Информация сама по себе всегда вторична, так как выражена речью, а следовательно не обращает наше внимание на те предшествующие процессы, которые приводят к тому или иному понятию. Информация сама по себе не обладает свойствами жизни, а лишь является памятником того, что предшествовало появлению того или иного объекта в представлении. Очевидно, что, когда мы говорим, мы можем и оперируем опытом не только субъективным, но и таким, который может адресовать нас к процессу формирования этого представления. А потому, некое всезнайство, может быть выражением крайней степени незаинтересованности в объекте как таковом, где знание о нём не процесс, а данность, внутри которой нет более движения и нет более изменений, трансформирующего объект.
Поэтому, что можно знать о ком-то или о чём-то? Лишь только как приговор, данность. Но ведь нас интересует не данность, а вопрос о том, можно ли что-то изменить, если данность неудовлетворительна?
Реальность, о которой мы говорим, скорее всего представлена неким моментом, который предвосхищает цель, отнесённую за рамки настоящего, т.е., в будущее.
Парадокс психического решения в том, что то, что представлено, как решение Я, его волеизъявление, уже принятое бессознательное решение чуть ранее, время которого варьируется от 5 до 50 млс. Так же парадокс принятия этого решения в том, что оно создано в области психического пространства, в котором нет речи.
То есть у нас получается некая странная информационная ситуация между объектом и его отсутствием и, соответственно, проблемы, которые возникают в речи, когда бессознательная информация пытается коррелировать с субъективным опытом. Речь человека можно рассматривать, как один из механизмов, схожий с соматическими функциями, например, с дыханием. Возможно, именно отсюда возникла поговорка - врёт, как дышит. Однако, меня сейчас мало тревожит моральный аспект этого вопроса, а скорее функциональный. Человеческая речь, либо концептуальное явление, либо, стремящееся к концептуальной модели, где сознание стремиться всему неопределённому придать смысл, и при этом опирается на опыт. Однако, вопрос опыта личности весьма не простое понятие, так как этот опыт, в особенности языковой, соотнесён с средой. Точнее, и был выработан, как конструкция, под воздействием среды, с целью интеграции. Таким образом, мы говорим о языковых культурах и группах. В этом случае, мы просто действительно не можем рассматривать субъекта без среды, которая его формировала. Соответственно и говорим, что ребёнок - это симптом семьи. Это отношение субъекта к группе всегда сохраняется и в последующем, как модель афферентной связи. Всё, что однажды уже было интегрировано в опыт группы, имеет отношение к субъекту, входящему в неё.
В целом, этот обменный процесс, между бессознательным решением, и осознанием его, как собственное, можно представить в виде энергетической системы, в которой что-то постоянное в виде без объектного желания, стремится к соответственной ему цели, однако, никогда прямо цели не достигает, а проходит через отклоняющую функцию, собственный смысл которой, наделить его значением из разряда предыдущего объектного опыта. Однако, тут возникает ещё один парадокс, суть которого в том, что память субъекта о прошлом, ограничена, а бессознательного нет. Поэтому травматический, не интегрированный опыт субъекта возвращается вновь и вновь для новой попытки его интеграции, что становится верным и для опыта группы.
Информация передаётся за пределами объектных отношений. Она, словно чёрная материя для сознательной информации, т.е., гораздо старше, шире, и составляет скелет, основу нашей реальности, но всегда присутствует в ней, как потенциальная, но ещё не реализованная возможность. Степень информационного искажения при передаче данных, между психическими структурами, создаёт эффект динамического расщепления в мышлении субъекта.
Чувство, по сути, это знание о цели желания, которое не связано представлением. Можно было бы сказать, что желанием в этом смысле, является сам субъект, через которого проходит аффект к своей цели, где желание могло бы быть реализованным или отклонённым. Мир субъекта в его собственной системе, выглядит, как отношение динамики бессознательного и её цели, к интерпретирующей функции и её промежуточным результатам, которые могут и играют роль отложенного решения, создавая тем самым переходное пространство, между тем, что будет неизбежно и тем, что может быть интегрировано, удержано субъектом или системой в настоящий момент. По сути, если создать условия информационной безопасности для реализации функции мышления, то есть интеграции бессознательных процессов с сознательными, где деструктивность самого субъекта может быть контейнирована другим, то это приведёт к тому, что сам субъект сможет создать и собственный механизм, позволяющий ему самого себя выдерживать, так как эта деструктивность обусловлена лишь недостаточностью психической функции.
В любом случае, когда мы говорим, мы хоть и действуем, но всё же действуем только психически, а потому, в естественном своём проявлении, в нашей жизни присутствует сон, как механизм, страхующий тот функциональный дефицит, который создан и для бодрствования, но представляет сложность, так как связывает нас с физическими процессами. То есть, это органический комплекс мер, которые работают, как динамическая целостная система, и где дефицит одного из компонентов системы, компенсируется другим. Если человек не в состоянии говорить о том, что чувствует, и, следовательно не может понять точно чего именно хочет, то, испытывая депрессию, потерю сил, может больше спать или просто терять интерес к жизни, которая как бы погружает его в сон наяву. С другой же стороны, у него так же есть и другие компенсационные механизмы, работающие по приоритету качества функционирования. Если человек может найти некое расслабление в моторике, то в его поведение входит именно этот приём самоуспокоения, где он будет работать до изнеможения, хоть в социальном смысле это может оказаться абсолютно бессмысленным или даже вредным. Несомненно так же и то, что для различных вторичных выгод, человек использует соматические пути компенсации, т.е., будет болеть, страдать для создания специфической среды, когда другие, испытывая чувство вины, будут вынуждены больного инвестировать.
В некотором смысле, передача информации напоминает мне процесс декомпрессии, в котором происходит как бы упорядочивание равновесия между различными системными образованиями. То, что может убить, если мгновенно ворвётся в психический аппарат, прорвав его защиты, становится принципом жизни, если интегрируется постепенно.
В этом смысле, мир незнания, не есть мир отсутствия, а то, что не структурировано в объекте. Идею сферы знаний Сократа я рассматриваю именно так. И в этом смысле интересно то, что различные способы информационной организации, рождают представление о постоянном изменении и среды и её внутренних объектов. И здесь мне кажется весьма интересной идея "Талассо" Ш. Ференци, в отношении "иссушения", как представлении о потерянном Рае, сохранившего жизнь в новой эволюционной форме, которая всё более совершенствовалась. И не является ли в этом смысле, как продолжение идеи сохранения жизни, и стремления к первичному состоянию такой океан, который бы не смог "иссушиться", например, информационный океан?
Любопытным мне кажется так же и то, что мы представляем бессознательное, как несвязанные в объекте энергии, однако, чудесным образом организующие объект и его свойства, которые мы осознаём, как существование. И не является ли подобное существование, только лишь шагом к тому, что бы занять территорию бессознательного, в котором есть всё для всего?
Парадокс Рая в том, что он никогда не был утерян, но для специфики организации самого объекта, пребывающего в нём, не может быть воспринят непосредственно. Объект всегда находится в отношении Рая в фрустрирующей противофазе, то есть развивается вопреки и через конфликт, в другой, противопоставленной парадигме. Вопрос в том, ощущает ли он эту связь или нет? Вот потому Рай должен быть интериоризирован. Воспринят, как внутри психический эквивалент.
Беременность каждого психического аппарата - это потенциальная беременность Раем, как возможность сохранить с ним связь. По сути, функция целостного мышления и Рай - это одно и то же. Размещение невозможного, бесконечного, как психическая конструкция, внутри конечного субъекта системы. Состояние внутреннего ада, это отношение субъектов системы в их организационной парадигме, где они создают этот экзистенциальный ад друг для друга, не осознавая и иной возможности. Но ведь могут его и не создавать, если обнаружат с ним связь. Но только при условии найденного третьего, т.е., при создании триангуляционной парадигмы, в которой третий всегда прямо не проявлен, а только лишь как общий результат взаимодействия компонентов системы. У человека таким образом, родительский архетип остаётся только лишь как психическая инстанция. И если были проблемы, травмы, во взаимосвязи на физическом уровне, то соответственно и проблемы интегрируются в психическую систему, создавая общие информационные искажения на социальном уровне, частном уровне, и любом другом человеческом уровне. Невозможность сепарации детей от родителей, таким образом компенсирует недостаточность психического развития, делая в дальнейшем психику индивида инфантильной. Соответственно, смерть близких людей становится невыносимой потерей, так как их нет в качестве хорошо функционирующих психических объектов. И если отношения были достаточно хорошими для формирования этого внутреннего родительского, материнского объекта, то таким образом человек находит в себе силы и возможность для работы горя, и силы для дальнейшей жизни.