В нимбе из паровозного дыма
Под перестук колес
В свете ночных фонарей
Грядет святая Чухчухнюк.
Слава!


Вероятно, я сейчас буду писать криво и косо. Еще более вероятно, это кокетство. Но месяц – и какой месяц! – спустя возвращаться к старой привычке (ну да, к старому призванию с большой буквы Пы) – как летом надевать прошлогодние покоробившиеся сандалеты. Сначала и трет и жмет, а потом глядишь и разносил.
Я никогда не любил заниматься подсчетом эпитетов в поэме Лермонтова «Монго», но если бы вдруг появился у меня такой интерес к граммулечной точности, то посчитал бы я посты в дневнике и выяснил, что добрая (большая и лучшая) половина из них была написана в раздражении, когда тонкие нервные окончания заголенно шипели и извивались, как волосы Медузы Горгоны по утрам, пока она их еще не успела вымыть в водах очередного Понта. Да, именно, значит, в таком состоянии мы и ваяли. Это называлось «спускать либидо». Мальчик-то на паровом ходу, и чтобы куда отправиться, надо прежде обязательно спустить либидо, а то взорваться ему по дороге, как тем самым тремстам тоннам тротила.
А теперь, когда вдруг отпала необходимость (вот взяла – и как кусок грязи с бампера отвалилась) свистеть, распугивая провожающих на перроне – теперь писать уже и не получается с той волшебной легкостью и яростью. (Еще бы Тургеневу не быть гением!..)
А что же случилось в твоей жизни, милый Летум? Что так тебя «пиздец как изменило»? – Да вы знаете…
Если ехать из Москвы в Псков, то где-то по дороге (нужно только очень внимательно, пристально смотреть в окно), по левую руку от глядящего вперед машиниста, будет стоять памятник. Навеки пригвожденный к пьедесталу паровоз, не долетевший до коммуны, спеленатый тормозными колодками, а потом и вовсе приваренный к помосту. Почти чучело из мечты, ну да ладно. Рядом с этим паровозом, к которому приезжают глупые молодожены…
И видит, горестно смеющийся,
Всегда недвижные качели…
Так вот, рядом с ним будет табличка – он поставлен здесь в память знатного и, кажется, революционного машиниста Елены Чухнюк. Собиравшие в детстве марки, а то и, не дай Б-г, сейчас не бросившие этой привычки, наверняка вспомнят серию «Паровозы-памятники».
Кто только не проезжал мимо – и пионеры-то отдавали салют, и самолеты-то махали крыльями – в общем, полный привет Кибальчишу. Но ждал затаившийся паровоз вовсе не их. Дверь за нарисованным очагом может открыть только длинный нос Буратино, к ключИКу подходит лишь замочЕК, пароль «*********» единственный дает доступ к дневнику – так и паровоз ждал своего кочегара. Уже догадались? – Правильно, старый-добрый Избранный Мальчик-на-паровом-ходу наконец проехал мимо. Зашевелились где-то за кулисой мироздания шестеренки, месяц сдвинулся, посыпалась пыль со стропил – вы, конечно, слышали о том, как ярок в этом году звездопад? – и с тихим щелчком на Мальчика снизошло благословение святой Чухчухнюк, которую все проезжающие от века считали знатным и, наверное, революционным машинистом.