- Можно?

- Конечно. Только тихо. Медленно, стараясь ни за что не держаться, даже за воздух, даже за стены, потому что здесь ничего нет, даже воздуха, даже стен. И не надо, никого не зови – санитаров в белых халатах, собаку-поводыря, вертолет с веревочной лестницей и голубым волшебником – стисни зубы, прикуси язык, залей горло, наглотайся валерьянки в конце-то концов, только молчи – остальное потом, а сейчас – тише. Начинай. Только без рывков в сторону, без резких движений, без порванных сухожилий – если не уворачиваешься от хука левой снизу, от психолога на работе, от бессонницы вперемешку с кошмарами, от поцелуев в рваные щеки – без поворотов головы, без взглядов на небо, без тоски по морю. Не передразнивай птиц, не провожай облака, не вглядывайся в окна, не различай лица, не экономь на кефире – всё потом, а сейчас надо – тише. Сначала ладонями в землю, зубами в губы, копытами в темя, ну просила же я тебя, не пить из лужи! Предупреждала же кем ты станешь! А завтра сможешь колено к груди, не просыпаться от своего крика, ботинок в асфальт, выпарить воду, найти равновесие, развеять соль, застлать все полы шкурами убитых иллюзий. И Наде скажи, чтобы не заходила больше, не приносила «Юбилейное», не ставила чайник на газ, чашки на стол, не рассказывала про мужа, нажрался скотина, про сына, экзамены опять провалил. «Ступай! - скажи, – Надежда! Не о чем нам с тобой больше». Просто собраться, немножко, сложить до весны корабликов, зализать губы, подобрать собаку, успокоить маму, не болею, зарплату повысили, татуировку сделать, забыть что землю когтями, нож до кости, что звонила, напившись, как дьявол, Марии Магдалине, просила помочь, спасти, не себя, что ни воздуха, ни стен, кровь из крана, смех до упада, раздетой на холод, и тогда, наверное, может быть, нет, я даже уверена, точно, скорее всего – можно встать.