В колонках играет - Ноль - коммунальные квартиры
Настроение сейчас - позитив

Вертикальная бесконечность счастья


Он стоял на второй платформе возле третьего пути в своей любимой клетчатой рубашке, как всегда одетую на майку с надписями о мире, и ждал. Он ждал большую часть жизненного цикла своего мира, но Он умеет ждать. Даже если Ему придется заниматься этим всю свою жизнь, Он не будет против. Это замечательно заниматься любимым делом, даже если за это не платят деньги, которые у Него бывали крайне редко. Еще с утра, находясь у прилавка в магазине в стиле фьюжн, Он сжимал последние сотни бумаг перед тем, как обменять их на неприметный, но чистый подарок от сердца, который, к тому же, Он считал оригинальным. Подарки глубины сердца не могут быть не оригинальными, даже если они куплены за деньги и никчемны с точки зрения зрительного восприятия. Он абсолютно в это верил. Последние деньги улетели в кассу, но об этом Он узнал только тогда, когда дождь смыл грязь с Его джинсов, прилетевшую из-под колес автобуса, уехавшего в сторону вокзала. Остановка была пустынна. На следующей народу было больше, на третьей был бедно одетый мужчина, куривший дорогие сигареты, пахнущие божественной вишней. На четвертой остановке снова пошел дождь, который приостановил Его бег. Дождь был такой музыкальный, бесконечные ноты его игры на асфальте пачкали кеды и выхватили булавку, прикрепленную на обороте потертых джинсов. Булавка служила оружием от сглаза. Довольно великолепным оружием, как вакцина от болезней давно ушедшего века. Он знал, что если твой Бог наградил тебя даром быть не как все, то тебе придется быть готовым к зависти. Зависть и страх правят миром, пока в нем не появляется любовь и не оставляет время на остальные грехи. Она приковывает глаза и еще какой-то неизведанный орган к своему экрану в камерном зале небольшого кинотеатра, и в нем каждый является героем каким ему захочется. Он знал это, как знал и то, что Амур уверенно бережет людей от любви, не готовых перейти на эту ступень, хотя порой Ему казалось, что этот самый Амур никчемен в своей работе. Следующие шесть остановок пролетели, как города в окнах Ее поезда за последний день - быстро и незаметно. Она ехала уставшая, как небо перед радугой и зима перед давно не начинавшимся снегопадом. Она любила снегопады с такой неразмерной силой, с какой не любила зимы. Ей нравилась тишина после бурь, когда на улицах бывает лишь свет встречных фар и фонарей в ветвях, мороз, жгущий щеки, и кто-нибудь рядом, говорящий о чем угодно, пусть даже о себе - Она никогда не слушала этого кого-либо. Ее поезд плавно отмерял станции от самых незначительных и дурно пахнущих, до роскошных стеклянных с многочисленными торговцами на платформах, предлагающих самые ненужные в дороге безделицы, как-то кастрюли, утюги, светильники, магнитофоны и прочие вещи, которые уважающие себя люди не купят даже в своем родном городе в подобных местах. Станции были разные, точно повороты судеб, соединенные линиями-рельсами попарно, как положено в идеальной жизни. Она ела оранжевый мандарин в тот момент, когда капли дождя в шестисотый раз за день с новой силой начали бить в толстое стекло Ее окна. "Фу, какой кислый!", - возмущалась Она морща лицо, оказывая милость небритому четырехдневному пассажиру с нижней полки смотреть на Ее ямочки у рта и тонкие морщинки Ее лба. "Ее лицо прекрасно, Она божественна", - думал в такие моменты четырехдневный пассажир и, беря дешевые сигареты, уходил в тамбур, прокуренный сотнями больными легкими сотней многодневных пассажиров. От таких тамбуров вся одежда начинает издавать запах табака уже на первых секундах попадания в подобный никотиновый ад. Четырехдневный пассажир любезно захватил с собой кожуру Ее оранжевого мандарина. Ему казалось, что в своем экране камерного зала он бездомный романтик, ухаживающий за прекрасной принцессой, любящей его безумно и готовой жить с ним, даже если у него не будет ни одной копейки. Она начала смотреть на капли дождя, похожие на фарш, высовывающийся из-под ножей мясорубки, Она даже не знала, как зовут Ее попутчика, Ей не было это интересно. "Как же скучно в этом поезде, как я от них устала", - думала Она, смотря как одна капля опережает другую в их гонке падения вниз.
Он был уже возле вокзала, когда дождь перестал бить по земле и затих, распустив белый флаг из несерых облаков. Он знал, что в небе полно оттенков, даже когда оно серое простому глазу обывателя. Он с легкостью определял оттенки в своем небе и искренне и с необычайной воодушевленностью радовался, что это небо одно для Него и для Нее. "Возможно, сейчас мы смотрим на одно и то же облако", - думал Он, нащупывая рукой потерянную булавку и позже досадуя по поводу потери.
Табло вокзала своими красными резкими буквами четко указало, что Ее поезд опаздывает, но Он умеет ждать. Он привык еще несколько лет назад, когда все это было в новинку и вызывало больше трепета. Трепет имеет дурное свойство со временем улетучиваться по отношению к разным людям и вещам, но нужно уметь его сохранять, как люди хранили огонь, пока не научились добывать его в любое время, когда им вздумается. Он умел хранить трепет как мог, но Он всего лишь человек со своими недостатками и изъянами.
Он встретил ее во вторник в провинциальном городе, умиляющим своим малополифоничным площадным утренним гамом. Он встретил Ее точно в обед, когда собирался пойти за новыми дисками в магазин через дорогу, работавший без обедов, но не работавший по понедельникам. Она шла с подругой, у которой Она нашла бункер на три дня, укрывшись от очередного разрыва псевдострастей с очередным экранным героем, возомнившим себя на этот раз мерзким двуликим Янусом. Только, к сожалению, подобные герои показывают сначала свою лучшую сторону, а затем очередью контрольных выстрелов - худшую. Жаль, что они так редко делают это наоборот, иначе все бы было так просто, но это не интересно как переживать, так и наблюдать со стороны. Она смотрела на свое отражение в витрине дорогого магазина, высматривая достоинства и недостатки новой шляпки, купленной в виде анестезии от болезни духа. Он, куря дешевую сигарету, переходил дорогу, когда Ее отражение в зеркале нашло Его взгляд. Он вмиг понял, что теперь наконец-то стал счастливым человеком, хотя встречная машина, громко сигналя подобно пароходу, едва Его в этом не переубедила. Она обратила внимание на выпрыгнувшего на тротуар Человека и улыбнулась. Это странная улыбка уставшего неба, Он увидел радугу на ее лице, увидел радость в Ее глубоких глазах необъяснимого цвета. Он не разбирался в цветах глаз, Он мог лишь измерять их глубину и счастье. Она опомнилась, резко сказала что-то своей подруге, и они пошли вперед. Через два дня Он знал номер Ее телефона. Он узнал Ее, Он не мог не узнать, потому что Она была с ним с самого начала жизненного цикла Его мира. Она была все время с ним в еще неизведанном людьми органе, который отвечает за подобные вещи в организме. В наш материалистический век сложно представить нематериальность даже подобных вещей. Жаль, что нельзя заранее извлечь дискеты из своего тела с информацией о Ней, но теперь Ему были не нужны подобные дискеты. Он встретил ту, которая смогла открыть доселе пустое место в его жизни, такое место, о котором люди подозревают, а когда находят - становятся самыми счастливыми на земле. Кто-то находит карьеру, кто-то - реализацию, кто-то - наследство, Он нашел Ее и понял, что больше Ему ничего не нужно, чтобы не обращать внимания на мелочи, отравляющие его жизнь.
Она, сидя на нижней полке в своем купе и уставше смотря на капли за стеклом, вспоминала, что ей еще предстоит в этом сером дне. Четырехдневный пассажир зачем-то распрыснул одеколон по своей олимпийке от дешевого спортивного костюма и большей части их купе. Она никогда не знала, зачем пассажиры духарятся в купе, Ее это раздражало, и Она не могла сосредоточится, сопротивляясь едкому запаху устаревшего одеколона. Она откуда-то знала, что что-то Ее ждет, но никак не могла вспомнить, что это что и даже из какой это области.
-Почему вы грустите? - поинтересовался четырехдневный пассажир.
-Устала ехать, - морща нос безразлично проговорила Она.
-Понимаю...
Четырехдневный пассажир очень хотел развязать разговор, но видел всю тщетность своих попыток. Она была неразговорчива, как одинокий человек на самом далеком спутнике самой далекой планеты от Земли. Она была грустна, как будто проиграла что-то перед самым началом этого дня. Проиграла что-то весьма для Нее важное, как-то любимая заколка или перчатки, подаренные мамой. Четырехдневный пассажир всегда знал о чем говорить с противоположным полом в пределах своего двора в детстве и своей работы в нынешнем его возрасте, но сейчас он был в ступоре. Она безразлично смотрела на дождь, который пробарабанил Ей все уши и сопротивлялась запаху разбрызганного одеколона.
Тишина продолжалась уже очень долго. Четырехдневный пассажир лежал и читал книгу про сверхмогучего терминатора-рэмбо, который может в одиночку перестрелять всю армию соседнего государства и всех террористов, зачем-то забравшихся на старый заброшенный завод, когда Она вдруг неожиданно воскликнула:
-А знаете, сегодня непременно будет что-то очень хорошее!
Он подумал, что Она дура и продолжил читать книгу. Он уже прочитал, как суперчеловек приговорил тридцать девять плохих парней, вооруженных ножами, кастетами и пистолетами Макарова. Оставалось еще около полусотни, и ему было очень интересно прочитать чем же закончится дело. Она поняла по его взгляду, что что-то не так, но почему-то это уже не могло ее расстроить. Она еще раз повторила себе: Сегодня точно что-то будет хорошего.
Она надела тапки и вышла в коридор, вдыхая полной грудью свежий воздух. В коридоре было даже холодновато.
Он стоял и ждал опаздывающий поезд. Ему было хорошо, как бывает редко. Он - очень одинокий человек, ему уже давно чужды веселье и счастье. Все что Ему нужно для счастья нахОдится в другом городе. Его безысходность от невозможности бывать в этом городе регулярно давит Его уже несколько лет с того самого нешумного и полного радости вторника. Его друзья остались собой и полностью удовлетворили Его неудовлетворенность Его друзьями. Возможно это правильно - зачем кому-то нужен вечно грустный и не подающий признаков различия Человек. Раньше Он играл музыку, но даже тогда Он не был нужен никому, прячась за видимость этой нужности. Он просыпался по утрам в разных кроватях и на разных покрытиях пола с разными людьми, которых порой даже не знал, но и тогда Он был самым одиноким, потому что знал, что все это ненастоящее и ненадолго. Друзья бросили Его почти все до одного. Самый лучший из них, знавший самое Его личное и сокровенное, конечно же, смеялся над Ним больше всех и говорил за спиной всякие гадости, которых не было и в помине, но на то он и бывший лучший. С Ним остались теперь самые верные и настоящие. Он называл их точечными, и считал все происходящее очень правильным, поскольку всегда верил в то, что лучше меньше, да лучше. Он, конечно же, простил всех бросивших его друзей. Он по-прежнему называл их друзьями и считал, что в этих прощениях отмщение за что-то Себе, хотя за что Он не знал, хотя частенько во время сеансов рефлексии безуспешно пытался выяснить. Наверное, рефлексия - самый верный Его друг, она никогда Его не покидала, кроме самых счастливых моментов его жизни.
Стоя на третьем пути и ожидая опаздывающий поезд Он был самым счастливым человеком на земле. В подобные моменты в жизни Ему не нравилось только одно - то, что Она была далеко. Он вспоминал время, когда в каком-то поле недалеко от сломанной машины Он лежал на голой земле с тогда еще верными друзьями в абсолютной тишине и рисовал на небе воображаемыми линиями дом, в котором хотел бы жить с Ней, последовательно соединяя яркие звезды, Он вспоминал Его самые любимые спектакли в театре драмы ордена трудового красного знамени, когда после посещения с друзьями Он ходил один и тихо, порой даже не замечая сам, что-то обсуждал с Ней, хотя Она была в своем городе на расстоянии ночи на запад. Он вспоминал свои игры в футбол, когда после каждого забитого Им гола Она была на трибунах и хлопала своими прелестными ресницами не в такт своим ладоням. Холод после затяжного дождя морозил Его тело, но Ему не было холодно, Он был самым счастливым человеком на земле. Он перекручивал сотни и сотни моментов в своей голове, в которых Ему было и хорошо, и отвратительно одновременно. Ему очень не нравилось, что в подобные моменты Ее никогда не было рядом.
Протяжный голос диктора по вокзалу после небольших хриплых помех в динамиках объявил, что Ее поезд ожидается через десять минут, каких-то десять минут, которые отделяют Ее от Него. Он боялся себе признаться, но подобные скоротечные ожидания их встреч Он любил больше, чем сами встречи. Он ненавидел это в себе, но ничего не мог с этим поделать. Следующие так горячо любимые им десять минут Его жизни Он ненавидел всей душой.
Она стояла возле окна и наблюдала за уже несерыми облаками. Она чтобы как-то развлечься выстраивала из них фигурки. Она легко распознала огромного жирафа, курившего марихуану и зачем-то вертевшего оранжевый баскетбольный мяч одной человеческой рукой.
"Какие смешные эти облака", - думала Она, удивляясь поправляющемуся настроению, - Сегодня точно замечательный день.
В коридоре Ее вагона с номером восемь было нешумно еще каких-то пять минут назад. Близость крупной станции, на которой им поменяют локомотив, заставила людей выйти в коридор и заниматься тем, кто во что горазд. Одни смотрели в расписание уже в шестисотый раз за день, другие высовывали руки из окон, кто-то при этом даже показывал неприличные жесты улетающим прочь пешеходам и людям в разноцветных машинах. Один мальчик зачем-то вынес из купе соленую рыбу и начал ее есть, причмокивая так, как будто не ел как минимум года четыре. Она вспомнила как однажды еще в далеком детстве Ее забавляли обезьянники в зоопарке Ее родного города. Она не любила зоопарки по своим известным только Ей причинам, но Ей безумно нравилось это слово. Она всегда думала, что если и есть слово, точнее и полнее всех отражающее поведение и манеры большинства Ее сограждан во многих местах Ее страны, то это именно то слово. Одна женщина зачем-то надела шубу и открыла окно напротив своего купе. Она простояла так минут восемь, затем сняла шубу и пошла спать, пропустив последующие три станции. Она, по-прежнему рассматривая облака, еще не подозревала какая станция ждет Ее впереди. Она знала лишь, что глубокой ночью Она будет в своем городе. Проводники минут двадцать назад уже закрыли оба туалета, чем вызвали гнев нервно подпрыгивающих и переминающихся пассажиров, стоявших возле купе проводников и уговаривающих их открыть туалет хотя бы минуты на три. Завязался бой два пассажира на два проводника. Вскоре команда пассажиров получила подкрепление в виде возбужденного всесилием сверхчеловека четырехдневного пассажира.
-Ну откройте, - молил он, - там же такая долгая стоянка.
-Нет, санитарная зона перед Самарой еще больше, чем стоянка! - отругивались и отбивались проводники почти в один голос.
Она услышала колокольчики. Все Ее тело наполнилось их светлой музыкой. Так в раз, как будто по щелчку пальцев, как будто неведомая сила или молния ударила в Нее и попала в самую точку.
-Какая станция? - подбегая к проводникам, взволновано спросила Она.
-Самара. Девушка, неужели тяжело посмотреть в расписание? - переминаясь с ноги на ногу и отвлекаясь от боя простонал мужчина в тельняшке и с татуировкой Ленина на правом плече.
Она даже не слышала его вопроса. В купе, в которое Она поспешила войти еще стоял запах противного одеколона. Она знала, что ее сотовый разрядился еще вчера, а зарядник из-за неверной памяти остался где-то за две с лишним тысячи километров от Ее удаляющегося от зарядника поезда. Почему-то Ей захотелось плакать, Она легла лицом в подушку и пролежала так пока поезд не остановился, и народ, зашумевший в коридоре, не начал толкать друг друга к выходу на уставшую платформу.
Когда диктор объявил, что Ее поезд пребывает на третий путь, Он ничуть не удивился, куда же еще может пребывать ее поезд? Он знал, что эти пять минут, пока поезд будет подъезжать к платформе, и пока Она не выйдет из вагона и не встретится с Ним взглядом, и Она резко не отведет свой, Он будет мучиться неопределенностью того, что же будет дальше. Он уже давно выучил, что в эти минуты его сердце работает как мотор взлетающего дельтаплана. Он обожал эту неопределенность. Он не знал, из дверей какого вагона выйдет Она, и решил действовать по своему обычному плану, обойдя все двери грязных зеленых вагонов.
Что-то такое есть в замедляющемся и совсем останавливающемся поезде, который несет людям столько счастья. Эти бесконечные вокзальные встречи, цветы, улыбки, поцелуи, сумки, радость, шныряющие подкожные таксисты и снова сумки. Ему всегда было приятно смотреть на встречающихся после долгой разлуки людей, но позже Ему почему-то всегда становилось грустно. Ее поезд выпустил пар, двери первых вагонов открылись, и люди сломя голову побежали покупать ненужные в дороге вещи и фотографироваться на фоне самарского вокзала, рядом с величием которого так много грязных бездомных уже давно не людей. Он знал, что Она не любит первые ряды в подобных мероприятиях. Плавно осматривая одинаковых людей и боясь пропустить Ее в этой вокзальной одинаковости, Он проходил уже мимо последних вагонов, отчет которых велся с хвоста, и боялся сам не зная чего. Он никогда не был смелым и отважным, Он всегда был самим собой и боялся проиграть эту игру изменения. Внимание Его привлекла женская шуба, которую зачем-то одел небритый тощий мужчина, хотя действительно было холодно. Он посмотрел на номер вагона и решил, что число самое что ни на есть подходящее для Ее вагона. Он всегда верил в магию цифр и считал, что не зря эти самые цифры правят миром.
Когда все желавшие выйти пассажиры вышли, Он уже решил, что пора продолжить поиск в другом месте, как чей-то до боли знакомый взгляд, который освежает все то, что может быть, ускользнуло из перебойно работающего вакуума памяти, иногда все же способного запомнить нужную информацию, нашел его глаза и через несколько вечных секунд привычно ускользнул, как умная рыба всегда ускользает с крючка нерадивого рыбака. Она подошла к Нему. Если бы можно было бы жить с этим ощущением вечно, Он бы, непременно, жил бы с ним. Когда Она бывает рядом с Ним все остальное для Него настолько безразлично и бесполезно как песок в кедах после посещения тишины одинокой осенней набережной. У Него всегда было такое ощущение, как будто все вокруг замирает по велению волшебной палочки и не может отвлечь Его внимания от Нее даже на долю секунды. Он обожал это чувство, как ни обожал даже свою гитару и книги Булгакова, Берджесса и Стейнбека.
-Я привезла вам дождь, - тихо, как бы виновато сказала Она, нарушив абсолютную тишину в Его ушах.
-Нет, дождь был с утра
-Как ты узнал, что я буду здесь?
-Я знал, что ты поедешь сегодня через Самару. Ты говорила про свое путешествие в прошлом месяце, я не знал только номер твоего вагона.
-Мой телефон разрядился...
-Зачем ты это говоришь, мы же встретились. Знаешь, я минут десять назад видел нелепого жирафа, курящего марихуану и вертевшего человеческой рукой оранжевый баскетбольный мяч... Облака бывают такими смешными...
Она улыбнулась, и Он снова увидел эту улыбку уставшего неба.
-У меня для тебя есть подарок... От чистого сердца.
Он знал, что людям материальные вещи почти так же важны, как и то, что человек может дать другому человеку и что из этого не попадает в разряд материального, хотя в его представлении эти материальные вещи были ничто, если они не были глубины сердца.
-Спасибо, ты всегда даришь мне что-то новое и такое доброе... Спасибо
-У тебя нет булавки?
-Нет.
Она словно решалась на что-то, потом неожиданно даже для себя тихо, как бы виновато начала так давно мучавшую ее фразу:
-Когда ты мне скажешь, что ты...
По выражению Его взгляда Она поняла, что что-то не так.
-Никогда
-Почему?
-Не зачем.
-Неужели тебя все устраивает?
-Я слишком боюсь тебя потерять.
Опять возникла эта пауза, из разряда тех, которые вечно мешают людям жить. Она ненавидела Его в такие моменты, Она ненавидела себя и этот поезд, четырехдневного пассажира и мальчика с рыбой, нелепого жирафа, мороз после дождя, который сейчас также морозил лишь ее тело.
-Ты взрослый человек, - начала Она, - почему ты живешь сам себе словно в каком-то футляре? Жизнь не прощает таких, я не понимаю тебя.
-Жизнь такая, какой я хочу ее видеть. Я слишком боюсь тебя потерять. Если мне суждено видеть тебя лишь раз в месяц или того реже, я буду видеть тебя лишь раз в месяц. Я не хочу пробовать, чтобы потом потерять навсегда, - спокойно, но все же как-то странно проговорил Он.
-Ты идиот.
Она поцеловала Его, как целуют люди друг друга после тридцати лет совместной жизни и уже хотела пойти обратно в поезд, раздухоренная от обиды.
-Зачем тебе нужно что-то выяснять, давай просто жить как живем, - как бы на прощание сказал Он.
-Ты точно идиот, - повторила Она, понимая, что испортила счастье этого дня. Это была их первая попытка выяснения отношений.
Она в последний раз в этот день сделала Ему милость увидеть Ее на этот раз скромную улыбку, после чего в последний раз за день отвела свой полный радости и ненависти взгляд.
Поезда, увозящие людей друг от друга, всегда раздражали Его, и в такие минуты Он их ненавидел. Он ненавидел слезы, долгие прощания, последние взгляды, сигареты людей, уходящих от отъезжающего поезда, Он ненавидел эти железные машины без сердец, которые бездумно увозят людей друг от друга.
Всю дорогу до своего города Она пролежала на спине и смотрела в верхнюю полку всем своим существом ненавидя Его. Она знала, что Он приедет в следующем месяце в Ее город на день или три и тогда Она снова станет самым счастливым человеком на земле, не способным обращать внимание на мелочи, которые будут отравлять ее жизнь в те дни.
Четырехдневный пассажир, еще раз зачем-то надухарившись, дочитал до взрыва всего заброшенного завода и приготавливал стол к ужину. Он знал, что в его родном городе его по-настоящему не ждет никто. Он сторонился этой мысли, как сторонился всей своей жизни.
Когда он поглощал мерзкую холодную курицу и смотрел на Нее, почти бездвижно лежавшую на нижней полке такую счастливую и злую одновременно, по толстым стеклам их окна снова метко начал бить дождь, как биатлонист, приехавший к следующему боевому рубежу и стрелявший без промахов, готовясь к пьедесталу.
Он шел домой счастливый и злой, уже не помня детали их последней получасовой встречи. Он знал, что лишь дешевые сигареты и рефлексия помогут помнить о единственном счастье в Его жизни. Он всегда привык жить так, как хочет Он и делать так, как нравится Ему.
Через долгий месяц, пролетевший незаметно, как птица охотящаяся за рыбой, Он курил в прокуренном сотнями больных легких тамбуре грязного зеленого поезда, который уже целую ночь ехал в Ее город. Он в своем экране небольшого кинотеатра был самим собой, только немного лучше, чем обычно.
[640x480]