У. открыл глаза. В комнате было темно, а на часах были яркие зелёные цифры 6:48.
Он лежал и пытался понять, что же чувствует. Ему снились какие-то игры; поезда; кружки; люди, смотрящие на него и ждущие от него неправильного ответа; а потом ему приснилась пожилая горничная, в чёрном платье и белом переднике. Она стояла с подносом, и не хотела его пускать в комнату, за дверь, с барочным рисунком. Он проскользнул мимо неё и дёрнул ручку, дверь открылась. Он вошёл в большую комнату с паркетным полом и высокими потолками. Арочные окна тянулись по правой стороне комнаты, от пола до потолка, а за ними была ночь. Письменный стол с тонкими ножками был придвинут к окнам и почти касался рам. За столом, в пол оборота, отвернувшись, в чёрном платье, чёрных колготках и с красным заплаканным лицом, сидела Е. и тёрла глаза руками. Она слегка опустила голову и краем глаза посмотрела на него, пряди спутанных тёмно русых волос закрывали лицо.
У. стоял в недоумении.
— Что… — начал выдавливать он из себя, но тут же замолчал.
— Води на Скрябина кого-то другого, — резко сказала Е. и шмыгнула носом, растирая слёзы по лицу.
Он знал, что чувствует Е., но не мог понять почему. Он просто стоял и любовался её красотой, не понимал и любовался её синяками, её тонкими пальцами, спрятанными в волосах. А потом она повернулась, обхватила снизу руками ноги, и откинулась назад. Длинные ноги, сложенные в двое, оторвались от паркета. Его взгляд застыл на чёрном нейлоне, обтягивающем бёдра, и на тонких кружевах её чёрного платья.
Он лежал в полумраке, практически влюблённый в Е., это было в его природе, влюбляться в объекты снов спроецированных из его знакомых. Хотя Е. не тот человек, она и на письма то его не отвечала некогда, но привкус чуда стоял у него во рту.

«Как зерна хрусталя на лепестках
Пунцовой розы в миг рассветной рани
И как пролившийся по алой ткани
Искристый жемчуг, светлый и впотьмах,
Так у моей пастушки на щеках,
Замешанных на снеге и тюльпане,
Сверкали слёзы, очи ей туманя,
И всхлипы солонили на устах;
Уста же были горячи как пламень
И столь искусно исторгали вздохи,
Что камень бы, наверно, их не снес.
А раз уж их не снес бы даже камень,
Мои дела и вовсе были плохи:
Я - воск перед лицом девичьих слёз.»


У. вытянул руку и взял телефон со стола.
«ла вида ес суэно — всё ещё актуален, я сегодня в этом убедился» написал он О.
«приснилось walls, также очаровательно, так же истошно мало, из чего делают колготки?» написал он А.

А, днём.
— Вы знаете кто такой Пабло Пикассо? — спросила Она.
— Эээ да, — вяло ответили люди в зале.
— А, кто такой Эрик Сати? — спросила Она.
У. обхватил голову руками и закатил глаза, рвота подошла комом к горлу, но он сглотнул, вытянул шею и она отступил. Выйдя, через пять минут, на улицу, он сложился втрое и его обильно вырвало.
 

La vida es sueño