Котейка дочитала ГМК, и по этому поводу Граф решил вынырнуть из своей заводи и снова обратиться к мировой литературе )))))))))))

И вообще, половину написал – надо бы и вторую половину осилить… Тем более, что четвертая часть лично для меня самая интересная…
Но пока очередь третьей )

I. Эдмон Дантес
II. Бертуччо
III. Бенедетто
Итак, это самая популярная часть в обвинениях в сторону Вильфора. Именно на Бенедетто делают упор во всех воплощениях книги (ну, по крайней мере, во всех из тех, что известны мне )).

Попробуем взглянуть с самого начала – а начало для любого ребенка это знакомство его родителей )
И тут – первое обвинение. Бенедетто – ребенок незаконный. Причем на момент его рождения Вильфор женат, а Эрмина замужем. Уже выходит, мягко говоря, не слишком хорошо – с морально-этической точки зрения.
Однако…
В юридическом смысле супружеская измена неподсудна. Т.е. это личностные отношения между людьми, в которые государство не вмешивается. Правда, есть еще брачные договоры, где этот пункт можно оговорить отдельно – но и это уже дело гражданского судопроизводства, а отнюдь не уголовного. Прелюбодеяние – большой грех с точки зрения церкви – но после всего, что Франция пережила за последние четверть века, религиозные каноны уже не имеют прежней силы. К тому же ни Вильфор – при всем его роялизме, – ни Эрмина религиозностью не отличаются.

Так что, повторюсь, имеет место лишь морально-этический аспект.
Рассмотрим обе стороны, так сказать, процесса )
Но сперва уточним год рождения Бенедетто; на суде он говорит:
«Мне двадцать один год, или, вернее, мне исполнится двадцать один год через несколько дней, так как я родился в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября тысяча восемьсот семнадцатого года»
Вильфору, значит, 29 лет (раз в 1815 году, во время столкновения с Дантесом ему 27). Более чем взрослый мужчина, совсем недавно женившийся на если не горячо, то все-таки нежно любимой женщине – красивой, неглупой, приятной, вполне ему симпатизирующей. Достойная пара – на язык даже просится слово «удачная». Супруги друг друга полностью устраивают по всем статьям – внешности, происхождению, душевной склонности. Детей у них, правда, еще нет – но так и рано, ведь со всеми задержками Вильфор не мог жениться раньше 1816 года, значит, с момента заключения брака прошел максимум год, а то и меньше.
Еще раз вспоминаем характер Вильфора: лишенный страстности, во многом подчиненный разуму и сдержанности. Любые нестандартные ситуации, которые не поддерживают прямую линию, выбивают его из колеи, заставляют нервничать – и оттого крайне им нелюбимы. Вильфор – человека разума, а не чувств, поэтому свести с ума именно его – это гораздо больше, чем кого-либо иного, у него разум – это ВСЯ его личность.

Итак, вот такой человек – вполне зрелый, состоящий в браке с полностью устраивающей его женщиной, занимающий неплохую публичную должность (и, что особенно важно, искренне увлеченный своим делом) – встречает юную Эрмину тогда еще де Наргон…
Юную, очень юную!
«Госпожа Данглар, красота которой ещё заслуживала того, чтобы о ней говорили, хотя ей было уже тридцать шесть лет»
36-21=15. Выходит, что сына Эрмина родила в пятнадцать лет? О_о Рановато для Франции XIX века! Особенно учитывая, что 9 месяцев на вынашивание, да и замужем она уже была к моменту связи с Вильфором! Вряд ли ее выдали замуж в 14 лет, как в Средневековье )
Поэтому, помня о рассеянности г-на Дюма, который то и дело забывает о деталях (особенно в ГМК )), сделаем вид, что он сделал комплимент красивой женщине – чуть уменьшил ее возраст.

Но даже если и так – все равно не остается сомнений, что на момент встречи с Вильфором она была настолько юна, насколько могла быть в то время замужняя женщина.
По логике и, пожалуй, по традиции, это он должен был склонить ее к прелюбодеянию.
Но вспомним характер Эрмины: это яркая, пылкая женщина, не просто красивая, но, что называется, очень «интересная». Она отнюдь не глупа (ее разумные финансовые операции тому немалое подтверждение), она решительна, она настойчива.
А кроме того – у нее старый и явно не слишком привлекательный муж.

То есть лично для меня, при рассмотрении этой своеобразной пары, вопрос об инициаторе отношений даже не стоит. Вильфор, зажатый рамками общества и собственными тараканами, женатый на полностью его удовлетворяющий женщине и помешанный на порядке – и молодая Эрмина, страстная, недовольная супругом, жаждущая более полных ощущений.
Кстати, что интересно: кроме Вильфора (ну, и первого мужа, который толком на страницах книги и не появляется), из «партнеров» Эрмины нам показаны собственно Данглар и Дебрэ. С обоими у нее явно доминантные отношения: муж знает о любовнике и терпит, не смеет входить в ее апартаменты без разрешения, отчитывается по деньгам; Дебрэ моложе нее, занимает неплохой пост – он не зависит от нее, однако по тону описаний чувствуется, что он стоит на ступеньку ниже этой светской львицы.

Короче, выходит, что это именно Эрмине и хочется, и требуются внесупружеские отношения. Вильфору они НЕ нужны – и все же он бросается в этот омут, омут, который идет в полный разрез с его натурой. Для него это будто наваждение.
Почему он поддается на чары юной прелестницы, которая едва ли не в два раза его младше?
Брачный кризис еще не мог наступить – слишком недавно он женился. Сбежать от работы он не мог – Вильфор может сбежать только НА работу ) Не давали покоя лавры отца? Но г-н Нуартье при всей пылкости своей натуры не показан бабником ни разу. Не похоже, чтобы, овдовев, он заглядывался на кого-то другого – скорее всего, для него куда важнее общественная жизнь, нежели личная (что, кстати, особо роднит его с сыном )). Внезапная страсть? Но Вильфор, кажется, не способен на страсть. В виде пылкого влюбленного он нелеп, смешон.

И все-таки он стал любовником Эрмины. Врал жене, ездил по ночам в Отейль, проводил бурные часы с юной возлюбленной – и мчался обратно, чтобы наутро с каменным лицом сидеть в суде. Две разных жизни, два разных человека – а для Вильфора, с его пошатнувшейся благодаря Дантесу психикой, это уже прямой путь к шизофрении.

А самое главное – их отношение к своим… отношениям ) двадцать с лишним лет спустя. В моей любимой главе «Кабинет королевского прокурора» состоялся диалог:
«Вильфор покачал головой и тяжело вздохнул.
– А я, – возразил он, – я говорю себе, что моё место не в кресле судьи, а на скамье подсудимых.
– Ваше? – сказала удивлённая г-жа Данглар.
– Да, моё.
– Мне кажется, что вы, с вашими пуританскими взглядами, преувеличиваете, – сказала г-жа Данглар, и в её красивых глазах блеснул огонёк. – Чья пламенная юность не оставила следов, о которых вы говорите? На дне всех страстей, за всеми наслаждениями лежит раскаяние; потому-то Евангелие – извечное прибежище несчастных – и дало нам, бедным женщинам, как опору, чудесную притчу о грешной деве и прелюбодейной жене. И, признаюсь, вспоминая об увлечениях своей юности, я иногда думаю, что господь простит мне их, потому что если не оправдание, то искупление, я нашла в своих страданиях. Но вам-то чего бояться? Вас, мужчин, всегда оправдывает свет, а скандал окружает ореолом.»
Т.е. Эрмина не слишком переживает за прошлое – она уверена, что «Господь ее простит». В то же время она, ничуть не возмущаясь, признает, что для мужчин это вполне нормально, и потому сама же не видит, из-за чего Вильфор мог бы переживать. При этом она откровенно называет его взгляды «пуританскими»

В общем, обвинение в соблазнении и уж тем более в совращении с Вильфора можно смело снимать. Даже если закрыть глаза, что мужчине (и уж тем более французу )) предъявлять обвинения во внебрачной связи как-то даже не очень удобно – из всего вышесказанного, думаю, можно спокойно сделать вывод, что если уж кого-то в этой истории и соблазнили, то отнюдь не «слабый пол».

И напоследок, прежде, чем перейти к собственно Бенедетто, хочется обратить внимание на период беременности Эрмины.
Сколько мужчин, узнавших о том, что их любовницы ждут ребенка, поворачиваются спиной – и поминай как звали?
Вильфор никуда деваться не собирается. Он приезжает, как и раньше, проводит время со своей возлюбленной. Разумеется, о том, чтобы оставить ребенка, не может быть и речи – но Эрмина сама уже все распланировала. Она нашла кормилицу, определила место, где малыш будет жить… И, судя по всему, Вильфор уже мысленно смирился с тем, что он будет участвовать в этом процессе. Еще раз заостряю внимание: не организовывать, а участвовать. Организатор в данном тандеме – именно Эрмина, г-н прокурор лишь идет у нее на поводу )


Итак, а теперь к самому животрепещущему.
«Вы заживо похоронили Вашего сына (С)» - любимая линия для Вильфора у киношников.
Но кто ж знал, что заживо?
В комнате, где рожала Эрмина, находилось три человека: она сама, Вильфор и женщина, выбранная стать кормилицей. Судя по всему, исполнять обязанности акушерки должна была именно она, ибо о наличии практикующей повитухи не упоминается нигде.
Роды тяжелые. Эрмина мечется по кровати, Вильфор тоже на взводе – рожающая женщина вообще зрелище не для хрупкой мужской психики ), тем более, что в этот момент у него наверняка обостряются все фобии и комплексы. Единственный человек, пребывающий в более-менее уравновешенном состоянии и адекватно воспринимающий действительность – это будущая кормилица. Она же, кстати, и самое заинтересованное лицо: ведь за «прикормыша» ей наверняка обещали деньги, что для простой женщины, у которой, скорее всего, это не первый ребенок, было бы отнюдь не лишним.

Ребенок появляется на свет. Первым делом он оказывается на руках у своей кормилицы. Не могу знать степень ее профессионализма, однако из дальнейшего мы видим, что она не нашла в нем признаков жизни – в принципе, одного того, что ребенок при рождении не закричал достаточно. Для кормилицы это должно быть разочарованием – денег она теперь не увидит. Наверняка с сожалением она показывает мертвого сына его отцу.
Господа, все в курсе, как выглядят новорожденные дети? Не те, которых показывают в кино (им там как минимум уже месяца по три )), а именно что только-только родившиеся. Красные (а в данном случае еще и с синюшным оттенком), сморщенные, с пуповиной да еще и в крови! Ладно, у матери-то хоть инстинкт природный, а показать такое мужчине? Который до этого дня, скорее всего, вообще не был в курсе, как именно дети появляются на свет – т.е., чисто теоретически о том, что женщина вынашивает и рожает ребенка, он знал, а вот собственно процесс, который длится не один час и дает вот такой результат – это вряд ли ).

Вильфор – прокурор, а не врач. Думаю, ему одного зрелища хватило (интересно, он там в обмороке побывать не успел? )). Даже если у него и были какие-то мысли в этот момент (что сомнительно), то что он смог бы сделать? У человека вся жизнь прошла в сугубо интеллектуальном труде – он даже военным не был.
Ребенок родился мертвым – что ж, значит, так. Единственный разумный ход после этого – похоронить. Что тайком – ну так и родился он не официально. При нерелигиозности обоих родителей, вряд ли им даже в голову пришла мысль о церковном сопровождении.

Спросят – а как же Бертуччо?
А Бертуччо – о чем всегда почему-то забывают! – говорит о себе:
«Через минуту мне показалось, что сердце его тихонько бьётся. Я освободил его шею от опутавшей её пуповины, и так как я был когда-то санитаром в госпитале в Бастии, я сделал то, что сделал бы в этом случае врач: принялся вдувать ему в лёгкие воздух; и через четверть часа после неимоверных моих усилий ребёнок начал дышать и вскрикнул»
Что ему показалось – это его личное восприятие. У Бертуччо довольно уголовное прошлое, он человек, физически знакомый с грязными сторонами жизни (т.е. явно не брезглив). Вильфор, как прокурор, знает их лишь теоретически, и у него при виде такого тельца собственное сердце, скорее всего, колотилось так, что он и колокольного набата бы рядом с собой не расслышал.
А вот про санитара – деталь интересная. Т.е. если не образование, то хотя бы практические навыки по оказанию первой медицинской помощи у Бертуччо имелись – а это именно то, чем не владел никто из находившихся в ту ночь в Отейле.

Поэтому я настаивал, настаиваю и буду настаивать: хоронил Вильфор сына отнюдь не заживо. Он хоронил труп – каковым его и считал. И в суде, когда Бенедетто выдвигает ему обвинения, Вильфор вполне мог бы настоять на своем.
И даже более.
Кто у Бенедетто свидетель? Бертуччо, контрабандист и человек вне закона? Да он и в суд вряд ли бы явился. Хотя, если ГМК приказал/заплатил – то, может, и пришел бы…
А у Вильфора и его признание приняли сразу:
– Что вы, господин де Вильфор, – воскликнул председатель, – вы во власти галлюцинаций! Вам изменяет разум! Легко понять, что такое неслыханное, неожиданное, ужасное обвинение могло помрачить ваш рассудок: опомнитесь, придите в себя!
Т.е., упрись Вильфор рогом – «не был, не участвовал, не знаю» - и Бенедетто мог бы обвинять его до посинения. Г-жа Данглар, хоть и присутствовала на заседании и повела себя довольно эмоционально, но такого откровенного признания, как, например, в нашем «Узнике замка Иф» от нее вовсе не последовало.

И прежний Вильфор наверняка так бы и поступил.
Но Монте-Кристо все очень хорошо рассчитал. Он УЖЕ сломал этого человека. Он уничтожил все за его спиной – оставалась лишь та ширма, которой Вильфор всю жизнь прикрывался. На это судебное заседание Вильфор приходит уже изрядно подточенным – и душевно, и физически. У него остается только разум, которым он судорожно цепляется за работу: здесь ему все понятно, все привычно, ЭТО он умеет, здесь он как рыба в воде, здесь он царь и бог… Здесь можно отдохнуть, как кораблю в знакомой гавани.

Но ГМК руками Бенедетто наносит последний удар.
Я прошу обратить на это особое внимание: это НЕ самый страшный удар. Страшные удары либо уже были – либо еще предстоят. В фильмах любят показывать, что сам факт наличия Бенедетто и трагическая случайность, случившаяся при его рождении – это и есть то, что уничтожило Вильфора.
Однако это далеко не так. Как я уже сказал, Монте-Кристо умело подвел Вильфора к этом состоянию. Он расшатал весь его быт, уничтожил людей вокруг него – от дочери до слуг. Он подвел королевского прокурора к самому краю, к самой границе реальности – от осознания того, что преступницей оказалась его собственная жена, мать его сына, Вильфор уже был не в себе, уже стоял у грани разумности.

«Дело Бенедетто» оказалось соломинкой, сломавшей спину верблюда. Это отнюдь не самый страшный удар – но он яркий, прилюдный, так сказать, наглядный. Это последний пинок – не очень сильный, но вполне достаточный для того, чтобы человек, стоящий на краю бездны, в нее рухнул.


А вот почему это «падение» немного отсрочилось (хотя в результате и состоялось), мы рассмотрим в последней, четвертой части )
Очень надеюсь не тянуть с ней следующие полгода ))))))))