Всё не то чтобы исчезло - но замерло, голова от недвиженья - немеет. Но пока что я неплохо - экзамены, и с людьми еще пока что умею.
Я валяюсь в перекрученном спальнике, мысли вылиты, эмоции - в коме. Я не то чтобы люблю - но без паники, не бросаюсь, если вовремя кормят.
То есть это не снотворное пачками, не рыдания над домом из спичек. Я готовлю, я стираю и пачкаю и выгуливаюсь, если приспичит.
Сны-кошмары - точно грифы на пиршестве, в бочке меда грустно капельке дегтя. Я читаю то, что вы мне не пишете и встречаю вас, когда не придете.
Если театр - только анатомический, все рыдают и желают "ни пуха". Мне сказали - нужно есть витаминчики, стиснуть зубы и потратить стипуху.
Улыбаемся губами гранитными, я спокойна, я почти невредима. Солнце высушено серыми нитками, солнце коротко и не-об-хо-ди-мо.

Я фигею от моей социальности, я горда собой невообразимо, если быстро - то, конечно, цианистый, если медленно - то попросту зиму.

Ты будешь шкипером, боцманом, черти кем, ты там, где над головой паруса дрожат,
Ты будешь ходить, командовать, спать в теньке, курить, ворчать, потягивать оранжад,
Ты будешь таким прекрасным - что хоть рисуй. Смеешься, бродишь, держишься молодцом
Я буду дубовой женщиной на носу. С облезлым от соленой воды лицом.

В миру, говорят, октябрь - какая чушь. Плывем - отставить слякотный произвол,
Точней, это ты плывешь, а вот я - лечу, касаясь горячей грудью прозрачных волн.
И с этих пор, с расширенных влажных пор на темной коже моих деревянных рук
Не примет наш корабль самый дальний порт, не встретит нас в порту самый лучший друг,

Не грянет в нашу честь всепланетный гимн, не шепчет наше имя жара в песках.
Я вижу: утро входит в рассвет нагим - выходит в теплой пене и лепестках,
Я вижу ветер, греющийся в воде, я вижу время, спящее в глубине,
Я вижу всё ничто, никуда, нигде, всё то чужое, дальнее, не при мне,

Мне мастер сделал губы теплей луны и волосы мягче чаячьего пера,
И я боюсь свободы и тишины, и я хочу проснуться живой с утра,
И я живу - без всякой на то волшбы, как жить могла бы там, на земле, в Москве
Но, знаешь, ты меня обрекаешь быть, спасибо тебе, да будь ты проклят, мой свет.

Да будь ты проклят за эту морскую твердь, за руки, приколоченные к бортам,
За то, что я теперь не могу не петь, а там могла - я столько могла бы там,
Спасибо сказать? Спасибо, в душе темно, ни вверх, ни вниз, на уровне - так держать.
Да будь ты проклят за то, что я стала мной. Кури. Ворчи. Потягивай оранжад.

Так они залезают в твой мир и жрут его,
Чавкая, захлебываясь, вздыхая:
"Можно войти в Жж с твоего компьютера?"
"Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"

Я убегаю, прячусь, сижу на корточках -
Но отказал спам-фильтр, дыра в системе.
"Можно, я одолжу у тебя ту кофточку?"
"Можно войти в тебя из твоей постели?"

День пролетит и ночь проподзет тягучая,
Серыми клочьями лезет из неба вата.
"Можно, я полюблю тебя и помучаюсь?
Можно ты в этом сама будешь виновата?"

В общем-то, я не дока в вопросах этики,
В общем-то, я могу и послать подальше,
Только не понимаю, что делать с этими,
После того как ты себя всю отдашь им.

С цельными, как молоко трехпроцентной жирности,
С точными, как инструкции генеральские.
В этом лесу совсем не осталось живности,
Нужен хотя бы день для регенерации.

Не отпускают, пытаясь исчезнувший жар грести,
"Где ты"? - кричат - "Мы привыкли, приди, пожалуйста"!
Капают, капают, капают слезы жадности,
Чтобы их обменяли на слезы жалости.

Боже, они внезапны, как водка в тонике,
Люди умелой кисти, скульптурной лепки.
"Можно я разлюблю тебя после вторника?
Можно в четверг поплачу в твою жилетку?"

Как они знают свой текст, как они поют его, -
Будто "Michele, ma belle" или "Who by fire".
"Можно войти в ЖЖ с твоего компьютера?
Можно, я присосусь к твоему вайфаю?"

Нет, ничего такого особо страшного,
Сдать бы отчет и закончить весь этот чат.
Как же мне тоже хочется что-то спрашивать.

Но абсолютно
некому
отвечать.