По-первых: у моего дневника сегодня ДР )
Ему исполнилось целых пять лет! Двигаемся дальше, господа )))))


Во-вторых, Граф совершил подвиг и таки дописал сегодня четвертую главу.
И - так как об этом спрашивают многие - я не знаю, когда вернусь к фанфикам.
Фанфики я пишу для развлечения. А мои ориджи приходят, когда мне грустно. Так вот, сейчас мне грустно, поэтому я буду мучить своих персонажей, утешая себя, что бывает и гораздо хуже. Фанфики никто не забрасывает насовсем, просто сейчас они для меня... неуместны.

Я все сказал )
Кроме того, что вот она, четвертая глава ориджа:

Ах да, за пинки с ошибками/описками буду весьма и весьма благодарен!

Глава 4
Ришар влетел в комнату столь поспешно, что едва не своротил по пути высокую напольную вазу. Робер, отвлекшись от чтения, вскинул на брата вопросительный взгляд. Такое возбужденное поведение не являлось для дофина редкостью, однако принц-кардинал предпочитал быть в курсе событий, приводящих его близнеца в подобное состояние.
Сделав по комнате несколько кругов, Ришар наконец остановился и растеряно посмотрел на брата. Робер понял, что разговор придется начинать ему.
- Ну и где ты потерял свою супругу? – поинтересовался он, закрывая книгу. – Мы едем сегодня на прогулку или нет? Нас ждут уже целый час.
- Она не хочет с нами ехать! – выпалил дофин, едва юный кардинал закончил говорить. – Представляешь, с порога заявила, что мы едим всякую гадость…
- С чего бы это? – опешил Робер. – Мне казалось, что ей все нравится… особенно пирожные.
- Не знаю! – вместо того, чтобы начать успокаиваться, Ришар распалялся еще больше. – Она сказала, что так питаются только кролики – и с чего взяла? Она хоть одного кролика живьем видела? Представляешь, потребовала… как его… борщ с пампуч… с пампушками. И сала. Заявила, что если бы знала, что его у нас нет – ни за что бы не приехала. И что, видимо, из-за того, что у нас нет сала, мы все такие «отвратительно тощие»!
Под конец этой тирады Робер уже не знал, плакать ему или смеяться. Дофин выглядел одновременно и растерянным, и обиженным. Он даже как-то по-детски ощупал себя и возмущенно добавил:
- И вовсе я не тощий! Я стройный. Отец – да, тощий, а у меня очень изящная фигура! Или ей хочется, чтобы я был похож на борова?
На этой фразе Робер не выдержал, и согнулся пополам от смеха. Еле отсмеявшись – укоризненные взгляд брата только мешал завершению этого процесса – он предложил:
- Тут до границы рукой подать. Пошли кого-нибудь ей за салом. Борщ-то они вряд ли довезут, а вот сало – вполне. Порадуй супругу. А пока ответь мне, что насчет прогулки?
- Она отказывается ехать, - все еще дулся Ришар. – А еще… - он помедлил, будто не решаясь продолжить, а потом поспешно выпалил: - Представляешь, она запустила в меня подушкой!
- О нет… - чувствуя, что его губы снова расползаются в улыбке, выдавил из себя юный кардинал. – Так ты ранен, брат мой? Ты истекаешь кровью?
- Какая кровь?.. – Ришар от неожиданности захлопал своими светлыми ресницами и непонимающе глядя на близнеца. – Подушка же мягкая…
- Значит, ты в безопасности, - продолжая улыбаться во весь рот, сделал вывод Робер. – В таком случае нам ничто не мешает отправиться на прогулку.
- Но ведь Агнесс отказывается ехать…
Робер едва заметно вздохнул: иногда ему казалось, что его брат уж слишком медленно соображает. Однако вслух произнес:
- Значит, мы поедем гулять без нее. Только и всего.

Тоска не была свойственна маленькой полонской принцессе. Веселая и смешливая, она обычно находила жизнь весьма забавной. Однако последние несколько дней что-то изменилось, и Агнешка не могла сказать, что именно. Чего-то хотелось – но она никак не могла уловить, чего же. Очень остро захотелось домой. Это было не просто желание увидеть близких, а именно настойчивое желание вернуться. Насовсем, навсегда. Особенно к отцу. Конечно, сейчас она не сможет забраться к нему на колени, как когда-то в далеком детстве, но сесть рядом, прижаться лбом к его плечу… Зарыться носом в меховую отделку, ощутить, как его рука поглаживает ее голову, играет с толстой косой…
Агнешка даже заставила себя сесть за письмо. Села – и ничего не написала. Она начала рассказ со свадьбы – и поняла, что не в силах описать все ее великолепие. Юная дофина почти ничего не запомнила – только что все было пышно, нарядно, безумно роскошно. Но все праздничные дни смешались для нее в единую яркую полосу. Попыталась рассказать о муже – и, смутившись, сожгла лист. О таком отцам не пишут, это она ощутила интуитивно. Хотела написать о короле Эжене – и лишь заляпала бумагу чернилами, ибо перо зависало в воздухе. Агнешке очень хотелось расспросить отца о детстве своего свекра – но не знала, как сформулировать этот вопрос. Этот человек смущал юную дофину, казался ей пришедшим из другого мира. В Альвии все было по-иному, но ко многому Агнешка сумела приноровиться. Но король Эжен казался чужим даже в своей собственной стране – настолько он не походил на всех остальных. А еще девушка несколько раз поймала себя на досадливой мысли, что волосы у ее супруга могли бы иметь и более насыщенный оттенок…
Нет, о таком точно не пишут. Листы сминались, письма умирали, так и не родившись. Агнешка плакала над этим, стирая неожиданно злые слезы со своих щек, начавшим терять румянец. А может, и не над этим – она не хотела решать сей вопрос. Хотелось лишь выкинуть все из головы, не думать ни о чем – а просто свернуться клубочком и уснуть в чьих-нибудь заботливых объятиях.
* * *
- Сперва позвольте узнать, как вы себя чувствуете, ваше высочество.
Робер вышел из-за угла как раз в тот момент, когда Оливье Дали задавал дофине этот вопрос. Лицо Агнешки, действительно несколько бледное этим утром, вспыхнуло.
- Это не ваше дело! – неожиданно резко бросила девушка. – Кто вы такой, чтобы я давала вам отчет?
- В таком случае я не могу вас пропустить, - эрцгерцог, в отличие от нее, выглядел совершенно спокойным, однако от двери, ведущей в Малую столовую, отходить не собирался.
- Вы… меня… пропустить?!. – Агнешка едва не задохнулась от возмущения.
В следующее мгновение Робер заметил, что на ее глаза навернулись слезы, и он поспешно сделал несколько шагов вперед, выступая из тени.
- Я прошу прощения, - вклинился в разговор принц-кардинал прежде, чем спор успел продолжиться. – Агнесс, вы действительно выглядите не очень хор… несколько нездоровой. Давайте я провожу вас до ваших покоев и попрошу королевского медика вас осмотреть.
Не дожидаясь ответа девушки, Робер подхватил ее под руку и увлек обратно по коридору. Агнешка машинально последовала за ним в указанном направлении, но потом остановилась, топнув ногой.
- Почему я должна уходить? – в голосе дофины отчетливо звучали капризные нотки. – Кто он такой, чтобы решать, что мне делать?
Робер настойчиво потянул ее вперед.
- Не сердитесь на господина эрцгерцога, - как можно мягче произнес он. – Его поведение объясняется заботой, быть может, несколько излишней…
- Это называет заботой? – Агнешка презрительно фыркнула.
- Не по отношению к вам… - вздохнул принц-кардинал и, понизив голос, пояснил: - У отца не слишком крепкое здоровье, и из-за этого месье Дали сильно беспокоит все, что может хоть как-то ему повредить. Поэтому на будущее запомните: даже если у вас всего лишь небольшая простуда, не пытайтесь приблизиться к отцу, иначе господин эрцгерцог сживет вас со свету за покушение на короля.
- Но у меня нет никакой простуды! – запротестовала Агнешка. – Это всего лишь…
Она осеклась столь внезапно, что Робер посмотрел на нее с удивлением. Личико девушки, обычно румяное, выглядело несколько бледным, и под глазами виднелись тени. Однако Агнешка все же не выглядела больной – скорее, немного усталой. Но что могло утомить эту полную жизненных сил молодую женщину еще до завтрака?
До покоев дофины дошли молча. Робер дождался прихода придворного врача и медленно отправился в обратный путь, рассчитывая дойти до Малой столовой к окончанию завтрака. Он не был уверен, что Оливье Дали не взбредет в голову задержать и его, а вступать в конфликт юному кардиналу не хотелось.
Однако скандал все равно разгорелся, пусть и без его участия.
Ришар, с опозданием явившийся к столу, заметил отсутствие супруги и возмутился этим фактом.
- По какому праву?! – услышал Робер, с неохотой переступая порог Малой столовой.
По счастью, завтракала королевская семья либо в своем узком кругу, либо с небольшим количеством наиболее приближенных лиц. Первое случалось гораздо чаще – особенно здесь, на севере – так было и сегодня, и лишних свидетелей у развернувшейся сцены не было.
Дофин стоял возле кресла короля и обвиняюще указывал на эрцгерцога.
- С какой стати месье Дали решает, присутствует моя жена на завтраке или нет? У нее что, все лицо в оспенных отметинах было? Отец, это просто смешно!
Эжен перевел усталый взгляд на своего компаньона. Менее всего ему хотелось бы начинать утро с разбирательств, однако принимать чью-либо сторону, не выслушав всех участников, было не в его правилах.
- Ваше величество, - очень сдержанно ответил Оливье Дали – так же, как и дофин, он обращался к королю, а не к оппоненту, - ее высочество была нездорова. Молодым свойственно пренебрежение собственным самочувствием, и я счел, что осмотр придворным медиком будет не лишним…
- Он счел! – Ришар прервал эрцгерцога на полуслове. – Он не только «счел», он еще и высказал это в весьма грубой форме. Я требую, чтобы он немедленно извинился! И больше не смел совать нос в наши дела!
- Ришар! – Робер до последнего не хотел встревать в этот разговор, однако обостренное чувство справедливости взяло верх. – Месье Дали не грубил Агнесс. Хотя бы потому, что не успел – я ее увел.
И в следующее мгновение принц-кардинал понял, что зря произнес последнюю фразу, ибо его брат вспыхнул еще сильнее.
- И ты! – Ришар даже повысил голос, и теперь его звонкий тенор заполнял собой все пространство. – Вместо того, чтобы защищать Агнесс, ты бросился выполнять приказ этого интригана! Может, это месье Дали у нас теперь король, а мы просто об этом не знали?
- Ришар! – король голоса не повышал, однако дофин слегка сбавил спеси. – Есть все-таки и границы, будь добр их придерживаться.
Эжен окинул взглядом сыновей и эрцгерцога. Хотя смотреть и приходилось снизу вверх – ибо король сидел, в то время как остальные стояли, спорщики притихли. Едва заметно переведя дыхание, Эжен подвел итоги:
- Насколько я понял, у тебя, Ришар, претензии к самоуправству? Оливье, - обернулся он от сына к компаньону. – Я ценю твою заботу, однако я был бы рад, если бы ты впредь не брал на себя право решать подобные вопросы. Робер, ты поступил вполне разумно, спасибо тебе. Теперь, думаю, если господин эрцгерцог принесет свои извинения, то Ришар сочтет себя удовлетворенным.
Дофин надулся, но отец пристально смотрел на него, ожидая одного-единственного варианта ответа. Понимая это, юноша неохотно кивнул. Оливье Дали слегка нахмурился и, помолчав, произнес:
- Ваше величество, я готов принести любые извинения – и дофину, и дофине. Однако позвольте высказать одно соображение, - получив согласный кивок, эрцгерцог продолжил: - Сейчас ее высочество, без сомнения, сердится на меня. Это прискорбно, однако я готов понести всю тяжесть ее обиды, ибо безопасность короля стоит на первом месте. При этом если бы я сперва прояснил этот вопрос с вами, и запрет наложили бы вы, ее высочество сейчас злилась бы на вас – что внесло бы разлад в королевскую семью. Я готов приносить свои извинения всякий раз, однако, ради всеобщего спокойствия, прошу оставить роль пугала мне…
- Ах, так вы наш благодетель! – съехидничал Ришар. – Боже, что бы мы без вас делали?
От Робера не скрылось, как сильно побледнело лицо отца. Месье Дали был прав – юный кардинал понимал это очень хорошо. Но понимал он так же и то, что когда его близнецу, как говорится, «вожжа попадала под хвост», остановить того было непросто.
Именно этот не самый удачный момент выбрал паж, чтобы робко прошмыгнуть в Малую столовую. Он постарался как можно незаметнее подойти к эрцгерцогу, однако на беду мальчика дофин стоял лицом ко входу и прекрасно его видел.
- Полюбуйтесь! – вскинувшись, воскликнул Ришар. – Войти сюда может каждый! Кто угодно – кроме моей супруги.
Король остановил его взмахом руки и мягко спросил у пажа, явно смущенного тем, что он нарушил трапезу августейшей семьи:
- В чем дело, Габриэль?
- Прошу прощения, ваше величество, - мальчик низко поклонился, - однако мэтр Бирак очень просит его светлость…
Оливье Дали, резко изменившись в лице, столь стремительно покинул комнату, что даже забыл спросить на это позволения. Эжен устало прикрыл глаза. Возможно, в последнее время он и позволял своему компаньону слишком много вольностей, однако тому следовало помнить, что в присутствии остальных такое поведение недопустимо.
И только в следующий момент король осознал, что едва не подумал о собственных сыновьях как о посторонних. Это было странное ощущение. Эжен искоса бросил взгляд на близнецов. Ришар стоял, выпрямившись и широко расставив ноги; его лицо дышало решительностью и упрямством. Робер находился по другую руку от отца, его поза выглядела отнюдь не столь уверенной; он смотрел в окно отсутствующим взглядом.
«Мои дети выросли без меня», - эта мысль была не новой, но от этого не менее болезненной. Множество государственных дел оттягивали на себя почти все время, а крайне некрепкое здоровье заставляло короля поторапливать сыновей со взрослением. Редкие часы, которые Эжену удавалось выкраивать из своего плотного графика, уходили не на семейные радости, а на воспитательный процесс. «Дрессировка» - так называл его дофин, не подозревая, что его отцу известно это меткое и злое определение. Самым печальным здесь король считал то, что даже получи он возможность начать все заново – он поступил бы точно так же. Правильно подготовленный наследник для страны куда важнее отдельно взятой счастливой семьи, даже если эта семья – королевская. Другой вопрос, что Эжен до сих пор отнюдь не считал своего старшего сына «правильно подготовленным наследником».
Когда Оливье Дали спешно вышел из Малой столовой, его выдержки едва хватило на то, чтобы не хлопнуть за собой дверью. Эрцгерцога охватывали мрачные предчувствия: ярмарка завершилась несколько дней назад – самое время, чтобы проявиться какой-нибудь подхваченной там заразе. Оливье опасался этого каждый год; конечно, он прекрасно понимал, что болезни не делают сословных различий, однако многолюдная толпа простонародья в его глазах увеличивала опасность в несколько раз.
Эрцгерцог, чьи мысли сейчас метались со стрижиной скоростью, пытался вспомнить, сколько раз и насколько близко общалась дофина с королем, и высчитать, какова опасность заражения. Впрочем, еще с детских лет Эжена, по опыту своего предшественника Оливье помнил: если существует возможность что-либо подхватить – король это подхватит, причем обязательно со всеми возможными осложнениями. Хрупкий организм, подточенный изнутри, просто не имел сил противостоять угрозе извне.
Терзаемый этими мыслями, Оливье Дали тяжело посмотрел на придворного медика, ожидавшего его в коридоре. Мэтр Бирак улыбался, но под взглядом эрцгерцога его улыбка начала увядать. Несколько секунд оба молчали, недоверчиво глядя друг на друга.
- Да говорите же! – Оливье не выдержал первым.
Королевский врач окончательно смешался. Он опасался эрцгерцога. Никогда даже в мыслях мэтр Бирак не имел отбить его венценосного пациента. Когда-то давно у него, разумеется, были честолюбивые планы, однако эрцгерцог Дали моментально поставил на них крест. Жесткий до жестокости, с презрительно поджатыми губами и холодными глазами, этот человек, казалось, не видел перед собой никого, кроме короля – и ни с кем, кроме него, не собирался считаться. Простой же лекарь, пусть и получивший право называться королевским, имел в глазах эрцгерцога веса не более, нежели муравей.
Менее всего мэтру Бираку хотелось бы пересекаться с Оливье Дали, однако он не представлял, как можно обратиться к королю, минуя этого цербера.
- Ваша светлость, - уже не улыбаясь, но с надеждой в голосе произнес медик. – Видите ли…
- Что с дофиной? – хрипло перебил его эрцгерцог.
Ему не нравилось, что король остался один… пусть даже с сыновьями. Даже хуже, что с сыновьями: если Роберу Оливье вполне симпатизировал, то Ришара недолюбливал и не доверял ему.
- Чем она больна?
- Видите ли… - Бирак смешался. – Ее высочество вообще не больна. А это небольшое недомогание пройдет само собой… в положенный срок.
Эрцгерцог несколько секунд молча смотрел на придворного медика, борясь с желанием придушить того на месте. Однако постепенно до него начал доходить смысл сказанных слов.
- В… положенный срок? – уточнил он, медленно выговаривая слова. – Вы хотите сказать, что…
- Да, да! – лицо Бирака снова просветлело.
Оливье почувствовал, как у него с души упал тяжелый камень. Он даже не смог сдержать истерический смешок, поймав себя на мысли, что это «недомогание», пожалуй, единственное, которое королю точно не угрожает.
- Какого дьявола вы так меня перепугали?! – рявкнул эрцгерцог на медика и тут же схватил его за руку. – Да не стойте же здесь, как истукан!
Он практически втащил Бирака в Малую столовую. Три белокурые головы дружно повернулись в их сторону – появление новых лиц спасало от тягостного молчания. Медик от столь пристального внимания к своей персоне смешался: он хоть и носил гордое звание «королевского», однако самим королем занимался эрцгерцог Дали, а юным принцам врач практически не был нужен. Поэтому мэтр Бирак просто молча склонился как можно ниже.
- Что, у нас и в самом деле начинается эпидемия? – Ришар приподнял светлую бровь, переводя насмешливый взгляд с Оливье Дали на Бирака и обратно. – Пора занимать места на кладбище?
- Напротив, ваше высочество, - эрцгерцог позволил себе усмехнуться в ответ. Он обращался к дофину, однако не сводил глаз с короля. – Пора готовить пеленки.
И он подтолкнул королевского медика в спину. Тот вздрогнул и поспешно подтвердил:
- Это действительно так! Ее высочество ждет ребенка.
И без того бледное лицо короля побелело совершенно. Дыхание начало сбиваться, и Оливье уже подался вперед, когда Эжену усилием воли удалось совладать со своими эмоциями. Голубые глаза Ришара округлились подобно плошкам. Небывалый случай – дофин потерял дар речи. Робер опомнился первым и, преодолев расстояние, отделявшее его от брата, положил тому на плечо руку.
- Поздравляю! – произнес принц-кардинал, и дофин едва не подпрыгнул от неожиданности.
Только после этого Ришар немного пришел в себя и слегка охрипшим голосом уточнил:
- Я… стану отцом?
Эрцгерцог едва заметно покачал головой и, все-таки дойдя до короля, сказал, сделав вид, что обращается исключительно к нему:
- А знаете, я ведь восемнадцать лет назад уже имел удовольствие видеть подобное глубокомысленное выражение на похожем лице… У вас, ваше величество, уникальный случай убедиться, что моя реакция в тот раз была абсолютно адекватна: посмотрите на дофина и попробуйте не рассмеяться.
Эжен машинально взглянул на сына, и, хотя он так и не улыбнулся, его напряжение немного спало. Ришар же был настолько ошеломлен, что даже не подумал огрызнуться на довольно-таки развязную реплику. Он только проморгался, приходя в себя, и вдруг встрепенулся.
- Я должен… рассказать! – он метнулся к двери, застыл, едва не споткнувшись, на самом пороге, обернулся к королю и все еще несколько растеряно произнес: - Отец… с вашего позволения…
Эжен только махнул рукой, отпуская непоседливого отпрыска. Едва дверь за дофином закрылась, Робер склонился к королю и смущенно спросил:
- Отец… Мне кажется, что кто-то должен поздравить и Агнесс… Вы позволите мне?..
- Это должен был сделать твой брат, - вздохнул Эжен, однако согласно кивнул. – Но раз уж сообщить приятелям для него важнее, то – будь так любезен.
Завтрак на столе остался нетронутым. Король, казалось, и после ухода сыновей не собирался начинать трапезу. Оливье вздохнул и пододвинул к своему господину тарелку. Ее содержимое отличалось от прочих блюд, но замечать это считалось неприличным.
Тарелку Эжен проигнорировал, глядя куда-то в пустоту. Протянутый эрцгерцогом кубок с травяным отваром он взял и даже поднес к губам, однако поставил обратно, так и не сделав ни глотка.
- Я могу поинтересоваться, по какому поводу траур? – голос Дали прозвучал очень ровно, однако в глазах мелькнуло беспокойство.
- Траур? – король вздрогнул и наконец-то перевел взгляд с одному ему ведомой точки на своего компаньона.
- Ну да, - Оливье ощутил облегчение, и его тон приобрел насмешливые нотки. – У вас такое лицо, как будто кто-то умер. Хотя мне почему-то казалось, что вы должны были обрадоваться…
Эжен прикрыл глаза и жестом поманил к себе Оливье. Тот подошел и несколько фамильярно опустился на подлокотник королевского кресла. Некоторое время король молчал, и могло показаться, что он вообще уснул. Впечатление рассеивали только пальцы, нервно поглаживающие резную ножку кубка. Наконец Эжен заговорил, но столь тихо, что эрцгерцогу пришлось склониться к нему максимально близко.
- Я просто думал… Когда-то, очень давно – будто в другой жизни – я не был уверен, что у меня будут дети… - король остановился, переводя немного сбившееся дыхание. Продолжил он чуть слышно: - Рождение Ришара и Робера – это уже чудо… Самое большое, самое драгоценное чудо в моей жизни. Я не уставал возносить молитвы в благодарность за этот дар… И желать чего-либо большего – это было бы святотатством с моей стороны.
Эжен снова замолчал. Каждая черточка его лица заострилась, и выглядел он едва ли не несчастным. Оливье вздохнул. Он всегда считал короля человеком весьма умным, однако логика его подчас ставила в тупик. Особенно в тех случаях, когда логика короля пересекалась с его же религиозностью. Эжен был набожным едва ли не до фанатизма, однако к некоторым вопросам относился весьма специфически. Если обычные смертные люди считают, что Создатель должен им, то король свято верил, что в роли вечного должника выступает он сам. Весь груз ответственности и проблем Эжен сносил безропотно, однако даже небольшая радость выбивала его из колеи. Королевский разум начинал метаться, пытаясь сообразить, чем придется расплачиваться за негаданную милость.
- А я не вижу, что здесь неестественного, - Оливье постарался придать своему голосу небрежность, и ему это прекрасно удалось. – Для этого женитьба дофина и затевалась. И свадьба была, прошу припомнить, более трех месяцев назад. Даже вам потребовалось лишь немногим больше времени, чтобы зачать наследников, а уж дофин едва ли не каждую ночь посещал супругу…
На обычно бледных скулах короля выступили розовые пятна. Эрцгерцог рассмеялся и, подхватив правую руку своего господина, поднес ее к губам.
- Еще немного, и я поверю, что вы не знаете, откуда берутся дети, - шепнул он Эжену в самое ухо, приблизившись настолько, что золотистая прядь волос колыхнулась от его дыхания. – Вы краснеете, как юный послушник – а я сам себе кажусь старым развратителем.
- Разве такое слово существует? – удивился король.
Оливье закатил глаза.
- Я вам о романтике, а вы о грамматике, - театрально вздохнул эрцгерцог. – В жизни не встречал человека, обделенного воображением более, нежели вы! Я уж и не знаю, что с вами можно сделать… Давайте лучше вернемся к началу разговора. Дофина ждет ребенка, а это значит, что скоро вы увидите своего внука… ну, или внучку. Разве это не прекрасно?
- Увижу ли?.. – на Эжена снова накатила тоска, и его голос прозвучал чуть слышно.
Эрцгерцог крепко сжал его ладонь, которую все еще продолжал держать в своей руке.
- Почему нет? – нарочито удивленно спросил он. – Дофина – молодая здоровая женщина. Не вижу причин, по которым она могла бы не доносить ребенка. Разумеется, следует назначить к ней даму постарше, чтобы та объяснила ее высочеству все тонкости, однако это чисто организационные вопросы, и мы их быстро утрясем.
Оливье замолчал, неотрывно глядя на короля. Ему казалось, что даже плечи этого хрупкого человека стали уже, когда Эжен выдавил из себя:
- Я не это имел ввиду… я верю в Агнешку… Я не верю в себя – что если я… не дождусь.
Вот они и дошли до этого вопроса. Эжен избегал беседовать со своим компаньоном о смерти - хотя Оливье и подозревал, что подобные разговоры он ведет со своим духовником. Мнения по этому поводу отца Себастьяна эрцгерцог не знал, однако сам он данную тему резко не одобрял, возможно, потому, что возникала она в моменты, когда король совершенно падал духом.
- Ваше величество, - решительным тоном произнес Оливье. - Если вы не собираетесь ударяться в загул и предаваться чрезмерным излишествам, то я не вижу причин, по которым вы бы не смогли дождаться этого, вне всякого сомнения, знаменательного события. Напротив, надеюсь, что оно станет для вас дополнительным стимулом бережнее обращаться с собой. Вы нравитесь дофине, и, думаю, она очень обидится на вас, если вы не дождетесь появления на свет ее первенца.
Больше всего ему хотелось обнять сейчас своего короля, однако не сомневался, что тот не одобрит такой фамильярности. Эжен изменял своим принципам, только когда ему совсем уж было невмоготу. Приходилось воздействовать исключительно словами и полагаться на силу своего красноречия.
- И вообще, ну что за упадническое настроение? - эрцгерцог решил перейти в атаку. - Вас ждет счастье - а вы делаете все, лишь бы не радоваться ему. Ну как вы будете поздравлять ее высочество с таким мрачным лицом? Она же испугается.
- Спасибо на добром слове, - король невольно усмехнулся, однако в этой усмешке имелось немало горечи.
- Всегда пожалуйста, - Оливье сохранял убийственную серьезность. - Правду говорить легко и приятно, а я, как вам известно, честный человек. Кстати! - воскликнул он, как бы случайно меняя тему. - Вот вам еще одна правда: вы можете заодно поздравить и меня.
- Ты тоже ждешь ребенка? - не удержался Эжен, и его компаньон мысленно пожал сам себе руку - ему удалось изменить ход королевских мыслей.
- О да! - эрцгерцог широко улыбнулся. - У нас намечается прибавление в семействе. У меня будет еще одна дочка.
- Ты уже знаешь пол? - удивление окончательно перебороло тоску, и король теперь смотрел прямо на собеседника. - Разве твоя супруга приезжала?
Оливье, с трудом подавив улыбку, покачал головой. Эжен сморгнул, и на его щеки стала возвращаться краска.
- Ты же не хочешь сказать, что у тебя…
Эрцгерцог расхохотался. Чувство юмора у короля отсутствовало, точно так же, как и воображение, и он выглядел довольно забавно, пытаясь всерьез анализировать шутку.
- Мой сын женится! - отсмеявшись, произнес Оливье. - Тем самым он подарит мне новую дочку. А вот когда они осчастливят внуками - это уж на их совести… и по воле Божьей, - добавил он прежде, чем Эжен его поправил.
- О, тогда поздравляю тебя и крестника, - эрцгерцог в который раз отметил, что радоваться за других у короля выходит значительно лучше - даже лицо просветлело. - Я знаю невесту?
- Даже если и забыли, то отца ее знаете хорошо, - довольный, что король оживился, Оливье позволил себе усмехнуться. - Дочь Мишеля Дарнье.
* * *
Мари вошла в кабинет отца и склонила голову. Маркиз Дарнье, подхватив ее за плечи, поднял и поцеловал в лоб.
- Поздравляю, дочка! - произнес он, прижимая девушку к груди.
- Благодарю, отец… - ответила Мари несколько удивленно. - Но с чем?
- Со свадьбой! - Мишель взял дочь за руку и отвел к окну, возле которого стояли два удобных кресла. - Как тебе, наверное, известно - от женских ушей трудно что-либо удержать в тайне - мы вели разговор с эрцгерцогом Дали о браке его сына с одной из вас. Так вот, сегодня утром я получил от него письмо: Андре выбрал тебя. Поэтому, когда двор будет возвращаться в столицу, мы сыграем свадьбу.
К его удивлению, дочь не высказала радости. Напротив, девушка побледнела и, внезапно соскользнув с кресла на пол, уткнулась отцу в колени.
- В чем дело, дочка? – маркиз нагнулся, пытаясь поднять дочь, но тщетно: та не желала подниматься. – ну что случилось?
- Но… отец… - Мари с трудом сдерживала слезы. – Почему именно я? Мадлен… гораздо красивее меня!
- Дали выбрали тебя, - терпеливо объяснил Мишель Дарнье. – И ты тоже весьма очаровательная девушка. И, видимо, Андре понравилась именно ты – раз он выбрал тебя. Ты будешь хорошей женой ему.
Дверь негромко приоткрылась, и в кабинет вошла маркиза Дарнье. Мари, стоявшая к матери спиной, не заметила ее прихода. Маркиз, завидев супругу, закатил глаза, а потом указал взглядом на дочь. «Не хочет», - произнес он одними губами.
Женевьев тяжело вздохнула. Ей даже нечем было утешить свое дитя: ей самой когда-то повезло. Много лет назад ее привезли в столицу на «смотрины». Около десятка девушек из лучших семей мечтали понравиться королю и украсить свою головку альвийской короной. Разнообразные празднества шли чередой, и на одном из них Женевьев и познакомилась с Мишелем Дарнье, входящего в число приближенных молодого короля. Когда выяснилось, что августейший выбор пал на другую девушку, она даже обрадовалась. Прошло совсем немного времени, и она сочеталась браком с тем, кого полюбила всем сердцем. Теперь же у них с мужем были две дочери на выданье и маленький сын – наследник всей семьи, ибо у старшего из братьев Дарнье своих детей не имелось вовсе.
Разумеется, Женевьев хотелось, чтобы ее дочери повторили этот путь, однако прекрасно понимала, что такое счастье – огромная редкость. И все-таки она никак не ожидала, что Мари будет расстроена до такой степени. Она наклонилась к дочери и положила руки ей на плечи.
- Быть может, ты в кого-то влюблена? – мягко спросила маркиза.
Мишель вздрогнул. Об этом варианте он не подумал. Но Мари только слегка побледнела и отрицательно покачала головой. Потупив взор, девушка негромко произнесла:
- Отец, я хотела обратиться к вам после свадьбы Мадлен, но сейчас… Я прошу разрешения уйти в монастырь.
Родители изумленно переглянулись. Мари всегда была тихой и послушной дочерью, любила службы и церковные традиции, однако им никогда не казалось, что она захочет отказаться от мирской жизни. А вот теперь она рыдает, предпочитая удачному замужеству монастырские стены.
- Отчего же в монастырь? – растеряно пробормотал маркиз, и в следующее мгновение поймал взгляд супруги. Вздохнув, он добавил: - Иди пока к себе. Мы еще вернемся к этому вопросу.
Мишель Дарнье помог дочери, утопавшей в пышных юбках, подняться и, едва та вышла, вопросительно посмотрел на Женевьев. Та перебирала жемчужины своего ожерелья, и лицо ее выглядело напряженно-расстроенным.
- Девочка разбаловалась, - пожаловался Мишель жене, предлагая ей второе кресло, рядом со своим.
- Боюсь, дело не в этом, - Женевьев опустилась в кресло и медленно расправила складки платья. – Ты видел, как она побледнела, когда я спросила про влюбленность?
Маркиз покачал головой. Даже прожив почти два десятка лет в браке, он не смог бы сказать, что понимает женщин.
- Я боюсь, - женщина нахмурилась, и ее пальцы стиснули одну из жемчужин, - что она все-таки в кого-то влюблена.
- Но отчего она не призналась? – Мишель недоуменно посмотрел на супругу. – Я бы не стал ее неволить…
- А если он ей неровня? – негромко перебила его Женевьев. – Если это кто-то, кто не достоин стать ее супругом?
- Тогда, разумеется, такой брак одобрить нельзя, - вздохнул маркиз. – И, надеюсь, Мари достаточно умна, чтобы это понимать. Отчего же она упрямится?
- А если… - лицо Женевьев стало еще более напряженным, но она вдруг осеклась. – Я поговорю с ней, хорошо? Сейчас она взволнована, ошарашена… Да и ты ее, наверное, прямо с порога ошеломил.
Мишель смущенно заерзал в кресле – супруга угадала.
- Я с нею поговорю, - уже тверже повторила маркиза и поднялась.
- Но ведь мне надо ответить Оливье! – предпринял последнюю попытку отстоять руководящую роль ее муж.
- Один день ничего не решает, - Женевьев через силу улыбнулась и вышла из кабинета.

Мари стояла на коленях и молилась. В своей комнате можно было не покрывать голову, по плечам девушки, по ее голубому платью рассыпались светло-русые волосы. Неяркие – как и весь облик старшей дочери, вздохнула про себя Женевьев. Мари была похожа на отца – а тот, хоть и обладал внешностью, как говорят, приятной, особой красотой не блистал.
Маркиза помогла дочери подняться с пола и усадила перед зеркалом. Взяв со столика гребень, она начала сама расчесывать густые, чуть вьющиеся волосы Мари. Тщательно подбирая слова, Женевьев напомнила девушке о дочернем долге и о роли женщины вообще. Помимо прочего коснулась она и радости материнства. Пристально вглядывалась маркиза Дарнье в лицо Мари, однако бледные скулы не покрылись смущенным румянцем, и испуг не мелькнул в глазах. Уже менее напряженно Женевьев наконец задала волнующий ее вопрос:
- И все-таки, Мари, скажи мне то, что, возможно, не решилась сказать при отце. Ты влюблена в кого-нибудь?
Карие глаза девушки устремились в пол, а пальцы нервно сплелись на коленях.
- Нет, матушка, - прошептала Мари. – Мое сердце отдано Богу.
- Может быть, была влюблена? – уточнила маркиза. – Ты же была на свадебных торжествах – наверняка там собралось немало привлекательных юношей…
Девушка сглотнула слезы и покачала головой, даже не вскрикнув, когда запутавшиеся в гребне волосы натянулись.
- Возможно… - Женевьев старалась действовать как можно осторожнее, чтобы не спугнуть. – Возможно, кто-то из юношей позволил себе… не совсем рыцарское поведение?
Дочь недоуменно посмотрела на мать. Глядя в ее удивленно распахнувшиеся глаза, маркиза пришла к мнению, что и здесь все чисто. От сердца отлегло.
- Тогда в чем же дело, глупышка? – улыбнулась Женевьев. – Андре Дали – партия очень и очень хорошая. Молод, красив, хорошего рода, богат – и приближен к дофину.
Девушка что-то тихонько пробормотала, и маркиза наклонилась к ней. Мари пришлось повторить:
- Дали – демоны.
Женевьев только руками всплеснула, не зная, рассмеяться над этим заявлением или разрыдаться над наивностью дочери.
- Демоны! – осмелела Мари. – Взгляните в их глаза – чисто кошачьи! А ведь все знают, что кошки – пособники врага рода человеческого. Зачем им разрешают быть рядом с королем?
- Кому, кошкам? – с трудом сдерживая улыбку, спросила Женевьев.
- Дали… - девушка отвернулась, теребя пальцами платье. – Они и выглядят все на одно лицо. Говорят, что жены им лишь для отвода глаз нужны – а детей им их Господин приносит.
- Что же плохого в том, чтобы дети походили на отца? – маркиза погладила свое неразумное дитя по русой макушке. – Вот и ты на своего похожа – скажешь, тебя тоже из преисподней принесли?
- Так это, - после паузы, ибо Мари не ответила, уточнила Женевьев, - единственная причина отказа?
Девушка почти сжалась в комочек под ее взглядом и кивнула, не поднимая головы.

- Демон? – Мишель Дарнье расхохотался.
Рассказ об имевшем место разговоре его немало позабавил. Женевьев не сообщила мужу только о своих подозрениях, однако о мнении дочери о будущей семье поведала. Маркиз взял руки супруги в свои ладони и, поднеся к лицу, поцеловал.
- Дорогая, - сквозь смех произнес он, - демонического в Оливье Дали не больше, чем в табуретке. Я его чуть ли не три десятка лет знаю – вместе ведь пажами у его величества служили. За королем он и правда будто привязанный ходит, но это по-другому называется: верностью. А в остальном – такой же человек он, как и все остальные. Мы вместе выросли, и каким я только его не видел!
Мишель довел Женевьев до кресла и усадил, сам оставшись на ногах. Пройдясь по комнате, он уже чуть более спокойно добавил:
- А что касается жен… Дали требуют от своих супруг той же верности. Причем – королю, а не… кому бы то ни было из королевской семьи. Про покойную королеву сама знаешь, какие слухи ходили – а эрцгерцогиня ей первейшей наперсницей была. Что бы там ни произошло, не думаю, что Оливье понравилась роль своей жены в тех событиях. Ничего удивительного, что он удалил ее от двора. Но Мари – девушка благоразумная, очень надеюсь, что она не будет впутываться ни в политические, ни тем более в любовные интриги. Место жены – подле мужа, а большего от нее Дали и не потребуют.
Женевьев покачала головой.
- Она правда боится, - произнесла она, глядя, как супруг совершает очередной круг по комнате. – Не знаю, откуда она набралась этих диких сплетен, но рыдает от души… Ты же знаешь, Мари никогда не была особо плаксивой – а тут сутки напролет…
- Ну что я могу тут поделать? – Мишель остановился и развел руками.
- Напиши Дали, - попросила Женевьев. – Не думаю, что для них столь уж важно, которая из наших дочерей войдет в их семью. Просто Мари – старшая, и она должна была получить предложение первой. Но Мадлен мечтает о замужестве, и почему бы не порадовать их обеих?
- Ну хорошо, - вздохнул маркиз, опускаясь в кресло напротив. – Я напишу и Оливье, и Жерару – пусть поговорит с ним еще до отъезда. Но свадьба будет! Дали – не те люди, чье предложение можно отвергнуть. Более блестящая партия – только с королевской семьей, а сейчас это невозможно. Мари или Мадлен – одна из них выйдет замуж в этом месяце.
* * *
Муж мадам Кантень являлся управляющим летнего дворца – единственным и бессменным. Получил он свою должность, едва здание оказалось готово принять высоких гостей, а с тех пор прошло уже лет тридцать. Хозяйство, не слишком большое и обычно по-сельски сонное, на летние месяцы становилось суматошным и беспокойным. Присутствие короля – это всегда волнующий момент, даже если оно запланированное и повторяющееся из года в год.
Короля мадам Кантень помнила совсем еще ребенком: в первый раз он приехал сюда, будучи десятилетним мальчиком. Хрупкий и бледный, казалось, совершенно не умеющий улыбаться, он смотрелся на удивление неуместным как среди ровесников, шумных и веселых, так и среди взрослых, рядом с которыми выглядел странной стеклянной куклой.
Годы шли, дети росли (собственные дети мадам Кантень выросли давным-давно, и она с интересом следила за чужими), и в один из очередных приездов супруга управляющего увидела, насколько вытянулся молодой король – увы, исключительно в высоту, оставшись при этом таким же неестественно худым.
А еще через пару лет двор привез с собой юную королеву – на удивление хорошенькую и смешливую. Потом появились и маленькие принцы. Те, кто вырос бок о бок с королем, помнили о полученном преимуществе, и потому изо всех сил старались подготовить себе смену; маленькие принцы были обеспечены соответствующей компанией. Ватага мальчишек носилась по окрестным полям и отдыхая здесь от строгостей столичной жизни.
Постепенно повзрослели и эти дети – оставалось только руками всплеснуть, когда во внутреннем дворе сказочного дворца дружно спешились двое высоких статных юношей. За них оставалось только порадоваться, а вот короля, который был далеко еще не стар, но уже не мог обойтись без посторонней помощи, стало очень жаль.
Но несмотря на то, что уже без малого четверть века двор приезжал в Оствиль, ни разу король не приглашал мадам Кантень для беседы. Разумеется, когда по приезде управляющий с супругой встречали столичных гостей, его величество бывал столь любезен, что обращался к ней с несколькими словами, однако этим все и ограничивалось. Что же ему потребовалось сейчас?
Дойдя до покоев короля, пожилая женщина еще раз внимательно себя осмотрела и лишний раз убедилась, что ее наряд безукоризненно аккуратен. Пажи, дежурившие в приемной, пропустили мадам Кантень в кабинет, и она, волнуясь, переступила порог.
Король сидел в кресле у окна и просматривал какие-то документы, однако при появлении женщины отложил их на столик, стоявший рядом. И тут во рту мадам Кантень пересохло: на коленях у его величества вольготно расположился крупный серо-полосатый кот. Обычный беспородный кот разлегся на королевских коленях так, будто это его самое что ни на есть законное место!
- Добрый день, мадам Кантень, - голос Эжена вывел супругу управляющего из ступора, и она поспешно поклонилась, забыв, что уже сделала это. – Я слышал, что это вы держите во дворце несколько кошек?
- Тоже ведь твари Божьи, - пролепетала пожилая женщина. – Опять же, мышей они ловят… Но если этот разбойник вас потревожил…
Мадам Кантень задохнулась от волнения, и король едва заметно улыбнулся.
- Нет-нет, - произнес он. – Как раз напротив. Мне понравился ваш кот, и я хотел бы забрать его с собой.
- Ох, ваше величество, - смутилась женщина, - но ведь именно этот совершенно бесполезен! Ленив – в жизни ни одной мышки не поймал, только попрошайничает на кухне. А выгнать – рука не поднимается…
- Вот и прекрасно, - Эжен опустил руку на кошачью спинку и погладил. – Мне вовсе не нужно, чтобы кот носился по кабинету, путая бумаги и опрокидывая чернильницы. А уж чем покормить – найдется.
- О… - мадам Кантень совсем растерялась. – Вам виднее, ваше величество. Если вам нужен именно этот кот, то, конечно…
Она развела руками, зачаровано глядя, как тонкие пальцы короля, погрузившись в густую шерстку, почесывали за кошачьим ухом. Глаза зверя превратились в узкие щелочки, а откуда-то изнутри начало исходить негромкое довольное мурчание.
- Сколько вы хотите за него? – поинтересовался Эжен у супруги управляющего.
Та вздрогнула, с трудом отводя взгляд от завораживающей картины. С одной стороны, выставлять цену ей казалось неуместным. Пользы от кота-бездельника никакой, да и не ее он – приблудился в прошлом году, а откуда, мадам Кантень и не знала. А тут хоть порадовал его величество – вон как тот ласкает обнаглевшую животинку. Но с другой стороны – королю вроде как подарки дарить не положено, да и неприлично. И касается это даже таких специфических «товаров», как коты.
- Ну хорошо, - видя ее замешательство, вновь заговорил Эжен. – Не хотите продавать – давайте попробуем поменяться. Подойдите.

Женщина подошла, не зная, куда девать руки, а король уже протягивал ей небольшой блестящий предмет. Мадам Кантень осторожно, боясь задеть узкую белую руку, взяла его. Присмотревшись, она поняла, что это брошь в виде свернувшейся кошки; глазами служили два изумруда.
Супруга управляющего ахнула. Изумрудные шахты принадлежали королевской семье. Прекрасные зеленые камни украшали ее членов, а также ордена. Получить драгоценность с изумрудами из рук короля – это величайшая честь, такие вещи хранили особо бережно и передавали из поколения в поколение. Не имея слов, мадам Кантень застыла в низком поклоне.
- Вы согласны на обмен? – мягко спросил Эжен.
- Ах, ваше величество! – пожилая женщина с трудом подбирала слова. – Не стоит он этого… Да и все мои коты, вместе взятые…
- Раз обе стороны считают себя в выигрыше, значит, сделка удачная, - король кивнул в такт своим мыслям. – Будем считать, что обмен состоялся. Вы можете идти, мадам Кантень.
Стоило супруге управляющего покинуть кабинет, как туда проскользнул Оливье Дали.
- Она права, - заявил эрцгерцог с порога. – Это чудовище столько не стоит.
- А я не покупал, - задумчиво отозвался Эжен. – Я поменялся.
Оливье фыркнул, и кот дернул в его сторону усами. Король бросил на своего компаньона взгляд из-под полуопущенных ресниц.
- Вы похожи, - сказал он, следя за реакцией собеседника. – Давай я назову его в твою честь?
- Спасибо, но не надо. Он все равно не станет отзываться, а я буду, как вы изволили выразиться, ревновать. Да и какой из меня кот?
Эрцгерцог подошел к креслу своего господина и наклонился, опершись одной рукой о высокую спинку.
- Про Дали говорят, что мы – псы, - голос Оливье звучал проникновенно.
Эжен покачал головой.
- Псы подчиняются беспрекословно. А у тебя на каждое мое слово находится десяток. Более того: ты позволяешь себе не слушаться своего короля.
- Возможно, я слишком люблю своего короля, чтобы в некоторых случаях его слушаться, - эрцгерцог говорил очень мягко, он склонился столь близко, что его каштановые кудри касались плеч Эжена.
- Если бы все так рассуждали, - король посмотрел на него с показной строгостью, - от моей власти бы ничего не осталось. Каждый бы считал, что лучше меня знает, когда меня надо слушаться, а когда нет.
- Вы тысячу раз правы! – Оливье просиял, и на его лице расцвела улыбка. – Всем нельзя так рассуждать. Но я-то ведь не «каждый», верно?
Он довольно прищурился, еще больше напоминая кота.
- А еще, - добавил вдруг эрцгерцог, - я гораздо лучше этого чудовища.
-Ты мурлыкать не умеешь, - подумав, сделал вывод Эжен. – А еще он не спорит со мною.
- И не знает ваших темных секретов, - усмехнулся компаньон.
- У тебя странное обо мне представление, - король дернул правым плечом, отчего кот недовольно зашевелил усами. – У меня нет никаких «темных секретов».
- Вот видите, - с интересом наблюдая за этими действиями, заметил эрцгерцог, - даже кота вы уже начинаете раздражать. Я – единственный, кто принимает вас со всеми недостатками.
- У короля не бывает недостатков, сколько раз тебе объяснять? – Эжен нахмурился, однако его компаньон оставался безмятежным.
- Я поверю в эти слова, только когда вы поверите в них сами, - Оливье позволил себе неприлично обаятельную улыбку. – А то мне вы говорите одно, а отцу Себастьяну – совершенно иное…
- Если окажется, что ты еще и исповеди подслушиваешь…
Король не успел договорить, ибо эрцгерцог замахал руками.
- Как можно, ваше величество?! Много грехов на моей душе, но чтобы такой? – выглядел он при этой патетической тираде весьма забавно. – Просто я слишком давно и слишком хорошо вас знаю. И все ваши «грехи» помню с детства. Вы же новых не выдумываете – у вас фантазии не хватает.
Эжен, поджав губы, отвернулся от своего компаньона и демонстративно обратился к коту:
- Ты слышишь, как он меня оскорбляет? Даже не представляю, почему я до сих пор его терплю…
- Пра-авильно! – протянул эрцгерцог. – Теперь вы будете жаловаться на меня коту. Нашли себе достойного собеседника! Я очень за вас рад.
- Оливье, ты переходишь всякие границы, - укоризненно произнес король. – Ну что тебе сделало бедное животное?
- Что оно мне сделало? – возмутился компаньон. – Вы мне что обещали? В день по две прогулки по сорок минут каждая. Время второй уже давным-давно наступило, а вы заняты этим чудовищем.
Эжен закатил глаза.
- Как будто с тобой можно о чем-либо забыть! – вздохнул он.
- Это для вашего же блага, ваше величество, - Оливье пожал плечами, а потом вдруг лукаво улыбнулся. – А давайте тоже меняться? Вы мне – кота, а я вам Иво. Выгодный обмен!
Король сделал вид, что всерьез задумался над этим предложением, после чего отрицательно покачал головой.
- Не пойдет. Кот мой, и Иво тоже служит мне. Тебе нечего предложить.
- Ну а мою компанию? – не унимался эрцгерцог. – Я даже согласен нести рядом с вами это чудовище.
- Пожалуй, ему это не понравится, - усмехнулся Эжен. – Уверен, он предпочтет остаться здесь.
- Желаете последовать его примеру?
В голосе Оливье прозвучало напряжение. Уговаривать короля было делом сложным и малоприятным. С одной стороны компаньон понимал своего господина: ходить тому и правда было тяжело; но с другой стороны, о том, что жизнь требует движения, говорили еще древние, а эрцгерцог был склонен придерживаться учений прошлого. Оливье Дали был твердо убежден в пользе небольших, но регулярных прогулок. Эжен, казалось, не был с ним согласен, однако поддавался на уговоры – скорее из упрямства и желания выглядеть лучше, чем на самом деле. Однако если королю вздумывалось упереться, переубедить его бывало крайне непросто.
Эжен посмотрел на своего компаньона долгим внимательным взглядом. Потом отвел глаза и вздохнул.
- Раз обещал – то не могу отказаться. Отнеси кота в мою спальню, и возвращайся издеваться над своим королем.
Оливье стремительно подхватил не успевшего отреагировать зверя с колен своего господина и торжествующе заявил, глядя прямо в кошачьи глаза:
- Я победил тебя!