Внимание, сейчас будет пост с кучей имён, незнакомых нетолкинистам. И даже незнакомых иным прочитавшим Сильм, хотя догадаться можно.

Так вот: это было охуенно, простите мне мой синдарин.

Я думал, что все стандартные ролевые переезды типа вселенцев на чердаке меня не затронули, потому что ну как-то это просто не моё, а оказалось, что у меня просто ни одной настоящей игры в жизни не было. До сих пор я не понимал, в чём прелесть игр с жёстким сюжетом, если всё заранее известно и ничего изменить не получится, даже если очень хочется. А оказалось — именно такие игры и дают возможность спокойно вжиться в персонажа, вместо того чтобы путать интриги и думать, что ещё тут можно сделать, чтобы выжить и выиграть.

Хотя перед игрой случилось некоторое количество бардака. В итоге лично я от этого только выиграл, но об этом позже.

Началось всё с того, что несколько месяцев назад Нарьо внезапно написал мне в скайп и позвал: а пойдёшь с нами ронять Дориат? Я похлопал глазами и сказал: ну давай. Подумал и попросился к феанорингам — потому что феаноринги все странные, мозг у них один на всех и находится у Майтимо, а всё остальное заменяет Клятва. И меня как-то дёрнуло попробовать прочувствовать эту странную логику. Нарьо возрадовался и сказал, что ему как раз нужны верные — „злые слуги”, которые отведут в лес детей Диора и там оставят на съедение волкам.

Ну прекрасно, быть верным Нарьо мне не привыкать.

Пишу анкету (достаточно долго и тормознуто, надо сказать, пишу). Анкета получается очень осторожной: Метелайр Воронсар (перевод имени — Август, верный камню), ваятель, предпочитающий общение с камнями общению с себе подобными, рождён в Белерианде, об Альквалондэ и прочих ужасах знает только понаслышке, оба родителя — Верные лорда Тьелкормо, клятва верности была принесена при первой возможности, потому что других вариантов как-то и не было, но все творящиеся кровопролития его, конечно, не радуют, хотя и приходится в них участвовать, потому что клятва верности…

Хорошо. Прекрасно. Я поездил на встречи, познакомился с братьями своего лорда и с детьми, которых мне предстояло увести в лес, мы с ними даже успели договориться, что я не буду их там убивать, и ну если не подружиться, то по крайней мере достичь какого-то взаимопонимания.

Потом вдруг перед началом игры высняется, что у нас среди верных толпа народу ещё более начинающего, чем я, причём все они заехали командой под предводительством одного достаточно печально известного в узких ругах персонажа, а некоторые из них не помнят, чьи они верные вообще. Потом где-то в контакте происходит скандал по поводу использования разных языков (кто-то сказал, что не надо на это заморачиваться, по этому поводу поругался с одной из мастеров, причём до такой степени, что та уже хотела сниматься с игры). И как апофеоз — в самом конце, вечером накануне игры, мастера вдруг узнают, что у нас нет Куруфина. Что игрок, на него утверждённый, заехать не сможет.

 

Наль

Привет. Слушай, у нас тут форсмажор случился, в связи с чем я к тебе с предложением-просьбой

Марго

Мм?

Наль

Перехвати, пожалуйста, роль Куруфина. Ты единственный человек. кого локация хорошо знает и с кем за два часа до игры легко будет собрать братские отношения

Марго

О_О

О___О

Ээээ…

Ну ладно. Только я о нём ничего не знаю. И что ему нужно сделать — тоже, в общем, не очень.

Наль

Я понимаю, что это очень внезапно. Но реально больше некому. Мы тебе поможем, если что. Ты про него хоть вики почитай, а завтра по дороге еще что сообразим)

 

Состоялся вышеописанный диалог строго накануне игры, в десять часов вечера. То есть вот завтра мне заезжать, а сегодня я вдруг узнаю, что буду играть совсем не того, кого планировал. Но правда, не оставлять же было локацию без Куруфинвэ. И не заставлять мастеров искать кого-то нового за считанные часы до игры.

Когда я рассказал об этом Тьелкормо, он выдал что-то вроде „Ну, эээ. Но только не забывай, что Куруфин злобный дядя”.

Это было очень внезапно и освежающе — в последний момент вдруг понимать, что все, кого я собирался называть лордами, теперь мои братья, в том числе и тот, кому я планировал непосредственно подчиняться. И на которого я, в общем-то, и в жизни привык смотреть немножко снизу вверх. Отучивался долго и упорно, но при случае нарабатывать отдельно отношения лорда и верного нам не придётся. На это я, в общем, и рассчитывал, а тут он вдруг оказался равным мне.

А помимо того, что лорд мой Тьелкормо в одночасье превратился в брата моего Тьелко, пришлось пересматривать отношение и ко всему остальному тоже. Анкету Метелайра я писал очень аккуратно — не хочу, мол, подчиняться, а надо, и вообще…

А теперь я вдруг — Куруфинвэ Атаринкэ. Четвёртый сын Феанаро, более прочих на него похожий телом и духом. Из того самого „тёмного трио” средних сыновей, которых лично я всегда считала ну совсем неадекватными. У которого нет ничего вообще, кроме Клятвы и братьев, причём именно в таком порядке. Который не только понятия не имеет ни о какой нравственности, но и всех, кто задаётся подобными вопросами, считает трусами и предателями Клятвы. И всё это мне отыгрывать.

Это я не говорю уже о том, что я и вообще изначально опасался браться за столь важную роль, ибо опыта-то у меня было — две кабинетки, и те, как потом выяснилось, совсем другого плана.

В общем, по дороге туда я учился держать спину прямо (совсем прямо, это, на самом деле, так редко встречается, что моментально обращает на себя внимание) и смотреть на всех сверху вниз. Был ещё, помнится, прекрасный момент в автобусе (где помимо нас было человека три-четыре случайных людей):

Ёлка: Да, цивилы нас там, наверное, уже проклинают.

Марго (презрительно): Да ну, какие у них проклятия, у людей.

Всеобщий хохот.

Нарьо: Да! Правильно! Вот так и играй Куруфина!

Прелесть этой роли я оценил примерно тогда, когда мы заехали и переодевались в антураж. Это оказалось чудесно — иметь возможность свысока приказным тоном прикрикнуть на всякого, кто посмеет сказать что-то поперёк, и не встретить никакого сопротивления.

Вообще этот момент переодевания был очень смешным. Диор прямо в Наугламире, сверкая Камнем, ходил по локации феанариони, а Тьелкормо периодически выдавал что-то вроде „если что, я в Дориате, кровь варю!”. Причём, сварив оную, он спустился вниз и незамедлительно потребовал напильник…

 

Ну вот, написала уже многабукаф, а не добралась ещё даже до начала игры.

 

А игра началась как-то совсем внезапно. Вот только что прошёл парад, будущие феаноринги жуют бутерброды и о чём-то говорят частично по игре, но больше по жизни. Нарьо объясняет мне, как и когда мы с ним умираем („смотри, я нападаю на Нимлот, Диор убивает меня, сделай так, чтобы он не прожил после этого больше пяти секунд”). А вот входит Майтимо, уводит братьев в залу для совещаний и слегка хлопает рукой по столу. И с этой секунды понимаешь, что — началось. В воздухе моментально повисает напряжение, которое не рассеивается до самого конца игры.

Первые реплики ты ещё произносишь, думая про себя что-то вроде „да, кажется, так правильно, кажется, он сказал бы именно так”. Потом — всё. Ты уже не думаешь, ты просто говоришь и делаешь. Ты действительно становишься им — четвёртым сыном Феанаро, воинственным Куруфинвэ Атаринкэ.

А потом к вам на совещание заглядывает Клятва собственной персоной. Это была игротех, с нами она разговаривала как Клятва, с феанорингами — как Сильмарилл, а к умиравшим чуть позже приходила к тому же посланником Намо Мандоса. Она смеялась над Майтимо, который собирался идти в одиночку говорить с синдар (вы посмотрите на него, он идёт говорить, а не отбирать то, что принадлежит вам по праву!). Мы с Тьелко кричали, что он глуп, что надо атаковать сразу, и вообще что не факт, что он вернётся оттуда. Я говорил ещё, что Диор всё равно не отдаст Камень, потому что Камень сильнее его, и он просто не сможет выпустить его из рук.

(Майтимо: Вы хотите повторения Альквалондэ?

Макалаурэ: Что ты, нет, конечно не…

Куруфинвэ: А хоть бы даже и Альквалондэ!)

Но Майтимо ушёл всё-таки, сказав нам собирать войско на случай, если он не вернётся в течение недели. (Тьелко: „Ты, как всегда, прав, старший брат. Мне, как всегда, не нравится твоё решение, но ты, как всегда, прав”.) Только Морьо настоял на том, что проводит его до границы. Помню, когда они ушли, я делился с братом: „Знаешь, Тьелко, у меня осталось ощущение, что мы снова предали Её. Мы снова соглашаемся на полумеры…” Я был уверен, что уж он-то меня поймёт. Не будет спрашивать, кто такая Она, и не будет спорить. И Тьелко, конечно, понял.

 

Морьо, когда пришёл назад, рассказал, что Майтимо на границе сдал оружие. Мы с тьелко в один голос выдохнули, что Нельо идиот, и стали сильнее прежнего сомневаться в том, что он вернётся. Но Нельо вернулся, конечно. Вернулся и сказал, что Диор обещал дать ответ через неделю.

И иные из моих братьев ведь в самом деле надеялись, что он отдаст нам Камень.

Я ругался с ними. Я ни разу вслух не назвал из предателями, но иногда очень хотелось — и Питья с его „если бы я мог отказаться от Клятвы, я бы от неё отказался”, и Макалаурэ с его почти такими же песнями о том, как много крови нам приходится проливать. Последний даже заявил в какой-то момент, что мы вообще не за Сильмариллами шли в Средиземье. Мы, оказывается, собирались сражаться с Моринготто.

Мы вообще много ругались, пока ждали этого ответного письма.

 

Макалаурэ: Но когда мы приносили Клятву, это была… песня! Это была музыка, и она была прекрасна, я не мог её нарушить, я не знал, чем это обернётся…

Тьелко (вскакивая с места): Ты воин или тряпка? (разворачивается, уходит)

Макалаурэ (вслед): У тебя только две градации — воин и тряпка…

Куруфинвэ (вскакивая с места): Ты нолдо или тряпка? (разворачивается, уходит вслед за Тьелко)

 

Куруфинвэ (в ответ на очередные излияния Макалаурэ о том, как он не хочет войны): Ты труслив, как… человек! (последнее слово выплёвывается, как грязное ругательство.)

Макалаурэ: „Человек” у тебя уже ругательное слово?

Куруфинвэ: Да! Ты труслив, как человек, которому отведено не больше сотни лет и который дрожит за собственную жизнь!

 

С младшими я не ругался, потому что не разговаривал с ними. Я был на них обижен ещё с прошлой попытки переговоров, потому что Питья уже тогда высказал своё „если бы я мог, я бы отрёкся от Клятвы”, а Тельво вообще заявил, что не будет нападать на Дориат, хотя не будет мешать своим верным, если они решат пойти с нами. Но был периодически очень зол на них, потому что они явно вели какие-то свои дела, до которых не допускали нас. („Тьелко, у нас снова какие-то тайны внутри семьи. Опять верные Клятве остаются за закрытыми дверями…”) Морьо пытался приструнить свою целительницу, которая чуть ли не в слезах умоляла не начинать войны и почти уже собиралась сама идти в Дориат клянчить камень. На мой взгляд, он был невероятно долготерпив — он на неё и прикрикнул-то всего один раз, кажется, когда нытьё её стало совсем невозможно выносить. Я бы сорвался раньше. Я даже высказал Вайрэ на эту тему что-то вроде „радуйся, что ты не моя верная”. Потом в какой-то момент Тьелко случайно подслушал их диалог наедине: оказалось, что бедная девочка трагически влюблена в своего лорда. Тот ещё, помнится, хотел выдать её замуж за другого своего верного и расстраивался потом, что свадьба не состоится, хотя не распространялся — почему.

 

А потом, конечно, пришло письмо из Дориата. В письме было одно слово: „Сожалею”. И подпись: „Диор”. Питья в отчаянии бросался на стену, Макалаурэ строил трагическую физиономию, мы удивлялись: братья, а что, вы правда ждали иного?

Потом был совет, на котором лично я уже не понимал, что ещё можно обсуждать теперь, когда из всех возможных выходов остался только один — на самом деле, конечно, других никогда не было, но теперь же это очевидно всем. Мы по инициативе Питья задержали посла, чтобы Дориат не мог понять, когда мы придём к ним, и заранее подготовиться. Тогда же Питья рассказал, что у него были за дела такие, о которых он постоянно с кем-то говорил наедине. Оказалось, что у него был синда в Дориате, который согласился украсть Камень для нас. И если бы Диор выждал заявленную им неделю, может быть, он бы даже успел.

Потом некоторые из зала совета ушли, а мы (кажется, Макалаурэ, Тьелко и я) остались утешать Нельо, который страдал от того, что с ним разговаривали Клятва и Сильмарилл, и боялся, что сошёл с ума. Мы же говорили, что все мы тоже разговаривали с Клятвой, и если мы и сошли с ума, то все вместе и давно, а значит, всё хорошо.

А потом произошло прекрасное.

Врывается Питья, громко орёт, что Диор — идиот. Кто бы сомневался, отвечаю я, а что? Питья настаивает на том, чтобы собрать всех братьев и закрыть дверь, отходит к стене и говорит: Диор верит, что Сильмарилл подарит бессмертие ему и его детям!

Следует общий ржач. Это действительно очень смешно — бессмертие, ему, смертному, сыну смертных. Да ещё он надеется его добиться с помощью нашего Сильмарилла. На который у него не больше прав, чем у Врага.

 

Потом из зала совета нас выгнал чей-то крик снаружи: „Целителя!” Оказалось, что посланец Дориата ранил своего охранника его же кинжалом и сбежал.

 

Потом мы собирались идти на Дориат. Долго собирались, так долго, что я носился по периферии, страдая от желания скорее уже идти сражаться и от того, что, может, там Дориат укрепляет границы, а мы здесь прохлаждаемся. Я ругался на непонятно куда пропавшего Нельо („Нельо, да где ты, батюшка твой Диор!”) и почему-то под нос себе напевал Si je frappais à ta porte, из которой помню первые два четверостишия. Машинально как-то, совершенно не выходя из роли. Потом оказалось, что задерживались мы из-за того раненого верного, который не мог идти, но кричал, что покончит с собой, если его лорд уйдёт без него. Я страшно злился по этому поводу, но спорить с Нельо всегда было бесполезно.

 

А потом мы нападали, и Тьелко стоял под дориатскими стрелами, а я мучился совестью, что не могу быть там с ним — он не пускал меня, говоря, что его реакция лучше. Что, в общем, правда. А потом Майтимо долго разговаривал с ними, подходя всё ближе, а я стоял по правую руку, чуть позади него — мы были замечательными мишенями, но они не решались стрелять — до самого того момента, когда Тьелко, тихо отдав приказы нашим лучникам (я тогда не понял ещё, что он отдаёт приказы, я только заметил, что брат ведёт себя как-то странно), с диким воплем „Aiya Fëanaro!” ворвался в их ряды.

Aiya noldor! — закричал я и понёсся за ним.

И тут же был тяжело ранен. Наша целительница, та самая несчастная Вайрэ, уже истратила силы на других и не могла меня спасти. Ко мне приблизился слуга Намо и звал с собой, но я не мог умереть прямо там, у врат, у меня же был заранее продуман момент смерти. По жизни я это помнил, по игре я улыбнулся слуге Мандоса и ответил: нет, Намо, ещё рано. Я не могу погибнуть сейчас, я должен увидеть, как мы победим и как падёт Диор. Я знаю, что меня уже не могут исцелить, и пускай, меня будет держать сила моего феа, я буду драться, даже истекая кровью.

И слуга Намо отпустил меня.

И я пошёл в бой. Тогда я уже сам не знал, почему мне так важна именно смерть Диора, но думать об этом было некогда — я сражался, мы теснили их, и уже потом, в самом Менегроте, Тьелко увидел Нимлот. Тьелко всегда ненавидел её — я не знаю, за что, я не спрашивал, но если это было так, значит, у брата были свои причины.

Диор убил его, конечно. Тьелко убил её, а Диор, человеческое отродье, убил его. Моего брата.

Конечно, долго он после этого не прожил.

Конечно, сразу после его смерти чей-то клинок вонзился уже в мою спину — я уже не следил за тем, кто там позади меня, мне уже было всё равно, тем более что я всё равно должен был уйти.

И тогда я пал на колени и кричал: Намо! Ты видишь, я твой, я честен, я держу обещания…

 

В этот момент я немножко сглючил — решил, что раз я умер, то и игра для меня закончена, и можно спускаться переживать пафос момента в мастерятник. Это потом меня нашёл Макалаурэ и отвёл обратно, чтобы я там лежал, как честный труп. И, в общем, это было хорошо, что я сглючил — потому что это был единственный момент за всю игру, когда меня хоть ненадолго отпустило её напряжение. Я к тому моменту был уже на грани истерики, хотя и абсолютно счастлив. Она не кончилась и потом, когда нас долго нудно хоронили, читая трагические надгробные речи — я лежал между братьями и трясся от истерического смеха. Я чувствовал себя намного счастливее всех них, оставшихся в живых. Я знал, что моя миссия завершена, моя битва кончилась, и я могу спокойно уходить в чертоги Намо.

Лежавший рядом Тьелко ещё тихо рассказал мне, что его в Мандос заманили фразой „Ну что, пойдём? Там тебя брат ждёт”. И он пошёл. За мной.

Поразительно прекрасен был тогда мой брат Майтимо. Когда кто-то назвал синдар „наши враги”, он вдруг крикнул: „Они не враги нам!”

Они наши собратья, говорил он, подняв меч над нашими телами. И на крови своих погибших братьев я клянусь… — здесь кто-то бросился к нему: „Не клянись!”, он удержал его и продолжил: …я клянусь, что мы не будем знать покоя, пока Враг не будет повержен.

Он был неподражаем тогда.

 

Потом, после смерти, мне пришло письмо от сына, с которым мы расстались в Нарготронде отнюдь не в лучших отношениях. В первой строке было что-то вроде „я обдумал обстоятельства нашей с тобой ссоры”, но это было зачёркнуто и ниже приписано: „Отец, прости меня. Я был неправ, мне очень жаль. Позволь мне вернуться”.

Было и ответное письмо, рукой Майтимо: „Отец погиб. Утром. Сегодня. При взятии Дориата”.

 

А потом мы пировали на втором этаже, у Дориата, вместе пели Высоцкого и раскрывали мелкие игровые секреты. Например, что верный, из-за которого мы задержались, сам позволил себя ранить — потому что это его ученик был тем синда, который согласился выкрасть Камень, и он хотел дать ему ещё времени, чтобы война всё-таки не состоялась. И что у брата моего Морьо были какие-то странные отношения с кормилицей дочери Диора — он ей даже письмо писал, вроде бы личного характера. И что Вайрэ, та самая целительница, по рождению наполовину тэлеро, и оба её родителя погибли в Альквалондэ — не исключено, что от руки Морьо, её это мучило, но она всё равно его любила. И ещё был прекрасный момент, когда Диор отцепил Камень от Наугламира и спокойно отдал его Майтимо — уже не игровой момент, понятно, но в рамках только что прошедшей игры это вызвало хохот и аплодисменты у всех, кто это видел.

 

А потом мне говорили, что из меня всё-таки получился Куруфинвэ. Нарьо при этом добавлял, что совершенно этого не ожидал.

Наверное, действительно получился. Я не знаю, как это выглядело снаружи, но мне действительно понравилось им быть. Я никогда не любил „тёмное трио”, я никогда даже не пытался их понять, но тут…

Это действительно было круто. И ещё — я понял, как появляются вселенцы. Нет, вроде бы это всё-таки не тот случай, но… однажды побывав Куруфином, ты вряд ли сможешь забыть, что ты им был. Забыть — как это.

И ещё — я, кажется, успел полюбить своих братьев. Всех. Даже тех, кто смел сомневаться в Ней.