Все началось… Началось, наверное, со школы. Точнее, началось еще тогда, когда я осчастливил этот мир своим появлением, но всерьез все началось со школы. Именно тогда мне все дружно сказали, что я – худшее, что может быть на этом свете. Учителя меня порицали, одноклассники смеялись. Во всяком случае – первые три класса. Причин было масса. Во-первых – я всегда был чем-то выбивающимся за грани общепринятого, я не признавал многих законов и правил, и вообще всегда был бунтарем и фантазером. Во-вторых, что-то было во мне такое, что отличало от других так, как отличает леопарда пятнистая шкура. Я бы сказал, что это «демоническая кровь» в моих венах, или свет звезд и луны, навсегда запечатлевшиеся в моих глазах. В общем, я бы выбрал какую-нибудь поэтическую метафору. Ну, это сейчас. А тогда меня гораздо больше волновало то, что я разительно отличался от всех остальных. Странно сказать – я был очень послушным и ласковым ребенком, в детском садике я был даже иногда «заводилой», но, попав в школу, я жестко закрепился в образе изгоя. На свойственную детям бездумную жестокость я отвечал примерно тем же. Зачастую я даже выходил за рамки своих природных возможностей. Однако весьма не просто сдвинуть каменную глыбу одними руками. Так же не просто было противостоять общественности, находясь в таком маленьком и слабом тельце, не до конца еще осознав, кто ты и что ты. Но желание приказывать и подчиняться; противостоять и покоряться; изменять, властвовать и просто быть другим – все это было заложено в меня от природы. И этого было у меня не отнять. Осознание своей обособленности, усугубленной ощущением ненужности и враждебности всего окружающего, давало свои всходы. Моя жажда борьбы, обидчивость, ранимость временами перерастала в откровенную ненависть, злость, жажду разрушения. Но больше всего я ненавидел насмешки, которые делались «за глаза». Когда родители, обеспокоенные моим поведением в школе, повели меня к психологу, я счел это личным оскорблением. Тем более что психолог, как и полагается этой подлой, самоуверенной профессии обвинил меня, маленького, неуверенного в себе человечка, во всех смертных грехах и надменно пожелал «начать с себя». На тот период это для меня уже была не новость. Это я знал и без него и считал, что, возможно, все эти странные люди правы – я действительно делаю что-то не так. Дни переходили в недели, затем в месяцы. Небольшие стычки с родителями и жесткие высказывания на тему, что я не умею себя вести, приводили в полное уныние. Затем появилась она. Сперва она настойчиво добивалась моего внимания. Я тогда еще с трудом понимал, что это может значить. Возможно, я просто еще не дорос до этого. Может быть, она просто пожалела меня, а может – сама отлично знала, что значит – быть «не как все». Так или иначе, мы были связаны каким-то подобием дружбы. Но когда я обратил на нее внимание, было уже слишком поздно. Она отвернулась от меня. И чем больше я восхищался ею, тем больше понимал, что все закончилось. Это был удар. Расцвет самых тонких, эстетических чувств оказался укрыт погребальным саваном. Я был бессилен что-либо изменить. Моей воли едва хватало на то, чтобы чаще ее видеть. Но любое волшебство имеет свои границы. Я не мог понять – если я здесь, я выжил после многих опасностей, значит я нужен этому миру; и тут же – я оказываюсь скован по рукам и ногам простыми законами этого же самого мира. Да… маленькая песчинка. Таким жалким и ничтожным я себя не ощущал еще никогда. Но страшно было даже не казаться ничтожным – мало ли кому что кажется? Даже себе. Страшно было то, что жизнь шла. Я умирал, а жизнь все равно шла. Без меня. И если бы я все-таки оставил этот мир, изменилось бы очень немногое. Вот тогда-то, осознав это, я перестал смотреть с надеждой в открытое окно, на серый асфальт. Я понял, что это не решение проблемы. И что единственное, чем я смогу доказать свою силу – это то, что буду жить. Не важно зачем, не важно, сколько и как. Но буду. Сердце бешено колотилось, как будто в ледяных тисках, кости будто бы просто исчезли из тела, а в мозгу горел жар, горело одно слово – выжить. И единственным условием казалось только выжить, сохранив в себе человека. Потому, что я никогда не был еще так близок к безумию, как тогда. К тому времени я уже успел узнать, что некоторые вещи не заслуживают той цены, которую за них платишь. Раз уж все это со мной случилось, то я не должен стать таким как другие; особенно таким, как другие думают или хотят меня видеть – я должен быть таким, каким должен… Это начало моего пути.