Настроение сейчас - взволнованное

Мне очень интересны и важны ваши мнение, ощущения и впечатления, уважаемые ПЧ и друзья.
Это рассказ, идея которого родилась у меня еще лет пять назад, но только недавно я написал его. За годы он очень изменился в моем сердце, стал почти совсем иным, нежели задумывался вначале. Но именно таким он и должен был стать. Он все это время ждал "своего" момента. Момента, когда я смогу его написать.
Мне очень важно и интересно прочесть ваше мнение, друзья. Только, пожалуйста, если это возможно, если Вы решите прочитать этот рассказ, дочитайте до конца, не бросайте в начале или на середине.
Буду очень рад каждому и любому мнению и комментарию.

я очень надеюсь, что завтра и послезавтра смогу провести на дневниках по-больше времени, по-больше почитать друзей. Вернуться в полной мере.


Может быть?
История о прекрасных неудачниках
Как знать, возможно, и неудачники могут однажды найти счастье

Небольшой зал клуба кажется огромным благодаря нескольким сотням посетителей, как будто разом сломавших рамки обычного пространства своей шумной разной по тональности и настроению речью, пестрой одеждой, взволнованно-быстрыми движениями и тем общим для них и потому огромным чувством, которое и привело их сюда. Сцена пока еще от края до края залита горячим полумраком, сотканным из темноты той ночи, что царит за дверями этого места, и особенных, характерных только для такой, полуночной, жизни элементов. Сладкие как яд неизвестного прекрасного и, вероятно, очень дорогого [экзотического] цветка, женские духи, дым крепких как горечь жизни сигарет и запах причудливых алкогольных коктейлей. Мимолетный пьянящий вкус свободы и едва уловимое ощущение отчаяния, почувствовав которое однажды, уже никогда от него не избавишься. Тени и полутени, превращающиеся в людские фигуры, и силуэты людей, становящиеся тенями. Запах ненависти. Аромат любви. Люди встречаются, знакомятся, разговаривают, смеются. Это все по-настоящему, и все-таки большинство из них ощущает в такие вечера налет чего-то театрального, почти кукольного; налет, почти незаметно, но все же ощутимо присутствующих во всем. А значит, можно считать, что все это только _почти_по_настоящему_. Это как маска на лице. Полупрозрачная, но кажущаяся надежной. Вы когда-нибудь носили маску? Это опьяняет. Но а любое забытье приходится платить. Так или иначе. И у этого причудливого наркотика тоже есть своя цена, хорошо знакомая тем, кого зовут получночниками. Тем, кто собрался здесь.
Кто-то в одном из концов клуба плачет. Голос, утешающий плачущую, теряется в фейерверке смеха и тягучем ритме неживой музыки.
Зал, оживленный ожиданием, шумит десятками разных не по форме, нет, она одна, но по смыслу языков, тысячами эмоций. Говорит, шепчет, кричит. И [но] не слышит себя самого.
И вдруг полумрак сцены прорезает столб света. Резко смолкает музыка. В образовавшейся тишине еще слышнее кажущиеся судорожными взрывы смеха и десятки говорящих разом голосов. Кажется, что в этот момент здесь никто не может услышать другого. Да и не будет слушать. Но вот, на сцене появляется хрупкий, кажущийся прозрачным женский силуэт.
На Ней длинное белое, почти лунного цвета платье и туфли с серебристой отделкой. И только на шее как капелька крови небольшой кроваво-красный кулон. Она бледна, но в этой бледности нет болезненности, это что-то иное. Она вся как виденье, как прекрасный призрак, как вечно ускользающая мечта. Как Музыка. У Неё глубокие теплые карие глаза и длинные светлые, почти серебряные волосы, волнами струящиеся по Её плечам. Она смотрит в зал и чуть приподнимает уголки бледно-розовых, как и вся Она кажущихся прозрачными, губ. В Её улыбке много тепла и щепоточка мудрой грусти. Она - дитя феи и ангела. И темнота расступается перед ней. Она наполняет её своим мягким ласковым светом.
Резкие быстрые движения. Секунду назад Он был еще там, за занавесом, миг - и Он стоит посреди сцены. Молния тьмы в мире Её света. Его цвет – черный. И на Нем черный классический костюм и такая же рубашка. У Него бледные изящные руки, на которых отчетливо видна сеть голубых вен. Он начинает танцевать в такт незаметно родившейся из тишины музыке, двигаясь как ветер и огонь. На грани мира людей и страны теней. За гранью человеческого. Музыка – Его жизнь. Он – прирожденный танцор.
У Неё нежные изящные руки и тонкие невесомо-музыкальные пальцы. Она рассказывает свою души их движениями. У Него усталые гордые синие глаза. Глубокие ярко-синие глаза. Такие глаза встречают только у одного человека за всю жизнь.
Они говорят взглядами и жестами. Она – о любви, прощении и жизни, Он – о гордости, ненависти и жажде смерти. Кажется, что время остановилось. Их танец идеален, он окрыляет души как мечта. И пронзает насквозь как боль. Предельно открытые, обнаженные, лишенные всех доспехов и даже кожи души. Совершенные.
И вдруг в летящую болезненно-чистую музыку вплетается серебряный как свет луны, высокий прозрачный голос. Он не похож на все другие человеческие голоса: каждый его звук – чувство, ставшее музыкой. Он наполнен слезами и смехом, грустью и радостью. Кажется, что в нем есть все. Но вот секунда - и к нему присоединяется еще один голос. Бархатный, глубокий, темный, страдающий. На грани жестокости и нежности. То, чего не хватало Её голосу, есть в Нём. Их голоса сплетаются, соединяются и вновь расходятся как две реки. Они отталкивают друг друга и неизбежно притягиваются. Свет и тьма. Два бестелесных духа-ангела. Две души, две половины, дополняющие друг друга до целого. Их взгляды прикованы друг к другу, кажется, что они не замечают собравшихся людей и других музыкантов. Сейчас существуют только они двое. Любовь и Ненависть, сама ставшая Любовью.
Они не играют. Они живут музыкой. И друг другом. Музыка бьется в их сердцах, и они сами становятся ей. Их движения и голоса завораживают. Они предельно настоящие, живые и полные жизни, и все же они кажутся бесплотным видением.
Каждый, кто сейчас смотрит на сцену, чувствует эту музыку, она касается его сердца, чтобы навсегда оставить там небольшую, но глубокую рану. Она будет болеть, но она же поможет жить, очистит кровь души от копоти отчаяния и безразличия, накопившейся за годы, и напомнит о, быть может, давно позабытом, ощущении счастья.
Кажется, музыка заполнила все пространства зала, все сердца собравшихся здесь людей. Осветила их и очистила. Пусть лишь на миг. Но этот миг не будет забыт ими уже никогда.
Но вот концерт заканчивается. Все тише становится музыка, Он и Она замолкают, глядя в глаза друг другу. Она делает легкое движение, чтобы повернуться, и вдруг Он, словно боясь отпустить Её, подхватывает Её хрупкое тело, и Они начинают кружиться в танце. Легкие, почти невесомые, Они как будто ступают по воздуху. И Он все смотрит не отрываясь в Её глаза, на которых едва заметно блестят звезды слез. Два созданных друг для друга возлюбленных. Два духа, несомых по воздуху самой Любовью.
Музыка замолкает. Еще несколько секунд они движутся, став танцем, но вот и они останавливаются. Он выпускает Её из своих объятий, продолжая держать Её руку в своей, и оба они отдают поклон публике. Она улыбается ей своей мягкой полупрозрачной и чистой улыбкой, Он сосредоточенно-неподвижен. Они покидают сцену, все также, держась за руки.
Еще долго публика будет неподвижна. Каждый, кто слышал их, чувствует сейчас что-то, что не может объяснить и что очень боится потерять, сделав неловкий жест или сказав ненужное слово. В Их музыке было то, что многие из них забыли, а, может, никогда и не знали. То, что дороже всего на свете. Искренность и Любовь.
Они уходят из клуба, взявшись за руки. Молчаливые, все больше очеловечивающиеся Ангелы. Он открывает перед Ней дверь подъехавшей машины, целует Её руку и… Закрывает дверь. А потом идет пешком до метро, закутавшись в старое драповое пальто. Конечно же, черное. Цвет его вечной спутницы – тоски. На его темных волосах и опущенных ресницах замирают и тают снежинки. Сегодня у них свой первый и последний в их жизни вальс. И кто знает, чего больше в нем, счастья ли или печали?

Она пьет крепкий кофе, курит и смотрит в окно на то, как колышутся ветви деревьев в соседнем парке. Она любит слушать ветер и боится людей. Под её светлыми, почти по-детски чистыми глазами видны темные пятна – плата за бессонные ночи и частые безутешные слезы. Когда-то у неё был муж, сейчас в кроватке спит их дочка. Она не знает, любила ли она его, и любил ли её он, и как получилось так, как получилось. Она только помнит как они ссорились и как потом он держал её за руку, и они оба молчали, не в силах сказать что либо, или, быть может, зная, что это уже не имеет никакого смысла [значения?].
Она не любит, когда вокалист их группы целует ей руку на прощение. Это напоминает ей о том, как держал её руку в своей бывший муж. Точно так же наиграно, неискренне, непонятно зачем. Или, может быть, она не любит это, потому что слишком боится, что это искренне. И потому, что любила те моменты, когда её муж был таким.
Она стоит у окна, крепко сжимает чашку кофе, словно из последних сил цепляясь хоть за что-то, оставшееся от её прежней жизни, и смотрит в ночь. Ветер расчесывает спутанные пряди ив своими длинными прозрачными пальцами и чуть слышно поет. Незаметно для себя, она начинает подпевать ему. Она думает о Нем, о Его голосе и их общей музыке. Больше всего о Нем. От этих мыслей тепло. И немного больно. Её мысли и чувства становятся её голосом. Он почти не дрожит. Она знает, что больше не повторит той ошибки. Она знает, что больше не пустит никого в свою жизнь. И не даст разбить оставшиеся мечты. Мечты маленькой романтичной девочки, которым безопаснее навсегда остаться просто мечтами. Она знает, что не потеряет контроль над собой. В такие минуты думать о Нем приятно и легко. Мечтать, забыв о том, что нужно сдерживать себя и не делать больше ошибок. Ведь в мечтах это можно.
Она еще долго будет стоять у окна, так же внезапно прекратив петь, как и начала. Потом получше укроет спящую дочь одеялом, легко и осторожно, чтобы не разбудить, поцелует её маленькую белокурую головку, похожую на голову ангела, и еще долго не сможет заснуть сама.
Она будет вспоминать концерт и, незаметно для себя самой, улыбаться. Она будет почти счастлива в эти часы. И снова совсем-совсем молода.

Он стоит у зашторенного окна, о чем-то глубоко задумавшись, почти оцепенев в своих мыслях. Потом он, словно очнувшись ото сна, раскрывает темные шторы и заглядывает в глаза тьме. Он слышит, как бьется сердце ночи. Это – его музыка. Но сегодня от неё почему-то особенно больно. Он идет на кухню, ставит нагреваться чайник. Потом заваривает себе чай и снова идет к окну. Присаживается на подоконник. Как в детстве. Только теперь никто уже не ругает за это. Некому ни ругать, ни хвалить. Он один в своей пустой квартире. Он никогда не искал свободы, но она пришла сама. А теперь он уже слишком привык с ней, впустил одиночество в себя, сплавился с ним. И, наверно, это навсегда. Видимо, из такой уж он породы. Волк-одиночка. Воет на луну как сумасшедший. Да и глаза у него синие и усталые. Ни дать ни взять, старый волк.
Он смотрит в небо. Он не видит, а чувствует сияние звезд своей душой. Становится чуть легче. Случайно прижимает руку к стеклу. Холодно. Холодно и грустно. Он все вспоминает Её глаза. Как они танцевали. Зачем он тогда не дал Ей сразу уйти со сцены? Он и сам не знает этого. Музыка сама рождается в его сердце, ширится и заполняет все его существо. Он часто не знает, зачем он что-то делает. И все же делает. И он начинает петь. Тихо, срываясь на шепот, почти наговаривая свои шаманские стихи. А потом громче, яростнее, болезненнее. Главное – не сорваться на крик.
Когда он поет, он всегда представляет себе образ. Любимый? Может быть. Образ, который дарит ему музыку и поэзию – так он привык думать для себя. Сколько прошло лет с того, как он появился? Образ нечеткий, зыбкий, наполовину, а, быть может, и больше, выдуманный. Быть может, выдуманный полностью. Он бережно хранит его. Это тоже часть его прошлого, его музыки. Его самого.
И, когда волны музыки несут его, когда он весь – голос, он и сам не знает, что давно уже представляет себе Её глаза, Её улыбку, Её голос, Её образ. Теперь уже сложно сказать, когда это случилось, и захочет ли когда-нибудь он открыть себе же эту часть своего же сердца. Слишком он сплавился с одиночеством. Он слишком намного Волк. И совсем мало – человек. В любом случае, у него есть Музыка и стихи. Да еще их концерты, когда он может танцевать и петь, не боясь открывать душу. Быть собой. И не искать причин боли. Слишком уж много было её в его жизни, чтобы пытаться разобраться, в результате находя лишь новые её формы.
Он будет еще долго петь. То замолкая, то вновь позволяя музыке нести себя в далекую, одному ему известную страну. И, может быть, еще Ей. Но он не знает об этом.

Быть может, так пройдет все ночь, Он все будет стоять у окна и сочинять стихи. Стихи о Ней. И с первыми лучами солнца ляжет спать.
А Она все так же будет пытаться заснуть, сочиняя музыку, подобную танцу душ, и лишь под утро забудется зыбким, как мираж, сном. Сном, в котором обязательно, хоть Она и не знает об этом, будет Он.

Смолкли последние звуки живой музыки, оставшиеся на сцене музыканты собирают инструменты, техники – оборудование. Затем сцена пустеет, постепенно пустеет и зал, кажущийся холодным и усталым без чего-то важного, незаметно и неумолимо исчезнувшего из него вместе с музыкой. Постепенно клуб покидают припозднившиеся слушатели. Кто-то смеется, кто-то обсуждает концерт, кто-то вполголоса беседует о планах на завтра. Меркнет свет, и зал снова заполняет тягучий тягостный полумрак болезненно-одинокого вечера. Вечера, который будет длиться всю ночь для немногих таких же полуночников, как и он. Тех, кому, хоть у них и есть свои квартиры, некуда идти. Тех, кого дома ждет только острый холод пустой квартиры, бессонница и, если повезет, - под самое утро, путанные тяжелые сны без солнца. И без надежды.
В зале давно затихла живая музыка, и на смену ей пришла бесцветная искусственная мелодия, созданная специально для синтетических коктейлей и такого же искусственного веселья. Но в его сердце все еще жила та, другая музыка. А в уголках его глаз притаилась почти незаметная для посторонних вечная спутница-грусть. Да еще пара осколков мечты где-то там, в самой глубине.
Во время концерта он невольно всматривался в лица окружающих людей, словно ища кого-то. Музыка несла его на своих волнах, он был свободен как ветер и почти не думал, что делает. Просто был собой. И вот, неожиданно, среди тысяч глаз, его взгляд встретился со взглядом незнакомца. В этот миг он прочел в его глубоких усталых глазах тоску, которая была так хорошо знакома ему самому. В них жила музыка. И душа. Они загипнотизировали его, несколько секунд, бесконечно наполненных, стоящих целой вечности, он не мог оторвать взгляд от лица незнакомца. Но смущение победило смятения. Он опустил глаза. И заставил себя больше не поворачивать головы. Больше он не искал его в толпе. Но, странное дело, с этой минуты этот неприветливый клуб стал куда теплее для него, и почти растворилось ощущение одиночества, которое неотступно сопровождало его каждый миг жизни.
Он часто видел этого человека на тех концертах, на которые ходил сам. Кажется, почти всегда их вкусы в музыке совпадали. Но, когда он увидел его впервые, он еще не знал этого, не знал, что встретит его еще раз. Он просто почувствовал, что знает этого парня очень давно, хоть это и была их первая встреча. И в тот миг грусть в его взгляде была важнее всего. Всего, что было и будет. Больнее всего.
И, как и сегодня, он случайно встретился с ним взглядами, и глаза незнакомца загипнотизировали его. И, как и сегодня, он отвел свои глаза. Отогнал странные мысли. Аккуратно, по кирпичику, восстановил вмиг разрушившуюся оборонительную стену, которую он строил годами. Напомнил себе о том, что он серьезный человек. О том, что он давно не верит во всякие глупости. О том, что с него хватит.
И все-таки с этого момента он не мог избежать боли, которой так боялся. Она поселилась в его сердце и не хотела отпускать его. И для этого ей вовсе не нужны были причины и логические доводы. Она не слушала ни его рациональных советов, ни его просьб. Она была из другого мира, как он думал, давно им забытого, запертого на ключ, запрещенного себе им самим. Мира, который сегодня он вновь вспомнил, позволив своему сердцу плыть по волнам музыки, впустив её в свою душу.
Наверное, впервые за много лет, он с удивлением по-настоящему почувствовал, что жив. Но он помнил, как это больно, чувствовать все, что он почувствовал вновь, и что, как он ни стремился обмануть себя, он так и не смог уничтожить там, внутри.
Он обернулся. Незнакомец все так же сидел за пустым столиком, в самом темном углу клуба, и, в сумрачной задумчивости, низко склонив голову, курил очередную сигарету. За столиком только он и одиночество. И больше никого. Как всегда. Ему снова показалось, что они знакомы очень давно. И что дым, окутывающий его фигуру, это вдруг обретшая материальную форму печаль из его усталых глаз. «Кто знает, сколько его сигарет назад мы впервые увиделись?», - пронеслось в его голове.
Вдруг незнакомец поднял глаза. И вновь безошибочно точно их взгляды пересеклись. Сейчас друг на друга смотрели не просто те образы, которые они придумали себе сами или, быть может, вынужденно выстроили за годы. Они оба в это мгновение лишились защиты, позволив себе поддаться влиянию музыки и ходу своих мыслей. И, в этот самый миг, пока они еще не успели вновь надеть на сердце доспехи, друг на друга, друг в друга смотрели их души.
И в душе незнакомца он прочел немую мольбу. Крик, который он не успел сдержать, вовремя отводя глаза. Или это было лишь плодом его воображения? – вновь задало свой страшный вопрос сомнение, вечная заботливая отрава. Но в этот миг, даже если бы это было и так. Это было не важно.
Такое уже было в тот вечер. С одной лишь разницей – на этот раз незнакомец не опустил глаза. Он почувствовал это всем своим существом. Хоть и смотрел уже в другую сторону.
Он с усилием сделал шаг, еще один, и неожиданно уверенно зашагал к выходу из клуба. В конце концов, концерт, ради которого он пришел, закончился, внушал он себе.
И вдруг он вспомнил Его и Её голоса. Вспомнил музыку и что-то еще, что, быть может, было в ней, а может, и нет, но вернулось вместе с её звуками. Что-то очень важное. «А ведь, может быть, мы больше никогда не увидимся» - молнией пронеслась в его голове. Странно, но он, так много думавший всегда, так много анализировавший и пытавшийся понять, так гордившейся всегда тем, что умеет просчитывать все варианты развития событий, впервые подумал об этой простой возможности.
И в этот миг тот вариант развития жизни, где была одна лишь боль, потерял для него свое значение, несмотря на всю высчитанную им вероятность. Потерял значение сам страх собственной боли.
Он резко развернулся и сделал первый шаг обратно. Делая то, что и должен был сделать, чтобы вернуть себе себя. И еще что-то. Куда большее. Самое важное. Единственно важное. То, что должен был сделать еще в тот день.
В этот миг он увидел, что незнакомец, торопясь, почти сбиваясь не бег, идет к нему, держа в руках его зажигалку. Странно, как мог он её обронить? Как мог не заметить? На ходу незнакомец что-то судорожно прячет в самой глубине глаз. Рука с протянутой частицей металла чуть заметно дрожит.
Неловкий. С вечным смущением и неуверенностью в глазах. С печалью, которую хочется вылечить, унять, а если не выйдет так - забрать на себя. Лишь бы унять его боль. Лишь бы видеть его улыбку.
Худой. Усталый. Нервно-бледный. Растерянный. Сильный, несмотря ни на что. И одновременно такой хрупкий.
Знакомый ему всю жизнь.


[499x380]