Хильда — матери
...
Дорогая мама! Вчера мы с Даниэлем и группой немецких туристов из Кёльна ездили на Голанские высоты. Я была там первый раз, и это потрясающе — и древние памятники, и природа, и следы войны. Там все сплошь, даже древняя история, — следы войны, разрушения и какого-то вечного воинственного варварства. Всё, что здесь разрушено с древних времён, не от старости или от ветхости распалось, а именно разбито и уничтожено врагами. Наверное, так и во всём мире, но здесь особенно заметно. Но я пишу не про это. Ты знаешь, что Даниэль во время войны работал в гестапо переводчиком, и когда его схватили за помощь партизанам, его спас гестаповский начальник — дал ему убежать. У них были очень тёплые отношения, и у гестаповца были дети возраста Даниэля, и сын, его одногодок. Может быть, мысль о сыне и заставляла его так хорошо относиться к этому польскому, как он считал, юноше. Представь себе: в немецкой группе был мужчина, один из самых старших, потому что в основном была молодёжь, и оказалось, что он сын того самого майора. Поскольку экскурсанты задавали вопросы, Даниэль всегда просил называть своё имя, и тот назвался — Дитер Рейнгольд. И Даниэль тогда сказал — отец Дитера Рейнгольда спас мне жизнь во время войны. Они пожали друг другу руки и обнялись. Никто ничего не понимал, да и немец этот понятия не имел ни о чём — ведь его отец погиб в 44-м году на Восточном фронте, и он знал только, что отец был майор и служил в гестапо. То есть военный преступник. И такая тишина настала. Вопросов больше никто не задавал, все молчали, только Даниэль и Рейнгольд тихо разговаривали. Не знаю, о чём. Я, конечно, думала о нашей семье — о тебе, о твоём отце и деде. Я подумала, что это простое разделение: фашисты — евреи, убийцы — жертвы, злые — добрые, оно не такое уж простое. И вот эти двое, я имею в виду того убитого майора и Даниэля, они стоят на таком рубеже, где все не просто. Потом Даниэль сказал мне, что всегда, вспоминая о погибших, молится об этом майоре. Я так взволнована этой встречей, что не могу выразить всего, что у меня в душе. Я тоже хочу научиться такой молитве — обо всех. Но не абстрактно, а по-настоящему. Целую тебя, Хильда.

Людмила Улицкая

Пэ-Эс: Новый роман Улицкой поражает... По-моему, это будущая Нобелевская премия