По старой памяти зайдя на сайт библиотеки Лосева (это что, я и академика Степанова в сети ностальгически ищу), вдруг увидел, что Густаву Густавовичу Ш. на днях исполнилось сто тридцать лет. И накатило.
Ведь только представить, как прекрасна была бы моя диссертация, посвященная этому скромному труженику мысли! Юбилейный год, восторженность слушателей, ореол репрессированного мученика, страшное слово «феноменология» и прочая потебня – все это составило бы совершенный успех уже одной ногой кандидату наук. И ведь как сходилось, а! По всем божеским и человеческим законам диссертация должна была бы защищаться как раз в эти недели – не уйди я, конечно, из аспрнтрки вовремя, не сбеги, забрав последнюю стипендию.
Нет-нет, пожалеть не пришлось ни разу, наоборот, гулкий камнепад с души только подтвердил правильность решения. Больше никаких научных статей, никаких правок моего стиля и запятых, было сказано решительное «нет» заседаниям в душном кабинетике, где не найти себе места, а от градуса интеллигентности потеют уши. (До сих пор, кстати, вспоминается, как вечной памяти проф. Шапир на кафедре назвали Цехерита аутистом – в глаза, с улыбкой – а что же Цехерит молчал, что же смотрел букой, не умея встроиться в научную парадигму? С тех пор утекло много воды, проф. Шапир, выслушав полагающуюся филологическую дискуссию над гробом, уже упокоился в могиле, а аутист общительнее не стал.)
И как же хорошо, что можно дать волю уму, что нет резона постигать тайный смысл дипломной работы Густава Густавовича Ш. «Ответил ли Кант на вопросы Юма?» Никакая внешняя сила уже не заставит читать «интересные монографии», и никаких, никогда больше научных книг. Оставим только Вильяма Похлебкина.
Н-да. Однако же ностальгия бывало и скребанет по сердцу. Так – хрясь – и захочется забежать в Ленинку как раньше, увидеть тамошние древние массивные столы, парадную лестницу… Грустно станет, что уже не покичиться причастностью к высокой науке, что, несмотря на весь гнет и тяжесть, не вдохнуть пыльного воздуха институтика. Наверное, так чувствовал бы себя тот самый узник, который, завоевав свое царство, изредка, шепотом, пряча корону за густой челкой, просил бы кучера проехать мимо тюрьмы: «Годы юности, друг мой, прошли здесь…»
Эх, Густав Густавович...