...пусть они нас, живых, простят...
30-11-2019 22:09
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
На ФБ Леонид Юзефович помещает главы из повести в стихах Владимира ВИНИЧЕНКО - "Баллады старого барака". Этот автобиографический рассказ наполнен таким высоким посылом, что перерастает рамки личного переживания, становясь переживанием и читателя, и всего народа...
БАЛЛАДА О ВОСКРЕСШЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
Наш сосед вернулся из плена.
Шёл уже пятьдесят шестой.
Пехотинец обыкновенный,
в сорок первом боец простой.
Он исправно нёс свою ношу,
мерил вёрсты, землю копал,
но под станцией Золотоноша
дважды раненный в плен попал.
Он прошёл все вымыслы ада,
смерти глядя сто раз в глаза,
об одной мечтая награде -
возвратиться живым назад.
Выжил он, не поправши долга,
и была не его вина
в том что так непростительно долго
продолжалась его война.
Смутных лет промчалось немало
в колебанье добра и зла.
Справедливость восторжествовала
и его средь живых нашла.
Как мертвец, восставший из тлена,
или призрак, обретший плоть,
наш сосед вернулся из плена,
из далеких игарских болот.
Он вернулся весной, на пасху,
серый, от сапог до лица
и с безумной звериной лаской
целовал ступени крыльца.
От стыда опустили веки
пацаны, что сбежались смотреть
на отчаянного человека,
опровергшего свою смерть.
И, подавленный этой сценой,
я, не глядя ему в лицо,
словно камешек драгоценный,
протянул голубое яйцо.
Как слепец. получивший зренье,
оглядевший землю окрест,
повторял он, словно в сомненье:
- Это я сегодня воскрес...
А потом я узнал "всю правду"
(кто-то взрослый нам рассказал)
и его жестоко, неправо
я изменником обозвал.
Захлебнувшись дымом махорки
и уняв контужную дрожь,
он сказал мне тихо и горько:
- Ничего, подрастешь - поймешь...
Я не тратил времени праздно -
рос и зрел со всею страной.
И былая полная правда
подрастала вместе со мной.
Постигая оттенки света,
я не раз убеждался во мгле
как непросто судить соседа
по эпохе и по земле,
воздавать позор или славу,
отмерять гранит или пыль.
До чего же трудное право -
перепахивать свежую быль,
где под нашей поступью твердой
кости рядом живших хрустят.
Не живые прощают мёртвых -
пусть они нас. живых, простят.
1970-е
Источник.
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
На ФБ Леонид Юзефович помещает главы из повести в стихах Владимира ВИНИЧЕНКО - "Баллады старого барака". Этот автобиографический рассказ наполнен таким высоким посылом, что перерастает рамки личного переживания, становясь переживанием и читателя, и всего народа...
БАЛЛАДА О ВОСКРЕСШЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
Наш сосед вернулся из плена.
Шёл уже пятьдесят шестой.
Пехотинец обыкновенный,
в сорок первом боец простой.
Он исправно нёс свою ношу,
мерил вёрсты, землю копал,
но под станцией Золотоноша
дважды раненный в плен попал.
Он прошёл все вымыслы ада,
смерти глядя сто раз в глаза,
об одной мечтая награде -
возвратиться живым назад.
Выжил он, не поправши долга,
и была не его вина
в том что так непростительно долго
продолжалась его война.
Смутных лет промчалось немало
в колебанье добра и зла.
Справедливость восторжествовала
и его средь живых нашла.
Как мертвец, восставший из тлена,
или призрак, обретший плоть,
наш сосед вернулся из плена,
из далеких игарских болот.
Он вернулся весной, на пасху,
серый, от сапог до лица
и с безумной звериной лаской
целовал ступени крыльца.
От стыда опустили веки
пацаны, что сбежались смотреть
на отчаянного человека,
опровергшего свою смерть.
И, подавленный этой сценой,
я, не глядя ему в лицо,
словно камешек драгоценный,
протянул голубое яйцо.
Как слепец. получивший зренье,
оглядевший землю окрест,
повторял он, словно в сомненье:
- Это я сегодня воскрес...
А потом я узнал "всю правду"
(кто-то взрослый нам рассказал)
и его жестоко, неправо
я изменником обозвал.
Захлебнувшись дымом махорки
и уняв контужную дрожь,
он сказал мне тихо и горько:
- Ничего, подрастешь - поймешь...
Я не тратил времени праздно -
рос и зрел со всею страной.
И былая полная правда
подрастала вместе со мной.
Постигая оттенки света,
я не раз убеждался во мгле
как непросто судить соседа
по эпохе и по земле,
воздавать позор или славу,
отмерять гранит или пыль.
До чего же трудное право -
перепахивать свежую быль,
где под нашей поступью твердой
кости рядом живших хрустят.
Не живые прощают мёртвых -
пусть они нас. живых, простят.
1970-е
Источник.
Комментарии (25):
Одно слово - потрясающе...
Ответ на комментарий Felisata #
Да, какая-то необъятность и высота души героя заставляет и нашу душу возвыситься. И так каждая глава-баллада - буду и другие цитировать.
Исходное сообщение Felisata
Одно слово - потрясающе...
Да, какая-то необъятность и высота души героя заставляет и нашу душу возвыситься. И так каждая глава-баллада - буду и другие цитировать.
Иван_Меньшой
30-11-2019-22:50
удалить
Финик, Напомнили стихотворение Евтушенко:
«Итальянские слёзы»
Возле Братска в поселке Анзёба
плакал рыжий хмельной кладовщик.
Это страшно всегда до озноба,
если плачет не баба — мужик.
И глаза беззащитными были,
и кричали о боли своей,
голубые, насквозь голубые,
как у пьяниц и малых детей.
Он опять подливал, выпивая,
усмехался: «А,- всё это блажь!»
и жена его плакала: «Ваня,
лучше выпей, да только не плачь».
Говорил он, тяжелый, поникший,
как, попав под Смоленском в полон,
девятнадцатилетним парнишкой
был отправлен в Италию он.
«Но лопата, браток, не копала
в огражденной от всех полосе,
а роса на шоссе проступала,
понимаешь, роса — на шоссе!
И однажды с корзинкою мимо
итальянка-девчушечка шла,
и что люди голодные — мигом,
будто русской была, поняла.
Вся чернявая, словно грачонок,
протянула какой-то их фрукт
из своих семилетних ручонок,
как из бабьих жалетельных рук.
Ну а этим фашистам проклятым,
что им дети, что люди кругом,
и солдат её вдарил прикладом,
и вдобавок ещё — сапогом.
И упала, раскинувши руки,
и затылок,- весь в кровь на шоссе,
и заплакала, горько, по-русски,
так, что сразу мы поняли все.
Сколько наша братва отстрадала,
оттерпела от дома вдали,
но чтоб эта девчушка рыдала,
мы уже потерпеть не могли.
И овчарок, солдат мы — в лопаты,
рассекая их сучьи хрящи,
ну а после уже — в автоматы.
Оказались они хороши.
И свобода нам хлынула в горло
и, вертлявая, словно юла,
к партизанам их тамошним в горы
та девчушечка нас повела.
Были там и рабочие парни,
и крестьяне — дрались на ять!
Был священник, по-ихнему падре
(так что бога я стал уважать).
Мы делили затяжки и пули,
и любой сокровенный секрет,
и порою, ей-богу, я путал,
кто был русский в отряде, кто нет.
Что оливы, браток, что берёзы,
это, в общем, почти все равно.
Итальянские, русские слёзы
и любые — всё это одно…»
«А потом?» — «А потом при оружьи
мы входили под музыку в Рим.
Гладиолусы плюхались в лужи,
и шагали мы прямо по ним.
Развевался и флаг партизанский,
и французский, и английский был,
и зебрастый американский…
Лишь про нашенский Рим позабыл.
Но один старичишка у храма
подошел и по-русски сказал:
«Я шофёр из посольства Сиама.
Наш посол был фашист… Он сбежал…
Эмигрант я, но родину помню.
Здесь он, рядом — тот брошенный дом.
Флаг, взгляните-ка, алое поле,
только лев затесался на нём».
И тогда, не смущаясь нимало,
финкарими спороли мы льва,
но чего-то ещё не хватило:
мы не поняли даже сперва.
А чернявый грачонок — Мария
(да простит ей сиамский посол!)
хвать-ка ножницы из барберии,
да и шварк от юбчонки подол!
И чего-то она верещала,
улыбалась — хитрехонько так,
и чего-то она вырезала,
а потом нашивала на флаг.
И взлетел — аж глаза стали мокнуть
у братвы загрубелой, лютой —
красный флаг, а на нём серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»
«А потом?» Похмурел он, запнувшись,
дернул спирта под сливовый джем,
а лицо было в детских веснушках,
и в морщинах — недетских совсем.
«А потом через Каспий мы плыли,
улыбались, и в пляс на борту.
Мы героями вроде как были,
но героями лишь до Баку.
Гладиолусами не встречали,
а встречали, браток, при штыках.
По-немецки овчарки рычали
на отечественных поводках.
Конвоиров безусые лица
с подозреньем смотрели на нас,
и кричали мальчишки нам: «Фрицы!» —
так, что слёзы вставали у глаз.
Весь в прыщах, лейтенант-необстрелок
в форме новенькой, так его мать,
нам спокойно сказал: «Без истерик!» —
и добавил: «Оружие сдать!»
Мы на этот приказ наплевали,
мы гордились оружьем своим:
«Нам без боя его не сдавали,
и без боя его не сдадим».
Но солдатики нас по-пастушьи
привели, как овец, сосчитав,
к так знакомой железной подружке
в так знакомых железных цветах.
И куда ты негаданно делась
в нашей собственной кровной стране
партизанская прежняя смелость?
Или, может, приснилась во сне?
Опустили мы головы низко
и оружие сдали легко.
До Италии было неблизко,
до свободы совсем далеко.
Я, сдавая оружье и шмотки,
под рубахою спрятал тот флаг,
но его отобрали при шмоне:
«Недостоин,- сказали,- ты враг…»
И лежал на оружье безмолвном,
что досталось нам в битве святой,
красный флаг, а на нём серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»
«А потом?» Усмехнулся он желчно,
после спирту еще пропустил,
да и ложкой комкастого джема,
искривившись, его подсластил.
Вновь лицо он сдержал через силу
и не знал его спрятать куда:
«А, не стоит… Что было — то было.
Только б не было так никогда.
Завтра рано вставать мне — работа.
Ну а будешь в Италии ты,-
где-то в городе Монте-Ротонда,
там живут партизаны-браты.
И Мария — вся в черных колечках,
А теперь уж в седых — столько лет.
Передай, если помнит, конечно,
ей от рыжего Вани привет.
Ну не надо про лагерь, понятно.
Как сказал — что прошло, то прошло.
Ты скажи им — им будет приятно:
в общем, Ваня живёт хорошо…»
Ваня, все же я в Монте-Ротонде
побывал, как просил меня ты.
Там крестьяне, шофёр и ремонтник
обнимали меня, как браты.
Не застал я синьоры Марии.
На минуту зашел в её дом,
и взглянули твои голубые
с фотографии — рядом с Христом.
Меня спрашивали и крестьяне,
и священник, и дровосек:
«Как там Ванья, как Ванья, как Ванья?» —
и вздыхали: «Какой человек!»
Партизаны стояли рядами —
столько их для расспросов пришло,
и твердил я, скрывая рыданья:
«В общем, Ваня живет хорошо».
Были мы ни пьяны, ни тверезы —
просто пели и пили вино.
Итальянские, русские слёзы
и любые — все это одно.
Что ж ты плачешь, опять наливая,
что ж ты цедишь: «А, всё это блажь!»?
Тебя помнит Италия, Ваня,
и запомнит Россия — не плачь."
1964
«Итальянские слёзы»
Возле Братска в поселке Анзёба
плакал рыжий хмельной кладовщик.
Это страшно всегда до озноба,
если плачет не баба — мужик.
И глаза беззащитными были,
и кричали о боли своей,
голубые, насквозь голубые,
как у пьяниц и малых детей.
Он опять подливал, выпивая,
усмехался: «А,- всё это блажь!»
и жена его плакала: «Ваня,
лучше выпей, да только не плачь».
Говорил он, тяжелый, поникший,
как, попав под Смоленском в полон,
девятнадцатилетним парнишкой
был отправлен в Италию он.
«Но лопата, браток, не копала
в огражденной от всех полосе,
а роса на шоссе проступала,
понимаешь, роса — на шоссе!
И однажды с корзинкою мимо
итальянка-девчушечка шла,
и что люди голодные — мигом,
будто русской была, поняла.
Вся чернявая, словно грачонок,
протянула какой-то их фрукт
из своих семилетних ручонок,
как из бабьих жалетельных рук.
Ну а этим фашистам проклятым,
что им дети, что люди кругом,
и солдат её вдарил прикладом,
и вдобавок ещё — сапогом.
И упала, раскинувши руки,
и затылок,- весь в кровь на шоссе,
и заплакала, горько, по-русски,
так, что сразу мы поняли все.
Сколько наша братва отстрадала,
оттерпела от дома вдали,
но чтоб эта девчушка рыдала,
мы уже потерпеть не могли.
И овчарок, солдат мы — в лопаты,
рассекая их сучьи хрящи,
ну а после уже — в автоматы.
Оказались они хороши.
И свобода нам хлынула в горло
и, вертлявая, словно юла,
к партизанам их тамошним в горы
та девчушечка нас повела.
Были там и рабочие парни,
и крестьяне — дрались на ять!
Был священник, по-ихнему падре
(так что бога я стал уважать).
Мы делили затяжки и пули,
и любой сокровенный секрет,
и порою, ей-богу, я путал,
кто был русский в отряде, кто нет.
Что оливы, браток, что берёзы,
это, в общем, почти все равно.
Итальянские, русские слёзы
и любые — всё это одно…»
«А потом?» — «А потом при оружьи
мы входили под музыку в Рим.
Гладиолусы плюхались в лужи,
и шагали мы прямо по ним.
Развевался и флаг партизанский,
и французский, и английский был,
и зебрастый американский…
Лишь про нашенский Рим позабыл.
Но один старичишка у храма
подошел и по-русски сказал:
«Я шофёр из посольства Сиама.
Наш посол был фашист… Он сбежал…
Эмигрант я, но родину помню.
Здесь он, рядом — тот брошенный дом.
Флаг, взгляните-ка, алое поле,
только лев затесался на нём».
И тогда, не смущаясь нимало,
финкарими спороли мы льва,
но чего-то ещё не хватило:
мы не поняли даже сперва.
А чернявый грачонок — Мария
(да простит ей сиамский посол!)
хвать-ка ножницы из барберии,
да и шварк от юбчонки подол!
И чего-то она верещала,
улыбалась — хитрехонько так,
и чего-то она вырезала,
а потом нашивала на флаг.
И взлетел — аж глаза стали мокнуть
у братвы загрубелой, лютой —
красный флаг, а на нём серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»
«А потом?» Похмурел он, запнувшись,
дернул спирта под сливовый джем,
а лицо было в детских веснушках,
и в морщинах — недетских совсем.
«А потом через Каспий мы плыли,
улыбались, и в пляс на борту.
Мы героями вроде как были,
но героями лишь до Баку.
Гладиолусами не встречали,
а встречали, браток, при штыках.
По-немецки овчарки рычали
на отечественных поводках.
Конвоиров безусые лица
с подозреньем смотрели на нас,
и кричали мальчишки нам: «Фрицы!» —
так, что слёзы вставали у глаз.
Весь в прыщах, лейтенант-необстрелок
в форме новенькой, так его мать,
нам спокойно сказал: «Без истерик!» —
и добавил: «Оружие сдать!»
Мы на этот приказ наплевали,
мы гордились оружьем своим:
«Нам без боя его не сдавали,
и без боя его не сдадим».
Но солдатики нас по-пастушьи
привели, как овец, сосчитав,
к так знакомой железной подружке
в так знакомых железных цветах.
И куда ты негаданно делась
в нашей собственной кровной стране
партизанская прежняя смелость?
Или, может, приснилась во сне?
Опустили мы головы низко
и оружие сдали легко.
До Италии было неблизко,
до свободы совсем далеко.
Я, сдавая оружье и шмотки,
под рубахою спрятал тот флаг,
но его отобрали при шмоне:
«Недостоин,- сказали,- ты враг…»
И лежал на оружье безмолвном,
что досталось нам в битве святой,
красный флаг, а на нём серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»
«А потом?» Усмехнулся он желчно,
после спирту еще пропустил,
да и ложкой комкастого джема,
искривившись, его подсластил.
Вновь лицо он сдержал через силу
и не знал его спрятать куда:
«А, не стоит… Что было — то было.
Только б не было так никогда.
Завтра рано вставать мне — работа.
Ну а будешь в Италии ты,-
где-то в городе Монте-Ротонда,
там живут партизаны-браты.
И Мария — вся в черных колечках,
А теперь уж в седых — столько лет.
Передай, если помнит, конечно,
ей от рыжего Вани привет.
Ну не надо про лагерь, понятно.
Как сказал — что прошло, то прошло.
Ты скажи им — им будет приятно:
в общем, Ваня живёт хорошо…»
Ваня, все же я в Монте-Ротонде
побывал, как просил меня ты.
Там крестьяне, шофёр и ремонтник
обнимали меня, как браты.
Не застал я синьоры Марии.
На минуту зашел в её дом,
и взглянули твои голубые
с фотографии — рядом с Христом.
Меня спрашивали и крестьяне,
и священник, и дровосек:
«Как там Ванья, как Ванья, как Ванья?» —
и вздыхали: «Какой человек!»
Партизаны стояли рядами —
столько их для расспросов пришло,
и твердил я, скрывая рыданья:
«В общем, Ваня живет хорошо».
Были мы ни пьяны, ни тверезы —
просто пели и пили вино.
Итальянские, русские слёзы
и любые — все это одно.
Что ж ты плачешь, опять наливая,
что ж ты цедишь: «А, всё это блажь!»?
Тебя помнит Италия, Ваня,
и запомнит Россия — не плачь."
1964
Иван_Меньшой, да, определенная перекличка есть, но как-то пожиже у Евтушенко.
Иван_Меньшой
30-11-2019-23:07
удалить
Иван_Меньшой, пусть первым и долго единственным, но евтушенковский угол зрения (этакий камень в огород не свой, а Родины) мне менее симпатичен, чем у Виниченко, который не отделяет себя от страны.
Ответ на комментарий Финик #
Финик, про партизан в италии https://www.liveinternet.ru/users/1993026/post454776478/
Пронзительные стихи, только проглядывает, что коварный Сталин сажал всех кто был в плену
Иван_Меньшой
01-12-2019-07:34
удалить
Ответ на комментарий Финик #
Финик, Евтушенковский "камень", если расценивать его как таковой, мелочь по сравнению с идеологическими атомными (по мощи) бомбами, обрушенными на собственное государство "верными ленинцами" за прошедшие до него десять лет. Четырехлетняя Великая Отечественная война, в которой в немецком плену оказались миллионы советских граждан, включая около двух миллионов военнопленных, шла в жесточайших условиях - за выживание нашей цивилизации. Примерно каждый восьмой из военнопленных, возвращенных и возвратившихся на Родину, при прохождении советских фильтрационных лагерей был осужден, как изменник с отбыванием различных сроков заключения. Упоминать о наших героях, не сломленных фашистскими застенками и участвовавшими в партизанских отрядах в Европе, стали только в начале 60-х и именно на фоне подрывного курса Хрущева и его соратников, использовавших и этот элемент в борьбе за власть. Так что, если смотреть на борьбу советского народа, терявшего десятки миллионов людей в течение страшной войны, нельзя смотреть на принимавшиеся тогда решения с позиций некоего "объективизма" или "гуманизма". История, не устаю повторять, самая идеологизированная из наук, основной инструмент в идеологии, указывающий на конкретные задачи политиков, заказывающих подбор и трактовку исторических фактов, их выпячивание или замалчивание, а то и просто искажение и вымысел. Евтушенковское стихотворение прозвучало, как дань памяти нашим героям, но на фоне суровой внутренней борьбы в советском режиме.
Иван_Меньшой
01-12-2019-08:10
удалить
Ответ на комментарий Лезгафт #
Лезгафт, Уважаемый Лезгафт! Те, кто были в плену, без исключения проходили наши фильтрационные лагеря. Вопрос о том, кого сажали, а кого нет, как в любой массовой индустрии, решался без "гуманных" подходов на местах. Герои, типа Полетаева, сидели. А вот благополучно избежавших наказания власовцев доводилось встречать даже на очень приличных (не властных, конечно) местах в 50-х. Все мы с пониманием относились к обязательной графе в анкетах "Были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или на оккупированных территориях". Тектонические сдвиги в обществе не оценивают с позиций удобства индивида.
Как верно отметил Гумилев, нельзя судить об одном времени с позиций другого. Хорошо помню послевоенное время. Мы ощущали себя единой нацией. Потому и главный признак нации - ощущение общности судьбы. Обсуждение решений и поступков людей того времени сейчас, без учета всех обстоятельств, да еще с навязанных искусственных позиций неких "общечеловеческих ценностей" - сугубо подрывная работа на благо врагов Отечества.
Как верно отметил Гумилев, нельзя судить об одном времени с позиций другого. Хорошо помню послевоенное время. Мы ощущали себя единой нацией. Потому и главный признак нации - ощущение общности судьбы. Обсуждение решений и поступков людей того времени сейчас, без учета всех обстоятельств, да еще с навязанных искусственных позиций неких "общечеловеческих ценностей" - сугубо подрывная работа на благо врагов Отечества.
Исходное сообщение Лезгафт
Пронзительные стихи, только проглядывает, что коварный Сталин сажал всех кто был в плену
Вот точно этоже чиркануло. Особенно "с высоты" сегодняшних лет. И результатов.
Ответ на комментарий Лезгафт #
Интересный очерк. Спасибо.
Исходное сообщение Лезгафт
Финик, про партизан в италии https://www.liveinternet.ru/users/1993026/post454776478/
Интересный очерк. Спасибо.
Ответ на комментарий Лезгафт #
Если это про стихи Евтушенко, то да проглядывает. У Виниченко этого не вижу.
Исходное сообщение Лезгафт
Пронзительные стихи, только проглядывает, что коварный Сталин сажал всех кто был в плену
Если это про стихи Евтушенко, то да проглядывает. У Виниченко этого не вижу.
Иван_Меньшой!
<<Упоминать о наших героях, не сломленных фашистскими застенками и участвовавшими в партизанских отрядах в Европе, стали только в начале 60-х и именно на фоне подрывного курса Хрущева и его соратников, использовавших и этот элемент в борьбе за власть.>>
Вот именно в этом хрущевском русле и звучит стихотворение Евтушенко.
<<Упоминать о наших героях, не сломленных фашистскими застенками и участвовавшими в партизанских отрядах в Европе, стали только в начале 60-х и именно на фоне подрывного курса Хрущева и его соратников, использовавших и этот элемент в борьбе за власть.>>
Вот именно в этом хрущевском русле и звучит стихотворение Евтушенко.
Ответ на комментарий Иван_Меньшой #
Забавный факт - такая графа была и в анкетах о приеме на работу в американских университетах. Я такую застала в конце 80-х.
Исходное сообщение Иван_Меньшой
Все мы с пониманием относились к обязательной графе в анкетах "Были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или на оккупированных территориях".
Забавный факт - такая графа была и в анкетах о приеме на работу в американских университетах. Я такую застала в конце 80-х.
Ответ на комментарий Финик #
Исходное сообщение Финика фото бланка нет случайно?
Исходное сообщение Иван_Меньшой
Все мы с пониманием относились к обязательной графе в анкетах "Были ли Вы или Ваши ближайшие родственники в плену или на оккупированных территориях".
Забавный факт - такая графа была и в анкетах о приеме на работу в американских университетах. Я такую застала в конце 80-х.
Ответ на комментарий Иван_Меньшой #
Иван_Меньшой, каждый восьмой это не так много. Мне казалось что больше. Правда давно по теме ни читал ни чего
В контексте затронутой темы
Анатолий Тарасов после Победы по заданию советского командования полгода собирал по северу Италии советских бойцов, чтобы все вернулись на Родину. Затем он и сам отправился домой, и с шиком — проехал на «Виллисе» пол–Европы, из Рима в Москву через Вену, Варшаву и Минск. А в 1948 году… угодил в лагеря на три года. После освобождения жил в Ленинграде, работал гравёром–художником. В 1965 году съездил в Италию, проехал по местам сражений и встретился с Альчидо Черви, к тому времени знаменитому герою и символу итальянского сопротивления. Написал две книги мемуаров.
В своих поездках Тарасов так и не сумел убедить вернуться в СССР Виктора Пирогова. Тот избежал и принудительной депортации, которую пытались провести англичане. Майор Фарран, недовольный таким обращением со своими боевыми товарищами, пообщался с отвечавшими за неё британскими офицерами, и в эшелоне с советскими партизанами Италии двери оказались незапертыми. Все, кто не захотел возвращаться, ушли. Пирогов женился на местной жительнице, осел в деревне в Апеннинах, а затем эмигрировал в Аргентину.
Владимира Переладова и его людей американцы сами старались убедить остаться и сулили многое — но он категорически требовал возвращения на Родину. Не помогли даже долгие проволочки и отправка из Неаполя в Египет. В СССР «Капитано Руссо» попал только в фильтрационный лагерь, где прошёл все проверки «органов», — претензий к нему не возникло. Он работал инженером на шахте на Крайнем Севере, а затем специалистом отдела капитальных вложений в Госплане СССР. Написал книгу воспоминаний, не раз бывал в Италии… и, насколько известно, жив по сей день.
А вот кто из наших партизанил во франции как то армянам не повезло - довольно большой процент кто был осужден после возвращения
Анатолий Тарасов после Победы по заданию советского командования полгода собирал по северу Италии советских бойцов, чтобы все вернулись на Родину. Затем он и сам отправился домой, и с шиком — проехал на «Виллисе» пол–Европы, из Рима в Москву через Вену, Варшаву и Минск. А в 1948 году… угодил в лагеря на три года. После освобождения жил в Ленинграде, работал гравёром–художником. В 1965 году съездил в Италию, проехал по местам сражений и встретился с Альчидо Черви, к тому времени знаменитому герою и символу итальянского сопротивления. Написал две книги мемуаров.
В своих поездках Тарасов так и не сумел убедить вернуться в СССР Виктора Пирогова. Тот избежал и принудительной депортации, которую пытались провести англичане. Майор Фарран, недовольный таким обращением со своими боевыми товарищами, пообщался с отвечавшими за неё британскими офицерами, и в эшелоне с советскими партизанами Италии двери оказались незапертыми. Все, кто не захотел возвращаться, ушли. Пирогов женился на местной жительнице, осел в деревне в Апеннинах, а затем эмигрировал в Аргентину.
Владимира Переладова и его людей американцы сами старались убедить остаться и сулили многое — но он категорически требовал возвращения на Родину. Не помогли даже долгие проволочки и отправка из Неаполя в Египет. В СССР «Капитано Руссо» попал только в фильтрационный лагерь, где прошёл все проверки «органов», — претензий к нему не возникло. Он работал инженером на шахте на Крайнем Севере, а затем специалистом отдела капитальных вложений в Госплане СССР. Написал книгу воспоминаний, не раз бывал в Италии… и, насколько известно, жив по сей день.
А вот кто из наших партизанил во франции как то армянам не повезло - довольно большой процент кто был осужден после возвращения
Ответ на комментарий Лезгафт #
Нет, конечно. В 89-ом году айфонов не было, да и фотоаппарат не носили с собой на работу.)))
Исходное сообщение Лезгафт Забавный факт - такая графа была и в анкетах о приеме на работу в американских университетах. Я такую застала в конце 80-х.а фото бланка нет случайно?[/QUOTE]
Нет, конечно. В 89-ом году айфонов не было, да и фотоаппарат не носили с собой на работу.)))
Ответ на комментарий Лезгафт #
После 20 съезда КПСС и солженицынской статистики всему миру кажется до сих пор, что "невинно пострадавших" от репрессий было больше. Тем не менее и цифры репрессированных в 10 раз меньше сфабрикованных ЦРУ, и далеко не все из них невинно пострадавшие.
Исходное сообщение Лезгафт
Иван_Меньшой, каждый восьмой это не так много. Мне казалось что больше. Правда давно по теме ни читал ни чего
После 20 съезда КПСС и солженицынской статистики всему миру кажется до сих пор, что "невинно пострадавших" от репрессий было больше. Тем не менее и цифры репрессированных в 10 раз меньше сфабрикованных ЦРУ, и далеко не все из них невинно пострадавшие.
Ответ на комментарий Лезгафт #
Какой "довольно большой" процент? И не является ли он такой же статистикой, какой манипулировал Солженицын и до сих пор манипулируют русофобы?
И что мы знаем конкретно по делам осужденных?
Ведь известно, что среди репатриированных пленных были и завербованные иностранными разведками люди.
Со словом "проценты" вообще надо обращаться осторожно, ибо оно содержит в себе возможности для манипуляций общественным сознанием. Например, сторонники нынешнего президента Украины упирают на эти самые проценты - дескать, 73% избирателей высказали доверие Зеленскому. А что такое эти 73%? Это 13 миллионов граждан - треть от 36 миллионов имеющих право голосовать. За Януковича тоже как-то раз проголосовало 13 миллионов, только в тот раз это было 24%. Явка на выборы была больше, вот и все проценты.
Исходное сообщение Лезгафт А вот кто из наших партизанил во франции как то армянам не повезло - довольно большой процент кто был осужден после возвращения.
Какой "довольно большой" процент? И не является ли он такой же статистикой, какой манипулировал Солженицын и до сих пор манипулируют русофобы?
И что мы знаем конкретно по делам осужденных?
Ведь известно, что среди репатриированных пленных были и завербованные иностранными разведками люди.
Со словом "проценты" вообще надо обращаться осторожно, ибо оно содержит в себе возможности для манипуляций общественным сознанием. Например, сторонники нынешнего президента Украины упирают на эти самые проценты - дескать, 73% избирателей высказали доверие Зеленскому. А что такое эти 73%? Это 13 миллионов граждан - треть от 36 миллионов имеющих право голосовать. За Януковича тоже как-то раз проголосовало 13 миллионов, только в тот раз это было 24%. Явка на выборы была больше, вот и все проценты.
Иван_Меньшой
01-12-2019-22:54
удалить
Комментарии (25):
вверх^
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник ...пусть они нас, живых, простят... | Финик - Дневник Финик |
Лента друзей Финик
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»