Я знакома с «Профсоюзной», это не назовешь приятельством,… но мы знакомы.
Я не чащу с поездками туда. Раз-два за год и все. Казалось бы, и не о чем больше. Но это было прошлым летом, которое определило город как лучшего моего собеседника. Правда в ногах – и я топтала сандали тонким шрифтом курьерских заданий. Так мы и познакомились. Район, конституция которого – молчать.
Москва, это город, в котором зрящий человек – рыба. Это город, в котором позволено ходить и возможно выйти. Это одна задача с сердцевиной, ходов из которой тысяча. Ты есть воля, она есть плоскость – нарезай. У этого выхода из туннеля пологие улицы вниз, лежащие бочком в глубоком сне деревьев. Руки престарелого кирпича по бедру исчезающих линий дорожных завязок. Палубы широких бордюров, растрезвоненные перекличками суден трамваев…
Такие прорези пленной немецкой целины… а точнее пол Москвы – это немецкая слобода, в нераскачегаренных кварталах топят в себе любопытных и голодных. За этой пятиэтажной роскошью человек преобразовывается в амфибию. Воплощаясь в единый образ немого духа. Немецкими руками заложено имя: «Профсоюзная», «Сокол», «Университет»… что там? Там прохладная влага вагин перестройки.
для одиночек.
Здесь ниши линии жизни – метро. За множеством станций кухня, в которой вечный вечер июня. С кем? К кому?… а важно? В заднем кармане сверточек получки, и по линии вверх, и по линии вниз…. Растревоженный, подуставщий, влюбленный… по ступенечкам медленных станций во вздутом вагоне в ее простынь-постель. Этой женщины нет. Только к ней.
С год я не дышала этим воздухом… но есть музыка, слова которой, зажигают в горле эти воспоминания… ритмами:
«мой roc’n’roll это не цель и даже не средство
и то, что было набело откроется потом
дорога мой дом и для любви это не место...» оу.