" А я живу один? совершенно один. Не разговариваю ни с кем и никогда; ничего не беру, ничего не даю. Самоучка не в счёт. Есть, конечно, Франсуаза, хозяйка "Приюта путейцев". Но разве я с ней разговариваю? Иногда после ужина, когда она подаёт мне кружку пива, я спрашиваю:
- У вас сегодня вечером найдётся минутка?
Она никогда не говорит "нет", и я иду за ней следом в одну из больших комнат на втором этаже, которые она сдаёт за почасовую или поденную плату. Я ей не плачу - мы занимаемся любовь на равных. Она получает от этого удовольствие (мужчина ей нужен каждый день, и кроме меня у неё есть ещё много других), а я освобождаюсь от приступов меланхолии, причины которой мне слишком хорошо известны... "

"Я уверен, это её гложет, но исподволь, неторопливо: она крепится, она не в состоянии ни утешиться, ни отдаться своему горю. Она думает о своём горе понемножку, именно понемножку, капельку сегодня, капельку завтра, она извлекает из него барыш. <...> Она расходует своё горе, как скупец. Должно быть, она так же скупа и в радостях. Интересно, не хочется ли ей порой избавиться от этой однообразной муки, от этого брюзжанья, которое возобновляется, едва она перестаёт напевать, не хочется ли ей однажды испытать страдание полной мерой, с головой уйти в отчаяние. Впрочем, для неё это невозможно - она зажата. "

Некто Сартр (из Тошноты)