В оригинале, на испанском, – "Яма". И это правильнее, чем англоязычная, а за ним и русская "Платформа" – ближе к сути. Впрочем, по-русски "Яма" будет ассоциироваться, прежде всего, с А. Куприным (хотя, кто о том Куприне сегодня помнит?), так что пусть остается "Платформа".

Фантастика. Триллер. С претензией на глубокий смысл, даже на откровение социальной направленности. Весьма неплохого исполнения. Нетягомотно и достаточно динамично – всего-то полтора часа. Выдержанно эстетически. В общем, все хорошо, за исключением… Очень противоречивое впечатление – нестыковки нарастают, как снежный ком. Но по-порядку.

Поначалу натуральное дежавю на тему культового в свое время "Куба" (1997) – тоже герои в замкнутом, минималистическом пространстве, правила поведения в котором, местами обусловленные смертью, выясняются (и для зрителя, и для героев) по ходу действа, а смысл так и остается за кадром.

Вертикальная дыра, яма, она же Вертикальный центр самообслуживания, на которую нанизаны жилые этажи с, хм, заключенными. По дыре раз в день пролетает стол с едой – сверху вниз. Первому, самому верхнему этажу достается все, тем, что ниже – что не доели те, что выше. Теоретически, исходя из стандартной нормы, еды должно хватать всем. Но человек – скотина весьма скотская – частью сожрет больше, чем ему надо, частью – что в себя не впихнет, – изгадит. В общем, нижние голодают, со всеми вытекающими. Периодически постояльцы этажей ротируются – кто-то переводится выше, кто-то – ниже.

Администрация предполагает, что когда-нибудь произойдет нечто такое, что вызовет спонтанную солидарность – постояльцы сорганизуются таким образом, что… Вот тут неопределенность – то ли постояльцы распределят еду так, что нижние голодать перестанут, то ли наваляют администрации и закроют это изощренное издевательство. Но идут годы, а искомая солидарность не проявляется…

Поскольку из ничего и выходит ничего, в проект принимается, совершенно добровольно с его стороны, наш лохматый герой (Горанг), что склонен к рефлексии и морализаторству. Он против каннибализма, он за гуманизм, он любит Сервантеса. Агент администрации так прямо открытым текстом герою и заявляет – мол, на тебя вся наша надежда, потому и взяли. И тот начинает думать.

А вот давайте накормим страждущих! Ограничив тех, кому и так неплохо. По слову Сервантеса. Идея тривиальная, много раз обсосанная, но нисколько оттого не потерявшая в святости. Сказано – сделано! И герой-гуманист отправляется в путешествие прямо на том столе.

По ходу борьбы за сохранение жизней сокамерников приходится раскроить десяток-другой их черепов. А потому что у героя идея. Сама по себе душеспасительная идея на крови – дело как раз нормальное, естественное – почти вся человеческая история выступает тут в качестве иллюстрации. Неестественно, что такую идею так проталкивает наш герой – ну, вот не вяжется это с его образом. Да, похож на Иисуса, и не только внешне – потому и не вяжется. Диссонанс раз!

Реализованную идею накормить всех, пусть с натяжкой, можно рассматривать как солидарность – чего и ждет администрация. Но тут герой встречает гуру. И гуру разъясняет, что все это ерунда, что нужно не накормить своих, а подать знак верхним – небесам – мол, мы есть и мы цивилизованные. Ну, да, а то администрация не в курсе. И герой наш резко меняет свою идею на идею новоявленного гуру. Диссонанс два!

Послать администрации послание! Чтобы что? Ну, если бы там, на месте администрации был, например, Бог, или марсиане какие – мол, вот, получите – мол, мы разумные и цивилизованные, с нами нельзя так, по-зверски. Достучаться бы до небес… Там бы наверху прозрели и перестали… Тоже весьма хорошая идея, не оригинальная, но плодотворная. Однако та администрация ведь вполне человеческая. Все она знает, все понимает. Ей ничего доказывать не надо! Диссонанс три!

Ну, и финал, которого… нет. Герой спасает ребенка. Жертвуя жизнью… Нет, жизнь героя здесь ни при чем – он так и так смертник, что с ребенком, что без. А ребенок, в отличие от прочих заключенных, румяный и здоровый – до прихода героя жил неплохо, и после жил бы не хуже. (Чем питался – вопрос открытый.) Накормил пирожным? Ну, молодец! И что? Без того пирожного ребенок не мог вспрыгнуть на стол и улететь в небеса? Мог. В чем смысл послания-то? Диссонанс четыре!

Возможно, авторы начитались Стругацких – те с какого-то момента перестали объяснять подоплеку происходящего в своих романах. Тогда критики сочли это новым художественным приемом, революционным. Но, скорее, иное – авторы не знают, что сказать. Ну, вот так. Это раньше художник, какой-нибудь Достоевский, задумывая, скажем, роман и расставляя в нем философские вопросы, заранее имел на те вопросы готовые ответы. Тарковский, да-да, тоже дал ответы, пусть он их и не артикулировал! Сегодня художник ответов не имеет. Да и не нужны ему никакие ответы! Сегодня художник целиком в процессе – камера, свет, мотор, мизансцена. А для чего сам процесс – неважно. Ну, то есть понятно, что для денег и славы. А что сверх – лишнее. Зрелище – наше, вернее, их все. А чего зритель недопонял, то дофантазирует. Или ему критики объяснят. А творцам – недосуг.

https://ru-kino.livejournal.com/6841699.html