз вражеские зонды фракталы творят. И кажется тебе, будто небо падает – маленькое такое небо, для тебя специально подпиленное. А как по голове-то стукнет – тогда уж и не кажется. Остается только на кладбище нового покойника снести – а для прохожих, что рядом-то, никакое небо никуда и не падало.
Это, значит, соседушки наши так развлекались в те годы – вот многие из нас на башни грешить и начали. Понять-то их можно, но ума никогда терять не надо – стояли те башни день, два, никакая магия с технологией на них не действовали – ну да и они никому не вредили.
Тогда и начала верх вторая партия брать, исходники-церковники. Эти кричали, что наконец-то сжалились боги старой земли, снизошли к нам, грешным. Кто посерьезнее был – те о сородичах потерянных вспомнили, решили, что нашли они наконец способ с нами связаться. Да только что уж – после Исхода вряд ли там кто остался, – представь только: из планеты почитай половину выдрало и бог знает куда забросило. Это сейчас мы понимаем, что да как, почему здесь даже на половинчатой земле – Чаше, как ее теперь зовут, – жить можно, а тогда только удивлялись, но в спасение извне все равно мало верили. Чудес не бывает.
В общем, победила все-таки вторая партия: победила и продавила решение (там же жрецы да ученые все были, военных застращали и богами, и особенно новинками техномажьими – мол, не дадим вам больше их, коль в башни не пустите): охрану с башни нашей сняли… Ну, а ты как думал? Охрана в ту же ночь вместе с башней словно из-под земли выросла – их, солдатиков, тогда грибами так и прозвали. Умник какой-то на них шлемы нацепил – ну чисто шляпки грибные, от излучений там каких-то защищались, хотя какие они у башни излучения… Ну вот, сняли, значит, охрану с башни-то и, как говорится, «в торжественной обстановке» туда добровольцев запустили. Знаем мы, что за добровольцев, конечно – по всем тюрьмам смертников набирали. Ученых тоже пара-тройка затесалась – которые побезумнее, пропадут – и не жалко, и товарищам их спокойнее.
У кого там ноги подкашивались, у кого нет – это я тебе не скажу, накачали их всех, добровольцев-то, лекарствами тогда по самые глаза, снадобья на лбу потом проступали. В общем, зашли они, наконец… – А ты что, хочешь, чтобы я тебе всю тогдашнюю церемонию описал? – Да вон, выйди на любой парад – она тебе и церемония. Все эти исторические моменты один на другой, как боги, похожи. Зашли смертнички-то – и ни слуху от них, ни духу. День прошел, два, неделя, месяц… Вторую партию запустили – но этих уж ночью, тайно, как овец на заклание вели – и снова ни гу-гу. Тогда все просто решили. Башню стенкой огородить, ежели кто подходит, штырьки специальные в него чтоб огнем плевались. Заклятые были, значит. Если ж у умника доспехи, допустим, асбестовые, то его в кармашек пространственный прямо на входе механизмы дозорные пеленали. Оп – и нету храбреца, жди, когда через недельку стража за тобой с обходом придет, худей, значит, да уму-разуму набирайся.
Вот после одного такого обхода – а года два уж почитай с гаком минуло после добровольцев-то-смертничков – из кармашка одного такого и вынули. Себя не помнит, лопочет под нос что-то, и глаза безумные. Ходить даже толком не мог, ноги его не несли. И заметь, что еще любопытно было: все забиться куда-то пытался: то к стенке прижмется, то к конвоиру прильнет, будто он ему мать родная: роди меня, мол, обратно.
Стали выяснять, конечно, что это за чудо такое –а это – батюшки! – один из профессоров тех тронутых оказался, которых тогда еще в башню сплавили. Ну тут уж, значит, ему всемерный почет и уважение, медаль посмертно (все уверены были, что не выживет), соседям ноту на всякий пожарный – за что, мол, наших лучших ученых изводите… Это притом, кстати, что у соседей такая же башня посеред города те же два года стоит – ну да мы перестраховались.
А профессор-то лопотал-лопотал, ногами по ковру больничному возил да шаркал, под кровать прятался – а потихоньку в себя приходил. Глядь – и нету его однажды на утро, сбежал, болезный. Власти, конечно, как обычно, войска на ноги, магов на уши – а подать нам сюда чудилу этого! Только чудилой-то профессор чудилой был, а своими мозгами понял, что залечат его, ежели правду узнают – вот и выбрался из больницы. Может, ему и помогали – шпионов да недовольных после Исхода всегда было мама не горюй – знающие люди тут на жрецов моргают, да и похоже оно на правду. Такой козырь у военных вырвать дорогого стоит. А как и правда в старом мире человек побывал? Только вот тронулся с чего непонятно…
В общем, чудила наш ученый в себя наконец пришел – скрывали его где-то в пригородах, а то и вовсе на спорной земле. Пришел, заговорил, да такого наговорил, что жрецы сами его чуть не порешили. Опоздали, правда, малость. Слово не воробей, ветер правду подхватил да по миру понес: вишь, сколько лет прошло, а и ты ее слово в слово повторяешь: «В этих башнях люди становятся богами!» Так он, профессор, тогда и говорил. Хоть и чудилой был, а понял, что не жить ему на свете с правдой этой – и проскользнул в башню обратно. Да и тут все хитро обделал. В городскую-то навряд ли бы он проскочил: там ловушек втрое против прежнего понаставили. Он, значит, смекнул, вышел вроде как на прогулку, свистнул-топнул (ну, так тогда говорили, это уж сейчас вы самые умные, все знаете) – и хлоп: стоит перед ним такая же башня городская. Он в нее по-тихому и зашел. Говорят, удивились жрецы по утру, когда убивать пришли – кровать пуста, под кроватью пусто, а за окном этакое чудо стоит и ни на какие заклинания-ухищрения не реагирует. Смех да и только.
А правда о башнях с тех пор в народе разошлась. Ловушки долго не удержались – вместе с властью тогдашней сгинули. Всего-то и нужно было, что десятку техномагов собраться вместе, да помозговать хорошо. Народ валом в башни и повалил – мама-анархия, знатно тогда погуляли. Как все, которые посмелее да пожаднее, обожились, поуспокоилось слегка. Тишь да гладь наступила. Город дымится весь в руинах, поля не паханы, трупы убирать не кому – зато спокойно. Потихоньку так все и устроилось. Которые побуйнее – тех башня-то пообломала, Тесный мир не каждому по силам. Которые поумнее – те и вовсе не полезли, чего они там, мол, не видели. Так и получилось, что часть тут жить осталась, часть вознеслась, а некоторые так и мечутся… Ну да ты это не хуже меня знаешь. Когда снова наверх-то? Приятелю моему старинному привет там передавай – этими, как вы их называете – восприялями – пощекочи его от меня. А я уж тут век свой скоротаю. Вот как почувствую, что совсем невмочь, – тогда и вознесусь, а раньше – ни-ни, стар я уже для шуток этих. Ну, бывай.