Период Хэйан (平安時代, хэйан-дзидай) — с 794-го по 1185 г. «Мир и спокойствие», со столицей в [312x500]
городе Хэйан (平安京, хэйан-кё, современный Киото), являлся эпохой появления и расцвета национальных японских жанров, особенно в литературе – танка, хайку и прозы «Повесть о Гэндзи» или «Записки у изголовья» и т.п..

Импортированные из Китая культурные навыки, пройдя процесс творческого освоения и ферментизации на японской земле, переплавились в нечто уникальное и сугубо национальное. Появляется новая азбука кана (хирагана и катакана) для более утонченного письма и отступа от китайских иероглифов. В то время как западный мир обретался во тьме варварства и невежества, в Японии царили высокая культура, дух рыцарства и благородства. Культ красоты, царивший в Хэйане, выпестовал общество огромного обаяния и элегантности.

Среди аристократии бытовал совершенно определенный идеал женской красоты - круглое лицо, высокий лоб, белая кожа считались красивыми. Женщины густо белили лица рисовой пудрой, сбривали или выщипывали брови и рисовали тонкие линии вместо них высоко на лбу. Также вместо тонких линий они часто ставили на лбу две темные симметричные отметины черной краской. Также женщины могли черной тушью подчеркивать линию роста волос, которая должна была сходиться на лбу треугольником. Это создавало иллюзию густоты прически и особенно помогало замаскировать парик, если женщина его носила (да-да, тогда и такое было). Глаза подводили черным или красным, губы красили красной помадой. Румяна в то время использовались редко. Также женщины в обязательном порядке чернили зубы (обычай сохранялся очень долго, вплоть до начала ХХ века). Мужчины также белили лица и чернили зубы. И все же самым важным признаком красоты женщины Хэйана были волосы. Волосы должны были быть густыми, черными как смоль, гладкими и очень длинными, ниже пяток. Они должны быть распущены и лежать по спине одной темной густой массой. Красивые волосы искупляли все, и даже женщина с худым лицом могла очень выиграть за счет волос.

Хэйанская одежда сильно отличалась от современных кимоно и от одежды, которую носили в другие периоды японской истории. Костюм эпохи Хэйан вызывает ассоциацию, прежде всего с дзюни-хитоэ ("двенадцатислойным одеянием"). Но двенадцатью слоями женщины отнюдь не ограничивались. Женщины одевались согласно устоявшейся традиционной системе цветовых сочетаний, основанной на литературной и поэтической эстетической традиции. Каждое такое сочетание имело свое название, и было понятной аллюзией к одному или нескольким эстетическим концептам, которые они воспроизводили в своей одежде. Выбирая правильное, подходящее моменту сочетание, дама выражала свою чувствительность и тонкий вкус, как если бы процитировала удачное стихотворение к месту и моменту. Здесь не было места самодеятельности, в вопросах цветов и слоев одежды оригинальность не очень-то приветствовалась. Вместо этого ценилось умение выразить тонкие нюансы, при этом следуя всем правилам.

Также в эту эпоху, женщины были свободными и полноправными членами общества. Брак в таком обществе назывался цумадои («посещение жены»), который был законным с 3 века нашей эры, и достиг полного расцвета в эпоху Хэйан, при котором женщина, выйдя замуж, оставалась жить в доме своих родителей. Мужчина также не переселялся к ней, а жил своим домом, навещая жену по ночам. Утром кавалеру следовало уйти на рассвете, как можно раньше, пока весь дом погружен в сон. Разумеется, все это давало возлюбленным повод для самых утонченных переживаний, окрашенных сладкой печалью неизбежной разлуки. Здесь не было незначительных мелочей. «Покидая на рассвете возлюбленную, мужчина не должен слишком заботиться о своем наряде… Когда ранним утром наступает пора расставанья, мужчина должен вести себя красиво. Полный сожаленья, он медлит подняться с любовного ложа… Сидя на постели, он не спешит натянуть на себя шаровары, но склонившись к своей подруге, шепчет ей на ушко то, что не успел сказать ночью.
Вернувшись со свидания, следовало немедленно – «пока не просохла роса» – написать стихотворное любовное послание своей даме (послание, привязанное к подобранной по сезону ветке, относил слуга, что, конечно, не могло остаться совсем уж незамеченным окружающими). Дама тут же отвечала, отправляя ответ с тем же слугой. Три такие ночи, и в случае согласия родственников брак считался заключенным, в ознаменование чего к изголовью молодой четы подсовывалось блюдо с ритуальным кушаньем – красными и белыми лепешками (этот обряд назывался токоро-араваси, «обнаружение места»).

Но если он и не возвращался, на женщину косо не смотрели. Она могла завести нового ухажера. Мужчина мог уйти и после 3-х ночей, но тогда он обязан был помогать ей материально. В этом установлении присутствуют элементы родоплеменных отношений и матриархата: женщина, фактически, и после заключения брака сохраняет принадлежность родному клану, включая право на родовое имя и собственность. Случалось и так, что зять принимался в семью жены. После смерти супруги погребались каждый в своем месте семейного упокоения – вместе с собственными предками по отцовской линии.
Брачный возраст, составлял 15 лет для юношей и 13 – для девушек. Как мужчины, так и женщины могли иметь несколько супругов; все дети, рожденные в таких браках, были «законными» и считались принадлежащими к клану матери, а не отца. Т. о., проблем с правами наследования не возникало. Не считалось бедой и рождение девочки в семье, ведь благодаря удачному замужеству дочери весь клан мог значительно повысить свое благополучие и социальный статус и, кроме того, именно дочери обеспечивали продолжение рода. Исключение составлял императорский род, в котором наследование происходило строго по мужской линии, а император-микадо, по китайскому образцу, имел, кроме супруги-императрицы, целый гарем из младших жен и наложниц.
Совместное проживание и моногамия были редкими исключениями; в такой чрезмерной привязанности сквозило нечто от вызова общественным нормам, если только отсутствие нескольких жен не объяснялось материальными факторами – скудостью средств и низким происхождением. Многих дам посещало более одного кавалера, и при соблюдении ими приличий – выраженных не столько в этических, сколько в эстетических нормах – окружающие охотно «глохли и слепли».
Следует, конечно, учитывать гораздо более здоровое отношение к физической любви и сексу в традиционной Японии, которое в условиях мирной и гедонистической культуры Хэйан послужило основой для культа наслаждений и эротической любви. В этих условиях решением проблемы «интимной жизни в условиях публичности» стала предельная эстетизация этой стороны действительности – тенденция, общая для всей хэйанской культуры.

[показать]

В конце периода Хэйан и в эпоху Камакура (1185-1333) происходит постепенный отход от этой древней формы брака. И женщины по неведомым причинам утрачивают равноправие. Женщины аристократического и особенно самурайского сословий теперь входят в дом мужа и проживают совместно с ним. На первый план выходит роль женщины-матери, поскольку только через рождение сына женщина в полной мере получает право вступить в новую семью (где, впрочем, занимает всецело подчиненное мужу положение). В случае нарушения долга перед новой семьей – самоубийства или неспособности родить наследника – тело женщины после ее смерти возвращалось для совершения посмертных обрядов в отчий дом. В условиях господства самурайской культуры обязанность женщины – подчиняться сначала отцу, потом мужу, потом взрослому сыну. Если сына не было, некому было позаботиться о состарившихся родителях, а также об их посмертном благополучии, и чтобы разрешить эту проблему, был выработан обычай принимать в семью – фактически, усыновлять – мужа одной из дочерей, давая ему родовое имя и права собственности.
В результате положение женщины в обществе и жизни стало зависимым и шатким. Если раньше женщина рождалась, жила и умирала как дочь своего отца, теперь девочка – которой суждено было после замужества уйти в чужую семью – изначально не рассматривалась как «полноценный» член клана, лишаясь, в том числе, и прав на родовое имя и имущество. В 14-15 вв. в Японии стал обычным моногамный брак. Тогда же начинается расцвет гейш, таю и прочих подобных женщин, которые не могли смириться с участью жизни бездушного инкубатора для продолжения рода клана.

Вообще, удивительно, как такая маленькая страна, которая в отличие от других цивилизаций не присоединяла к себе земли, смогла оставить столько этнической колоритности.