Целый день играл в Готику и только под вечер сделал что-то полезное: вынес на улицу старый диван, чтоб завтра на его место поставить новый. Диван – это же целая история. Раньше я ненавидел ломать и выбрасывать старые вещи, и специально приходилось убивать в себе чувство, чтобы так сделать – а иногда даже просыпался какой-то мерзкий азарт, зачем-то однажды в детстве разбил компас: бил долго, старательно – потом было очень плохо, кажется, даже плакал – но компас разбил. Стекло на подоконнике, пластиковый ремешок – достоевщинка в глазах.
А сейчас с вещами жестоко поступать – легче. Научился отрезать у себя в голове специальный мостик к центру сострадания (что может быть трогательнее: игрушка, подаренная бывшим знакомым: она ведь ни в чем не виновата, и так несчастна, что теперь не нужна, и тебе так неловко, и все не так). И вот с этим-то отрезанным мостиком откручиваешь ножки дивана, отламываешь спинку и по частям, по лестнице на улицу, а там через двор к мусорным бакам – и нет ни капли жалости: ты стал уже совсем большим, Агапит.
А ведь на диване спала бабушка – и ты сам в детстве, выходя из ванной в смешном платочке на голове (чтобы не простудиться) нырял на нем под красное атласное одеяло, где было так много место, что три тебя с легкостью не нашли бы друг друга. А однажды ты спрятался под диваном – тогда еще не было пузика и ширины плеч, можно было протискиваться, прижимаясь к полу, дыша ковром – скрываясь от врагов, непонятных людей в черном, которые приходили с лестницы и не находили под диваном сладко замирающего мальчика – да, однажды ты спрятался под диваном и напугал бабушку, схватив ее за ногу – это было очень глупо и даже не очень здорово – но эффектно, со ссорой на целый вечер, которую так хотелось отыграть назад, но зловещая рука уже протянулась из поддиванной щели…
Еще на деревянную боковую спинку можно было облокотиться – и смотреть вместе с мамой телевизор: мама всегда сидела в кресле, и сколько ты не просил ее перебраться к тебе, не соглашалась – спине нужна была опора. Но мама пересела в кресло уже поздно – в старшей школе, в институте, и об этом не очень хочется вспоминать.
И ткань – специальная красная ткань с вытравленными на ней серыми узорами, по которым никогда не получалось играть в лабиринт: все линии кончались тупиком, но пробовать все равно стоило – пока не появился тетрис и ромбы обоев с их геометрически правильными линиями не заменили собой другие забавы.
Теперь будет другой диван – раскладывающийся, двуспальный, с кожаными подлокотниками и уместно золотым кантом по ним. Шлагбаум через чувствительный мостик памяти опущен, и смена пройдет безболезненно.