Настроение сейчас - кофе без сахара тоже горький

Замысловатый геометрический узор на красно-коричневой скатерти.Где-то в глубине души я знаю. что он всегда разный. Но точных доказательств у меня конечно же нет. Да вообщем-то мне и не особо они нужны. Эта кухня, висящая где-то в гиперпространстве, чуть встороне от времени как-то стала для меня слишком родной, чтобы пытаться ее как-то осмыслить. Только зря мозгом скрепеть. Хотя наверно увлекательно, да.
Я откидываюсь на спинку стула т радостно вгрызаюсь в бисквитный корж. Есть коржи отдельно от прочих составляющих торта - это вообще говоря ужасно не труЪ. Но мне очень нравится. Где-то на переферии моего зрения возится с чайником Тысячеликий. Я не могу разобрать как он сейчас выглядит, а смотреть на него мне не хочется - я слишком увлечен коржом. Мы справедливо решили, что из нас двоих о - гораздо более неведомая хтоническая хрень, поэтому вполне логично, что на кухне, в которой даже из единственного окна в любое время года видно то ли густой туман, то ли метель(хотя очевидно же. что это и есть та самая бездна, начинающая смотреть на тебя, если ты в свою очередь будешь долго смотреть на нее) ему и хозяином быть.
- Ты руки с мылом мыл? - спрашивает он резким дребезжащим тенором. Я поворачива голову и вижу худого, длинного(на пол головы меня выше точно) кучерявого юношу, требовательно смотрящего на меня из-под очков.
- Я не мыл руки, - пожимаю я плечами.
- А почему? - у мальчка заметно округляются щеки и грудь, а голос стовится еще выше. Теперь передо мной вылитая сельская учительница.
- Ну... - я демонстративно мнусь как-бы подыгрывая ей. - Вообще, я просто решил, что всега мою руки. Пэтому сегодн я решил так же сознаельно этого не делать. Такой своеобразный протест против системы.Хотя бы даже в лице себя, хотя я не исключаю что масоныконтролируют меня гипнолучами из космоса. В таком случаеэто еще протест проти них. вот так-то. - Она улыбается.
- На самом деле, - теперь это бритый наголо мужчина в очках, с мягким бархатистым баритоном. - Этот чай все равно надо пить без сахара.
Я вопросительно поднимаю брови:
- Я же всегда пью чй без сахара. Ну кроме ужасного чифиря с лемоном.
Он улыбается какой-то строгой и с тем почти нежной улыбкой, которой улыбаются только люди в очках.
- Но пить с сахаром этот чай, - он делает выразительную паузу. В следующую секунду передо мной стоит худенькая девочка-подросток с лохматыми черными волосами. - Это такая изощркнная форма самоубийства, - чеканя завершает она фразу. Быстрыми. по кошачи пластичными движениями она собирает ставит на стол две чашки, и ловким движением фокусника разливает в них странно-плотный дымящийся напиток с какой-то странно серосью в своем цвете. Я беру чашку. продолжая любоваться ей. Она действительно прекрасна. Ни разу не академическая красавица, но быстрое. какое-то по-паучи поджарое тело, на фоне худобы которого ладони, ступни и головка с пышной копной черных как смоль волос кажутся какими-то по щенячи непропорционально-большими, оно стоит десятка красавиц. Не скрывая того, что наслаждается моим вниманием она медленно садится на против меня, не сводя с меня глаз. Если б она не была такой красивой, то эта улыбка на ее треугольном лице напугала бы меня до сердечного приступа.
- Попробуй, - она улыбается еще более хищно, хотя мне казалось что уже некуда. - Тебе правда-правда понравится, - с этими словами она мерт в руки кружку и делает небольшой глоток. Я следую ее примеру....
Горечь обжигает мне горло и как-будто наполняет мое тело до кончиков волос. Потом горечь расползается по кухне и метеле-туману заокном. Смутное подозрение, что кухня - ни разу не кухня становится четким осознанием. Сейчас мне очевидно, что вся она состоит из горчи. Но я понимаю, что это тоже ложь. Как и то, что я тоже состою з горечи. Горечь - реакция моего мозга на попавшие на язык вещества. Только и Всего. Очущение в мозгу, не молее. Мне становится страшно.
- Правда здорово? - веселым голосом спрашивает она.
- Очень странно, - отвечаю я. Мой язык настолько горький, что меня тошнит. Сглатывая наполнившую рот слюну я продолжаю. - Что это такое?
Она превращается в худого мужчну, с темными волосами до плеч.
- Это яд, - он улыбается. - Я опоил тебя. И теперь по идее мне полагается сделать с тобой что-нибудь не очень хорошее. НО я не знаю что.
- Какого же хуя ты крестоносец - Сатана? - я начиню смеяться как безумный, Потом так же внезапно становлюсь серьезным. - Ты трикстер?
Он хихикает, как будто я смешно пощутил. Теперь это смуглая голубоглазая девушка со светлыми волосами.
- Нет.
- Пожиратель душ, - теперь на меня смотрит румяная щекастая женщина лет тридцати. Та же самая улыбка, плюс какое-то особенно характерное для заботливых мам и верныз жн возмущение.
- Ну что ты говоришь!? Нет конечно. На самом деле ответ на твой вопрос очевиден. По крайней мере для тебя, по крайней мере сейчас. Но ты не хочешь себе признаваться.
- Так кто ты? - меня мутит все сильнее. Гореч как-будто собирается где-то вверху бытия. Мир утекает вместе с ней. Лицо тысячеликого тем временем сново меняется. Снова подросток. Скелет обтянутый серой кожей. Без одежды, волос и даже каких-то половых признаков. С темными кругами вокруг глаз и почерневшими ногтями.
- Я мертвый еврейский мальчик, который без памяти влюблен в тебя. Я был нищим. был королем, был магом. Какое-то время был алхимиком, а потом музыкантом. Еще я был несовершеннолетней проституткой, и китайским пулеметчиком, - он делает паузу. Потом берет мои руки в свои, и гладит. Мне горько от его прикоснавений. - В один день я понял, что мне лень быть. И не быть меня вполне устраивает. Но чтобы небыть но продолжать взаимодействовать с миром, мне приходится немножко быть. Самую малость и ни чуть не больше. Выдумывать себя заново. А когда ты не видишь меня - меня действительно нет. Я каждая точка пространства-времени-вероятности-смысла и еще черт знамо чего. Может быть я бог, но скорее всего я просто сошел сума. Хотя кто сказал что это не сочитаемо? Это многое бы объясняло из того, что мне не понятно. А впрочем не важно...
Горечь начинат казаться мне прекрасной. Он гладит меня по рукам и говорит, что нирвана похожа на один бесконечный в пространстве, времени и смысле оргазм. У него очень горький голос