У Эжена сегодня День Рождения )
Пока еще сегодня - хотя Граф своим тормозом едва не упустил время...
Чисто по годам ему уже целых 15 лет - он "народился", когда я был в шестом классе )

Не знаю, насколько это может считаться подарком... Однако я дописал третью главу ориджа )
Там наверняка вагон и маленькая тележка описок, опечаток и прочих ошибок... Просто очень уж хотелось выложить именно сегодня, успеть...

Глава 3
Ноги в легких туфельках почти неслышно ступали по траве, искрящейся капельками росы. Утренний воздух был восхитительно свеж, и солнечные лучи, совсем еще робкие, косые, лишь окрашивали восточный край неба в золотисто-розовые тона.
А Ришар в ее спальне продолжал почивать. Агнешка негромко рассмеялась: она честно пыталась растолкать супруга, но тот лишь пробормотал нечто неразборчивое, после чего натянул одеяло на голову – снаружи остались лишь белокурые волосы, рассыпанные по подушке. Сонный Ришар вообще выглядел забавно – во сне дофин казался еще более юным, нежели на самом деле: пушок, еще не ставший щетиной, был едва заметен на гладкой коже. Куда более заметной смотрелась небольшая круглая родинка на левой скуле, чуть ниже глаза. Агнешка уже знала, что при дворе обитает немало поклонников – точнее, поклонниц – этой милой черты. Некоторое время назад дофина высказала удивление, что при дворе многие дамы имеют родинки на одном и том же месте. Робер, которому это и было сказано, рассмеялся и пояснил, что родинки эти накладные – из темного бархата; а носят их те, кто хочет выразить свое восхищение дофином. Девушке это показалось глупым, однако она не могла не признать, что Ришару родинка придает дополнительное очарование.
Но родинка, вместе с остальным лицом, спряталась под одеялом, и принцесса покинула супружескую спальню в одиночестве.
На самом деле Агнешка тоже не была сторонницей раннего подъема. В Альвии на утреннюю службу следовало приходить в обязательном порядке, и за предыдущие два месяца дофина не раз помянула этот пункт придворных правил недобрым словом.
Однако здесь, в сказочном домике, Агнешка просто не могла остаться в постели в этот час. Ее тянуло пройтись по утреннему парку, увидеть восход солнца, вдохнуть аромат только что распустившихся цветов. На рассвет она, правда, опоздала, но все прочие удовольствия получила сполна. Ощущения детства нахлынули на нее с новой силой. То, что полонская граница находилась всего в нескольких часах езды, лишь обостряло чувства.
Погруженная в свои мысли, Агнешка пересекла лужайку и вышла на тропинку, увлекшую ее в глубину парка. Девушка шла все дальше и дальше, пока не вышла на дорожку, вдоль которой росли кусты с прекрасными белыми розами. Бутоны только-только начали распускаться, и из-за этого цветы выглядели нежными и девственными. Агнешке хотелось заполучить хотя бы одну из роз и приколоть ее к своему платью, но у нее не поднималась рука сорвать такой волшебный цветок. И потому дофина просто шла вперед, наслаждаясь их красотой, свежим воздухом и почти звенящей тишиной.
Агнешка так увлеклась разглядыванием цветов, что не расслышала звука шагов неподалеку. Она прошла еще немного и буквально врезалась в небольшую группу людей, идущих по тропинке, пересекающейся с ее дорогой.
Нос девушки уткнулся в расшитый золотом изумрудный гаун. Человек пошатнулся и вскинул правую руку, коснувшись ею плеча Агнешки. Принцесса запрокинула голову – и встретилась взглядом с королем. Еще немного – и девушка поспешно сделала шаг назад, ибо так близко к его величеству она не находилась даже в те минуты, когда он вел ее к алтарю.
В карих глазах промелькнуло удивление, а лицо Агнешки начала заливать краска.
- Доброе утро, - выпалила она, и только потом вспомнила, что разговор может начинать только сам король.
- В том, что оно доброе, я уже не уверен, - негромко ответил Эжен.
Он не мог отвести взгляда от собранных в пушистую косу темно-каштановых волос, а Агнешка не решалась сказать что-либо еще, опасаясь сделать еще хуже.
- Мы только что прошли очаровательную беседку, - внезапно прозвучал третий голос. – Думаю, удобнее было бы продолжить разговор там.
Только тут принцесса поняла, что король совершал раннюю прогулку не в одиночестве. Совсем рядом стоял высокий черноволосый юноша, который всегда находился возле короля, и на чью руку тот опирался, а чуть дальше – эрцгерцог Дали. Именно он и высказал предложение о беседке, и король кивком указал Агнешке направление. Девушка послушалась, бросив досадливый взгляд на лишних спутников. У ее «недостойного принцессы поведения» оказались свидетели.
Шли медленно, и досада Агнешки успела смениться недоумением. Они сейчас не на глазах у сотен придворных, зачем идти таким церемонным шагом? Дофина вскинула взгляд на короля, и убедилась, что вид у него такой же, как в тронном зале: величественный и исполненный достоинства.
- Я прошу прощения, - голос, раздавшийся из-за ее правого плеча, заставил девушку вздрогнуть. – Если его величество позволит, я хотел бы вам кое-что показать, ваше высочество...
Король кивнул, и эрцгерцог предложил Агнешке руку. Дофина насторожено протянула ему свою ладошку, и Оливье Дали увлек ее вперед, к беседке. Еще никто не помогал ей подняться по ступенькам столь бережно – Агнешка почувствовала себя хрупкой стеклянной статуэткой, которую боятся разбить.
- Вам нравятся эти розы? – любезно поинтересовался эрцгерцог, подводя свою юную спутницу к дальнему краю беседки.
- О да, - взгляд девушки скользнул по роскошным кустам. Розы здесь росли немного другие: тоже белые, но с едва заметными голубоватыми прожилками. – Они просто чудесны…
- Тогда отчего же вы не выбрали для себя хотя бы одну?
Мужчина улыбнулся, и Агнешка с удивлением подумала, отчего Ришар назвал его когда-то скучным человеком. Конечно, дофин умудрился назвать скучным и своего собственного отца, но здесь девушка не слишком удивлялась: ее брат Йозеф тоже жаловался на их отца, ведь тот многое спрашивал с него, как с наследника престола. Но чем же эрцгерцог, с его приятной улыбкой и галантной речью, мог вызвать такое отношение у дофина? Агнешке он показался довольно обаятельным. В отличие от большинства мужчин, окружавших полонскую принцессу в последнее время, эрцгерцог был не слишком высок, по крайней мере, ей не приходилось запрокидывать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Зато он, что называется, «хорошо сохранился» - если бы Агнешка не была знакома с Андре и Эжени, она никогда бы не поверила, что у эрцгерцога могут быть такие взрослые дети.
- Я… Они показались мне слишком красивыми, - ответила девушка. – Я никогда не видела таких…
После того, как она озвучила свою причину, та показалась ей очень глупой, однако Оливье Дали только покачал головой и, срезав одну из роз, протянул дофине прекрасный цветок.
- Прошу вас, ваше высочество, - эрцгерцог склонил перед ней голову. – Это дамасские розы – в Европе они редкость. Именно эти называются «Королевская кровь».
- А почему? – поинтересовалась Агнешка, поднося цветок к глазам и любуясь им.
- Считается, что у королей кровь голубая, - Оливье Дали странно улыбнулся, однако девушка, разглядывавшая изящный узор, этого не заметила. Она лишь склонила голову к правому плечу и спросила:
- И это правда?
- Как знать, ваше высочество… - уклончиво ответил эрцгерцог. – Королевская кровь слишком ценна, чтобы проливать ее просто так. Разве вы не знаете, что одна капля крови короля дороже, чем кровь всех его подданных?
- Нет, - Агнешка рассмеялась. – Наша шляхта пришла бы в ужас, если бы кто-либо сказал им подобное.
- Оливье, тебе не кажется, что ты слишком долго владел вниманием ее высочества?
Голос короля заставил девушку вздрогнуть и обернуться. Эжен сидел на скамейке за ее спиной – и Агнешка тут же вспомнила, что к королю поворачиваться спиной нельзя. Наверное, она снова покраснела, однако присутствующие сделали вид, что этого не заметили. Эжен лишь указал ей на скамью напротив, и девушка, рассеяно вертя в руках цветок розы, присела. На этот раз она решила молчать до упора.
В тишине прошло несколько минут, после чего король негромко произнес:
- Не желаете ли объясниться, Агнесс?
Дофина едва удержалась от того, чтобы закусить губу. Тогда, в поездке, беседуя с ней на полонском языке, он называл ее Агнешкой. Теперь разговор велся по-альвийски, и, похоже, теперь ей не услышать родного обращения.
- Я хотела пройтись, - расстроено произнесла она. – Я будила Ришара, но он отказался просыпаться, а мне так хотелось… В парке сейчас так свежо и хорошо, понимаете?
- Понимаю, - Эжен почему-то бросил насмешливый взгляд в сторону эрцгерцога и немного смягчился. – А почему в таком виде?
- Так ведь все еще спят, - Агнешка сделала вид, что удивлена вопросом, хотя и порадовалась, что руки у нее заняты: если бы не роза, теребить она начала бы косу. – А если бы кто из слуг и увидел – вряд ли меня тут так хорошо знают…
- Дело не в том, кто вас видит, - едва заметно вздохнул король. – Дело в том, как вы сами ставите себя. Пока вы считаете, что дофина – это лишь роль, которую вы играете перед определенным кругом лиц, вы никогда не войдете полностью в свое положение. Вы – супруга наследника престола, это ваша суть, и неважно, находитесь вы перед целой площадью народа или в одиночестве. Никто не возбраняет вам утренних прогулок – но выйти вы должны были, полностью завершив туалет, и в соответствующем сопровождении.
Он запнулся, ибо заметил, что по лицу девушки потекли слезы.
- Вы совсем запугали бедное дитя, ваше величество, - эрцгерцог, стоявший во время разговора чуть в стороне, шагнул к Агнешке и протянул ей белоснежный платок. На тончайшем батисте золотыми нитями был вышит вензель: дерево и вонзившаяся в него стрела. – Прямо будто приговор зачитали!
- Я не думала, что это настолько плохо, - всхлипнула Агнешка, комкая врученный платок, но так и не решаясь им воспользоваться. – И я не понимаю – как можно быть всегда только кем-то одним? Почему так плохо хоть иногда побыть самой собой?
- Потому, - ответил король совсем тихо, - что это и есть вы сама – тот высший крест, который вам назначен. Он отлит из чистого золота, а золото всегда имеет немалый вес. Вы родились принцессой – и должны идти по дороге, намеченной для вас Господом.
- Ваше величество! – Оливье Дали снова вмешался, пользуясь тем, что Агнешка не знала, как ответить на слова короля. – Если уж каждому написана его судьба, то не отнимайте кусок хлеба у отца Себастьяна. Часа через полтора начнется служба – вот тогда и будет время для проповедей.
- И что же ты предлагаешь? - Эжен демонстративно посмотрел на своего компаньона.
- Я предлагаю отправить ее высочество обратно, пока дофин не поднял тревогу. Уверен, больше подобные досадные ошибки не будут допускаться.
Король перевел взгляд на Агнешку, и та поспешно кивнула.
- Ну что ж, - Эжен задумчиво кивнул. – Тогда будь так добр, проводи ее до покоев. Одна она еще долго будет плутать по здешним лабиринтам, - видя, что эрцгерцог хочет что-то сказать, он добавил: - А мы с Иво подождем тебя здесь.
Оливье Дали поклонился королю и подал дофине руку, помогая подняться.
Когда они отошли на некоторое расстояние от беседки, Агнешка позволила себе поинтересоваться:
- Почему его величество отпустил меня с вами? Робер говорил, что замужняя дама не может находиться наедине с посторонним мужчиной…
- О, не беспокойтесь, - эрцгерцог странно усмехнулся. – Про меня не подумают ничего дурного… Остаться наедине с Дали – то же самое, что остаться наедине с верным псом. Я не оставлю пятна на вашей репутации.
Агнешка вздрогнула и покосилась на своего спутника, чье лицо было совершенно спокойно. Казалось, он не видел ничего уничижительного в произнесенной им фразе. Эрцгерцог шел очень быстро, почти на грани приличий – еще немного, и девушке пришлось бы припустить за ним вприпрыжку. Очень скоро розовые кусты сменились другими растениями, а дорожки стали шире. Дофина, смущенная воцарившейся тишиной, рискнула снова завести разговор:
- Скажите, пожалуйста… А кто тот молодой человек, что всегда сопровождает короля?
- Иво Персен? – несколько рассеяно поинтересовался эрцгерцог. Он смотрел прямо перед собой, будто пытаясь притянуть взглядом здание. – Он телохранитель его величества.
- Разве королю нужен телохранитель? – удивилась Агнешка. – Мне казалось, что королевскую семью все уважают, и никому не придет в голову…
- Это его обязанность, - не совсем вежливо прервал ее эрцгерцог. – Позвольте один маленький совет, ваше высочество? – и, не дожидаясь разрешения, продолжил: - Не пытайтесь понять смысл всех придворных традиций – может оказаться, что смысла в них нет вовсе. Просто примите их такими, какие они есть, и запомните их. Меньше будет головной боли – и вам, и всем прочим.
После этой отповеди Оливье Дали уже не казался дофине таким уж однозначно симпатичным человеком. Девушка нахмурилась и решила больше не заводить с ним разговоров. Еще больше она утвердилась в своем решении, когда заметила, какой взгляд эрцгерцог бросил на свою дочь, которой и передал на попечение Агнешку. Дали ничего не сказал, однако Эжени потупилась с виноватым видом, будто прекрасно понимая, в чем ее обвиняют. После этого, даже не попрощавшись, эрцгерцог унесся обратно.
- Ничего не говори! – заявила Агнешка, хотя ее фрейлина и не собиралась открывать рта. – Прикажи одеваться!

- Быстро ты управился…
- Вы мне настолько не рады?
- Оливье, вот скажи мне, как дофина может запомнить и соблюдать все правила, если даже эрцгерцог не считает для себя нужным придерживаться элементарных приличий? – строгий голос короля несколько не вязался с насмешливым взглядом карих глаз.
Дали скорбно вздохнул и напустил на себя виноватый вид. Эжен покачал головой, а потом указал своему компаньону на место возле себя. Эрцгерцог поклонился и последовал приглашению. Уже сев, он бросил Иво, стоящему по левую руку от короля:
- Можешь прогуляться. Я тебя позову, когда понадобишься.
Эжен проводил взглядом черноволосого молодого человека и негромко произнес:
- Ты сегодня был необычайно любезен… Так галантен с дофиной…
- Она вам нравится, - вытянув ноги, Оливье усмехнулся краем рта. – Видя, как наивна ее высочество, и зная ваше тщеславие, я подумал, что вы захотите и дальше вводить ее в заблуждение.
- Я – тщеславен? – нахмурился Эжен. – Оливье, уже не могу припомнить ни одного греха, в котором бы ты меня не обвинял…
- Вы цепляетесь к мелочам, - ухмылка стала шире.
- И в заблуждение я никого не ввожу, - почти огрызнулся король. – Просто мне будет неприятно, если в ее взгляде я увижу брезгливость…
- Или жалость, - тихо добавил эрцгерцог. – Давайте угадаю: этого вы боитесь еще больше?
Эжен не ответил, и некоторое время мужчины сидели в тишине. Солнце тем временем поднималось все выше и выше, начинало пригревать, а в золотых кудрях короля играли яркие блики.
- Полонская панночка не отпускает, верно? – негромко произнес Оливье. В его голосе не осталось ни тени насмешки, однако Эжен все равно вздрогнул. Он опять промолчал, и эрцгерцог добавил: - Несбывшиеся мечты всегда дороже сбывшихся – они всегда прекраснее…
- Снежаны уже не будет, - после очередной паузы твердо сказал король. – Иногда я думаю, что ее и не было вовсе – так, сон из детства. И я прекрасно осознаю, что дофина Агнесс – совершенно другая девушка. То, что я разваливаюсь на части, не означает, что я сошел с ума. Я просто…
Он замолчал, колеблясь. Казалось, ему очень хочется продолжить, однако он был не в силах позволить себе такой роскоши.
- Я понимаю, - внезапно улыбнулся Оливье.
- Что ты понимаешь? – во взгляде Эжена мелькнула настороженность. Несмотря на то, что своего компаньона он знал с детства, тот все равно каждый раз умудрялся увести разговор в неожиданную сторону.
- Я понимаю, - эрцгерцог продолжал безмятежно улыбаться, - что такого, несомненно, маленького государства, как Альвия, на ваши плечи, конечно же, недостаточно. А так как его высочество дофин от ваших лекций зевает, его высокопреосвященство принц-кардинал боится вас лишний раз побеспокоить, то юное наивное дитя, слушающее вас, чуть ли не открыв рот – это истинная находка. Для нее вы и умный, и сильный, и могущественный… и даже добрый. И вы готовы играть с ней в эту игру, даже противореча самому себе.
Король печально усмехнулся.
- Я настолько жалко выгляжу? – спокойно поинтересовался он.
Его руки лежали на коленях неподвижно, будто являясь частью узора на гауне. Оливье очень осторожно взял правую ладонь и легким, почти невесомым движением ее погладил.
- Как король – да, - после некоторого молчания произнес эрцгерцог. – Как человек – нет. Это естественно – хотеть… понимания.
- Королю не нужно понимания, - не глядя на него, отрывисто бросил Эжен.
- Говорить неправду – нехорошо, - Оливье едва заметно стиснул узкую ладонь. – Не забудьте покаяться в этом отцу Себастьяну, ладно?
- Ты злой человек, - король нахмурился, однако руки не отнял. – В чем ты еще меня обвинишь?
- Вы не хотите этого слышать, - эрцгерцог покачал головой. – Если я начну зачитывать весь список ваших грехов, мы опоздаем не только к службе, но и к завтраку. А, возможно, и к обеду. А между ними еще и утреннее заседание совета, если вы не забыли. И вовсе я не злой, как вы изволили выразиться. Я, можно сказать, самый добрый человек в королевстве: я единственный знаю про ваш совершенно невыносимый характер – и все равно люблю вас. Но вы не цените даже этого… хотя, насколько мне известно, монаршей благодарности не существует в принципе. Так что я ни на что не претендую и готов смиренно нести свой крест под вашим жестоким и несправедливым гнетом.
Уголки рта Эжена странно подрагивали, хотя король прилагал все силы, чтобы сохранять невозмутимость. Однако с последними словами его выдержка пала под натиском эмоций, и Эжен уже не смог скрывать улыбки.
- Вот! – продолжал разглагольствовать Оливье, явно наслаждаясь результатом своей речи. – Я рассказываю вам о своих страданиях, признаюсь в адских муках, что меня терзают – а вам смешно. Вы смеетесь над моим отчаяньем и не желаете снизойти к мольбам.
- О чем ты молишь, страдалец? – король уже откровенно улыбался, глядя на дышащее пафосом лицо своего компаньона.
- Я молю о том, чтобы наш государь поменьше беспокоился о полонских панночках и побольше думал о себе. Например о том, что время утренней службы все ближе и ближе, а до места ее проведения еще идти и идти.
- Значит, пора отправляться в этот путь, - король деланно вздохнул. – Зови Иво.
* * *
В Оствиле двор частично сбрасывал оковы условностей. По крайней мере, это относилось к той части придворного мира, которую составляла молодежь. По негласной договоренности, король закрывал глаза на ее развлечения – если, конечно, они не шли вразрез с моралью.
Пожалуй, после Полонии даже это не показалось бы Агнешке таким уж послаблением, однако пара месяцев при альвийском дворе изменили ее взгляд на ситуацию. И потому юная дофина искренне радовалась не столько теплым и светлым дням, сколько опьяняющему ощущению бесконечной игры. Играли всегда и везде – единственным временем, когда смолкали шутки и смех, были церковные службы. Особо непоседливые парочки умудрялись перемигиваться и во время их проведения, однако рисковали поступать так немногие – в религиозных вопросах король всегда был строг.
Но все прочее время принадлежало юности. Развлечения вспыхнули с новой силой, и наследный принц с молодой супругой были в них главными участниками. Прогулки, купания, псовые и соколиные охоты, пикники, представления странствующих трупп и собственные музыкальные концерты, танцы, маскарады, розыгрыши – и множество прочих забав, какие только могла измыслить человеческая фантазия.
Агнешка так и не села за письмо отцу. Она помнила об обещании, данном королю Эжену, однако от его исполнения вечно что-то отвлекало. Девушка утешала себя тем, что никакой особой спешки нет, и если не сегодня, то завтра она уж обязательно напишет. Завтра превращалось в послезавтра, но каждый день приходили новые забавы – и золотой письменный прибор оставался нетронутым.
Совсем уж не до писем стало в последние дни. Наступил август, принеся первые плоды, и подступало время Большой ежегодной ярмарки. В Полонии ярмарки проводились осенью, после сбора урожая. В Альвии поля тоже еще не убирали, но, как пояснил Агнешке Робер, для Большой ярмарки урожай – лишь предлог. Торговцы хотели застать в Оствиле королевский двор, и ради такого случая привозили множество диковинок. Ярмарка вписывалась в деревенский колорит, и потому знать охотно посещала ее, однако в столице на такой интерес рассчитывать не приходилось. К тому же в Наполи дамы не позволяли себе прогулок по городу, в то время как именно они оставляли на ярмарке в Оствиле весьма значительные суммы.
Дома Агнешке побывать на ярмарках ни разу не довелось. Король Любомир не считал, что принцессе не место среди простонародья, но он не решался отпускать дочь в ярмарочную толчею даже в сопровождении солдат.
Однако Ришар уже дал обещание взять супругу с собой. Агнешка сперва опасалась, как бы все не вылилось в «официальное мероприятие» - и это означало, что она еще очень плохо знала дофина.
Компания для похода на ярмарку собралась немаленькая, но на роль делегации она никак не тянула. Из девушек, помимо самой Агнешки, была только Эжени, зато сопровождать двух дам отправлялись шестеро кавалеров. К близнецам, кроме тенью следующего за Ришаром Андре, присоединились сыновья коннетабля Монтере и еще один молодой человек, которого Агнешка раньше не видела. Отец Стефана де Стоунлэ покинул двор несколько лет назад, и юноша с тех пор бывал здесь лишь наездами. Зато сыновей коннетабля не заметить и не запомнить было трудно: высокие, широкоплечие, с черными кудрями – даже четырнадцатилетний Пьер выглядел ровесником их высочеств, а Анатоль, который и правда был им одногодком, смотрелся совершенно взрослым мужчиной. Агнешке зеленые глаза младшего Монтере казались подозрительно знакомыми – и она не ошиблась: братья приходились кузенами Андре и Эжени по матери, что позволило Ришару заявить, будто намечается практически семейная прогулка.
На ярмарку собирались и многие представители старшего поколения, и Агнешку слова о «семейной прогулке» ввели в заблуждение: она понадеялась, что и король отправится с ними.
- Отец? – удивился Ришар, помогая супруге выйти из портшеза, когда тот остановился на окраине раскинувшегося ярмарочного городка. – Шутите? Он никогда с нами не ходил, даже в лучше годы.
- Лучшие? – удивилась Агнешка, однако дофин уже отвлекся на что-то иное.
Вскоре и сама девушка позабыла про свой вопрос. Краски, звуки и запахи ярмарки поглотили ее, подобно легендарному чудовищу. Яркие, лоскутно-мозаичные мазки притягивали взор, заставляя крутить головой беспрестанно – лишь бы не упустить ничего из этой пестрой круговерти. Безумно хотелось броситься сразу во все стороны, и Агнешка была крайне признательна близнецам за то, что те как подхватили ее под руки в самом начале прогулки, так и продолжали увлекать за собой, не давая беспорядочно метаться от лотка к лотку. Вряд ли хотя бы половина вещей заинтересовала бы ее в иное время, однако сейчас все выглядело настолько нарядным и привлекательным, что руки сами тянулись к ярмарочным развалам. Ришар посмеивался над ее воодушевлением и охотно исполнял все ее прихоти, расплачиваясь как деньгами, так и широкими улыбками. Его маскарад – а молодежь облачилась в местные костюмы вместо придворных нарядов – не стоил и ломаного гроша: простой покрой искупался роскошной тканью, а дорогие украшения окончательно рушили «деревенский» образ. Дофина узнавали и приветственно махали ему. Ришар улыбался в ответ и прикладывал палец ко рту, будто прося сохранять несуществующую тайну.
- Похоже, его все очень любят, - тихонько произнесла Агнешка, пристально рассматривая янтарные бусы.
Камни, теплые, медово-солнечные, знакомые с детства, казались едва ли не родными и приятно ложились в руку. Робер, единственный, кто за царившим повсюду гомоном расслышал эти слова, удивленно посмотрел на девушку. До сего момента он считал, что маленькая дофина полностью погружена в атмосферу праздника. Да Агнешка и сейчас сосредоточено перебирала одну янтарную связку за другой, будто бы целиком посветив свое внимание этому важному занятию. Принц-кардинал даже не уловил ни единого раза, когда бы синий взгляд стрельнул в сторону Ришара – а оказывается, не так уж и невнимательна была юная принцесса.
- А раньше вы этого не замечали? – так же негромко спросил Робер.
Агнешка мотнула головой.
- Я так поняла, что при дворе принято любить королевскую семью… Но Ришар, кажется, пользуется особой популярностью.
- О да! – молодой кардинал не смог сдержать улыбки. – Популярность у него огромная – и он с удовольствием ей пользуется.
Юноша, делая вид, что и его заинтересовал солнечный камень, наклонился так, что его губы оказались как раз напротив ушка невестки:
- В Альвии любят веселых королей, - совсем тихо произнес он. – Люди могут проклинать тяготы, которые возлагают на них развлечения или войны, но не короля, затеявшего все это. Именно поэтому нашего деда любили куда больше, чем нашего отца. Ну а вы, ваше высочество, когда-нибудь станете супругой самого популярного короля в истории страны – ибо мало кто умеет блистать столь же бесподобно, как Ришар. Вам нравятся эти бусы?
Принц-кардинал так резко сменил тему, что Агнешка поначалу никак не отреагировала на его слова, продолжая стоять возле лотка с янтарем и задумчиво перебирать один камешек за другим.
- Что? – встрепенулась она наконец и дернулась, едва не выронив бусы из рук.
- Вы держите их уже пять минут, - Робер улыбнулся. – Выходит, что понравились.
- В Альвии их не с чем носить, - дофина пожала плечами. – Но… Они нравятся мне сами по себе. Это самое летнее из всего, что я здесь видела.
- Тогда берите, - юноша кинул торговцу несколько монет и, подхватив свою невестку под руку, увлек ее в сторону брата, которого толпа уже начала сносить в сторону.
Ткани и украшения, безделушки и диковинки – даже, казалось бы, неутомимые в плане трат девушки к вечеру подустали. Разнообразные мелодии, доносившиеся со всех сторон, уже не радовали, а, напротив, слышались утомленным за день ушам бессмысленной какофонией. Несмотря на обилие поглощенных сладостей, начинал ощущаться голод. Агнешка чувствовала, что глаза у нее слипаются, а Эжени с трудом скрывала зевки.
- Я предлагаю возвращаться, - высказался Робер, в очередной раз не дав дофине ступить одним башмачком в канаву.
- Но мы же еще… - начал было Ришар, однако Андре уже положил руку ему на плечо.
- Ваше высочество, - мягко улыбнулся младший Дали. – Вы обещали его величеству, что больше никаких эксцессов не будет.
- Пора уже вести себя чинно и благопристойно, - в тон ему добавил Анатоль Монтере, обменявшись с братом усмешками.
Дофин, нахмурился. Он снова открыл рот, чтобы что-то возразить, однако Андре практически повис у него на руке.
- Ваше высочество, - зеленоглазый юноша по-прежнему улыбался, однако в его голосе отчетливо прозвучали настойчивые нотки. – Мы хорошо погуляли, с нами прекрасные дамы…
- Андре, дам надо ставить на первое место! – перебил его Пьер, подмигнув нахмурившейся Эжени. – Такое впечатление, что это не Стефан, а ты приехал из провинции.
- Я никогда не позволил бы себе подобной оговорки, - картинно возмутился Стеф, однако тут же замолчал, исподлобья покосившись на братьев Монтере и младшего Дали, продолжавших под шутки теснить дофина к выходу с ярмарки.
Сам он был бы не против задержаться. Четыре года назад, когда Стоунлэ еще находились при дворе постоянно, ярмарочные прогулки проходили гораздо интереснее. Обходились тогда без общества «прекрасных дам» и даже, к радости Стефана, без принца Робера, который был зануден так же, как дофин – беспечен и весел. От Андре избавиться было невозможно – как говорил отец, Дали прилипают к своим королям, будто их к ним гвоздями прибивают. Впрочем, влияния младшего Дали не хватало на то, чтобы удерживать дофина в стороне от проказ. Пьер тогда был слишком мал, а вот Анатоль с радостью присоединялся к их шумной компании.
В тот год тринадцатилетним сорванцам дешево обошлись и подожженный лабаз, и четверо украденных коней (двух из них потом так и не нашли). Король не склонен был спускать с рук проказы ни сыну, ни его приятелям, однако королеве удалось его тогда уговорить. Королева Катрин, довольно равнодушная к сыновьям в их ранние годы, в последнее время все больше и больше симпатизировала дофину: она гордилась его красотой, изяществом, ловкостью и тем, какой восторг вызывал у женщин этот, казалось бы, совсем еще ребенок.
Королева умерла через несколько месяцев, в ноябре. Поэтому, когда же в следующем году Ришар со товарищи, отмечая наступившее некоторое время назад совершеннолетие, напились в примыкавшем к ярмарке трактире, отвязали скоморошьего медведя, затеяли драку, опрокинув при этом целый ряд лотков, а потом, уже в наступивших сумерках благополучно сбежав из развязанной ими заварушки, отправились гулять по городку, срывая с мужчин шляпы, а женщин дергая за платки, заступаться за них было некому.
Сказать, что король тогда сердился, значило бы ничего не сказать. Ришар так и не признался, что идеи большинства безобразий принадлежали юному Стефану де Стоунлэ – это признание, плохо отразившееся бы на приятеле дофина, для него самого ничего бы не изменило. Совершеннолетие, которое столь бурно отмечалось, накладывало дополнительную ответственность к той, что возлагалась на наследника престола всегда. Люди могут давать любые советы, но король – даже если он король лишь в будущем – принимает решения самостоятельно. Воспитательный процесс как-то очень быстро перерос в скандал: дофин наотрез отказался признавать себя виноватым, а его величество на сей раз твердо решил не проявлять снисходительности. Говорят, король после такой «беседы» на повышенных тонах слег на несколько дней, а дофин еще долго упорствовал в нежелании разговаривать с отцом, что уже граничило с оскорблением величества.
Роли миротворцев, как и не раз до этого, взяли на себя Дали: отец успокаивал короля, сын уговаривал дофина. Им потребовалось проявлять чудеса дипломатии два месяца для того, чтобы выдавить из Ришара извинения и обещание более не опускаться до подобных «забав», и на то, чтобы Эжен согласился их принять, ибо дофин принадлежал к тем немногим людям, которые умудрялись вынуждать короля отбрасывать ту сдержанность, что тот воспитывал в себе всю жизнь, и проявлять черты характера, пронесенные королевской семьей сквозь века. Иными словами, в моменты ссор отец и сын становились похожими как никогда.
Все это Стефан прекрасно знал – вообще все, связанное с дофином, в мгновение ока становилось известно всему двору. Юноша пережил несколько крайне неприятных часов, за время которых он в мрачных красках представлял себе безрадостное провинциальное будущее – именно оно ожидало мл. Стоунлэ в случае открытия его роли в развлечениях наследного принца. Однако Ришар не выдал его, и все осталось по-прежнему, разве что теперь дофин воздерживался от столь шумных дебошей, а ведь именно они, с точки зрения Стефана, и были самими веселыми. Пусть крайне неохотно, но Ришар держал данное отцу под давлением Андре слово.
На этот год у Стефана были обширные планы: он надеялся, что женитьба придаст дофину больше веса в его собственных глазах, и он перешагнет через родительские запреты. Однако вышло наоборот: близнецы потащили с собой эту полонскую девчонку, будто мало было одного принца-кардинала, вечно удерживающего брата от самых опрометчивых поступков. Даже Анатоль, в прошлом активный участник всех похождений, казалось, нынче стал ярым поборником благопристойности. Еще немного, думал Стоунлэ, и двор вовсе откажется от привычных развлечений и дружно сменит пестрые наряды на рясы.
Стефан следовал за шутливо перебранивающейся компанией на некотором отдалении, размышляя, а стоит ли ему возвращаться с ними. В сказочном дворце у его семьи имелись свои покои, однако Стефану, как и его отцу, не особо нравилась эта королевская игрушка. Да и время, по его мнению, было совсем еще ранним. В ближайшие ночи ни один трактир не закроется до рассвета, и там можно было бы провести несколько весьма неплохих часов.
Придя к такому выводу, молодой Стоунлэ нагнал дофина и оповестил его о своем решении. Ришар замер, и в его глазах отчетливо прочиталось желание присоединиться. Стефан, видя это, мысленно заготовил широкую улыбку и одобрительную фразу на тему «так мальчики становятся мужчинами».
Робер, безошибочно читая на лице близнеца душевную борьбу и догадываясь о планах Стефана, внутренне подобрался. Он не отпустит Ришара с этим авантюристом, даже если придется повиснуть на плечах у брата. Робер не сомневался, что когда отец узнает о похождениях дофина – а в том, что узнает, и будет, о чем узнавать, юноша не сомневался – ничем хорошим это не закончится. И даже не для Ришара, который сперва возмутится, а потом просто выкинет из головы, а для короля, который искренне будет переживать за него. Принцу-кардиналу давно хотелось, чтобы отец перестал держать такую дистанцию между собой и старшим сыном – быть может, тогда Ришар менее стремился бы быть для него вечным источником волнений.
Однако предпринять Робер ничего не успел. Агнешка, отпустив его рукав, взяла в свои ладошки руку Ришара.
- Спокойной ночи, месье де Стоунлэ, - сонно прощебетала дофина. – Было очень мило, что вы взялись нас сопровождать.
И она протянула Стефану ручку для поцелуя. На несколько мгновений повисла неловкая пауза, после чего Стеф низко склонился над девичьими пальчиками. Из-за резкого движения его прямые черные волосы полоснули по оголенной коже запястья девушки, однако та лишь рассеянно улыбнулась.
* * *
В сказочном дворце было невообразимо тихо. Не слышались ни хлопанье дверей, ни звуки шагов, ни отголоски разговоров. Со стороны могло показаться, что двор покинул свое летнее пристанище, и в каком-то смысле так оно и было. Большинство из тех, кто жил непосредственно в летнем дворце, оправились в город, точнее, на раскинувшуюся рядом с ним ярмарку. Те же немногие, что отказались от подобного развлечения, предпочли посвятить свободное время отдыху.
У короля на коленях сидел дымчато-серый в темную полоску кот. Тонкие пальцы мерно поглаживали недлинную, однако весьма густую шерстку. Зеленые глаза зверя смотрели с презрительным прищуром, однако попыток к бегству тот не предпринимал.
- Где вы добыли это чудовище? – Оливье мрачно покосился на кота, который, впрочем, даже не удостоил его ответным взглядом.
- Сам пришел, - Эжен сидел неподвижно, только правая рука продолжала гладить расслабленную кошачью спинку.
- И на колени сам залез? – в голосе эрцгерцога отчетливо звучало подозрение. – Или вы все-таки за ним наклонялись?
- Сам запрыгнул, - все так же спокойно ответил король. – Что ты на него так взъелся?
Оливье пару раз обошел вокруг королевского кресла, не сводя глаз с по-прежнему игнорирующего его кота.
- Вам не тяжело? – поинтересовался компаньон, закончив внешний осмотр.
Король вздохнул.
- Так вот что тебя беспокоит… А я уж думал – ревнуешь.
Эрцгерцог фыркнул. Кот наконец-то покосился на него одним глазом и сменил позу, повернувшись к шумному человеку хвостом.
- Я на ваших коленях сидеть отказываюсь, - гордо заявил Оливье. – Во-первых, мне будет неудобно. Во-вторых, вы меня уроните. А в-третьих, спасать вас от последствий придется мне.
- Я не настаиваю, - мягко улыбнулся Эжен. – Можешь занять место по другую сторону шахматной доски.
- О нет! – эрцгерцог застонал. – Вы опять хотите у меня выиграть? Зачем? Чтобы в очередной раз подчеркнуть свое превосходство? Это слишком мелко для короля!
- А ты играй в полную силу, - посоветовал Эжен, продолжая поглаживать кота и бросая на своего собеседника пронзительный взгляд. – Я уверен, что неумение играть – это такое же притворство, как и твоя дурная латынь.
- У меня не идут чужие языки, - с достоинством парировал Оливье. – Тем более те, что свое отжили. А к шахматам у меня нет стратегического таланта. Позовите господина коннетабля – ему по должности положено вести бои.
- Арно на ярмарке, - король огласил известный им обоим факт. – Так ты будешь играть или оставишь меня наедине с котом?
- Я подчиняюсь монаршей воле, - вздохнул Оливье.
Он вынес на террасу, где расположился его величество, шахматный столик, и замер с ним. В тех редких случаях, когда королю выпадали минуты досуга, и он позволял себе погрузиться в любимую игру, доска обычно находилась по правую руку от него. Однако сейчас она была занята: Эжен, похоже, не собирался расставаться с котом.
- Поставь куда хочешь, - очень спокойно произнес король. – Все равно фигурки будешь двигать сам.
Оливье недовольно поджал губы и поставил столик на привычное место – справа от короля. Расставив фигурки в нужном порядке, эрцгерцог пододвинул табурет к противоположному краю доски и остановился возле.
- А левая рука – никак? – как бы в сторону поинтересовался он.
- За левой рукой дьявол, - лицо Эжена оставалось безмятежным.
Оливье снова чуть слышно вздохнул и опустился на табурет.
- Е2-Е4, - негромко прозвучал голос короля.

Оливье не был со своим господином в Полонии. Он знал, что дофин уезжает, и не сомневался, что отправится вместе с ним. Отец уже успел объяснить ему, что Дали живут для службы королям, и маленький Оливье даже не задумывался – как это можно, уехать без него? Однако король покинул столицу раньше дофина, а с ним отбыл и Пьер Дали. Его супруга, пользуясь тем, что прямого распоряжения муж не оставил – тот, как и его сын, просто не предусматривал других вариантов – не отпустила малыша от себя в «дикую страну». Маргарет Дали выходила замуж за одного из знатнейших и богатейших людей королевства, самого приближенного к королю аристократа – и ее совершенно не волновали какие-то смехотворные принципы. А вот за своего сына она беспокоилась, и однажды утром Оливье Дали проснулся и узнал, что дофин уехал в Полонию. Без него.
Этого эрцгерцог своей матери не простил никогда. Маргарет и сейчас еще жила – в старинном семейном замке, с прямым приказанием сына никогда не покидать его.
Оливье не раз думал, как бы все обернулось, если бы в чужую страну Эжен попал не один. Ведь вернулся тот три года спустя – целую вечность для ребенка! – на удивление изменившимся. Оливье прекрасно помнил разговоры об «испортившихся манерах» - маленький дофин, так рано ставший королем, действительно на какое-то время стал более раскованным. Впрочем, все очень быстро пришло в норму – Эжен вернулся в жесткие придворные рамки, даже не пытаясь отстоять приобретенную было свободу. Единственное, что он сохранил в своем сердце, это память о маленькой полонской принцессе.
Снежана уже бывала в Альвии – в год своего побега из Полонии – но исчезла столь быстро, что эрцгерцог Дали не успел тогда с ней познакомиться. Однако от короля он знал про ее визит. В тот раз непоседливая полонская принцесса сбежала, и Эжен винил в этом себя. Это событие взволновало его настолько сильно, что он признался своему компаньону, что Снежана давала ему шанс – и он не посмел принять этот дар.
Оливье все-таки увидел ее – много лет спустя. Король был уже женат, и близнецам исполнилось по шесть лет. Конфликт между Альвией и Полонией в то время перетекал в военные действия – конфликт, завязанный как раз на Снежане Лещинской., след которой терялся в Альвии. Все, включая отца и брата пропавшей принцессы, признавали, что это лишь предлог, однако король Венцеслав желал им воспользоваться, а принц Любомир ничего не мог с этим поделать.
Тогда-то и появилась Снежана. Оливье не нашел ее особо красивой – та же королева обладала более утонченными и изящными чертами. После разговоров с этой девушкой эрцгерцог не нашел у нее и признаков острого ума, который так ценил король. Снежана Лещинская обладала некоторой живостью характера и за словом в карман не лезла – но эта бойкость куда больше подошла бы уличной девчонке, нежели принцессе. Не было в ней ни кротости, ни смирения – напротив, она даже не пыталась скрыть свой строптивый характер. Снежана походила на порывы ветра – в зависимости от настроения то ласковая, то резкая. Чаще случалось второе, ибо беглая принцесса была нетерпелива и легкомысленна. Чем она – и именно она – так приглянулась Эжену, человеку, ценящему совершенно противоположные качества, Оливье решительно не понимал.
Размышляя над этим, эрцгерцог пришел к выводу, что надо либо согласиться со справедливостью пословицы «любовь зла», либо смириться с тем, что какие-то достоинства у этой девушки имелись. Сейчас, глядя на другую полонскую принцессу, Оливье начинал, как ему казалось, понимать, какие именно. Эжен не желал признавать, что и ему хотелось простых человеческих отношений, однако его компаньону, как никому, прекрасно было известно, насколько король к ним тянулся.
Для Снежаны он был всего лишь человеком. «Ежи», - говорила она, и Оливье видел, как в лице короля что-то неуловимо менялось. Слишком ранние морщинки – следы боли – в уголках рта и меж бровей смягчались, а то и вовсе разглаживались. В карих глаза мелькало нечто незнакомое, какое-то желание стремиться вперед и вверх, а не просто тянуть лямку своего долга.
Спустя столько лет у Снежаны и в мыслях не было вмешиваться в семейную жизнь Эжена. Если бы полонская принцесса была бы мужчиной, Оливье рискнул бы допустить мысль, что она пришла просто… по дружбе? Однако в отношении женщины такое предположение звучало нелепо. Женщины не бывают друзьями, даже самые лучшие из них. В том, была ли Снежана Лещинская лучшей, Оливье сильно сомневался. Но в том, что она была любимой, сомнений не было.

- Шах.
Рука эрцгерцога заметалась над доской, ища, какую фигуру и куда переставлять по приказу короля. Потребовалось почти полминуты, чтобы осознать: партия подошла к концу.
- Ты совсем не бережешь своего короля, - с непонятной усмешкой произнес Эжен. – Его почти никто не защищал.
- Возможно, это потому, что мой король – белый, а не черный?
Оливье перегнулся через доску и взял в правую руку белого короля, который за время игры так и не сдвинулся с места – столь быстро закончилась партия. Эрцгерцог взвесил фигурку в руке и лукаво посмотрел на Эжена.
- Если я захочу, я не буду вести многошаговых игр. Я просто возьму его и… - он подкинул белого короля высоко в воздух и поймал его той же рукой.
- Мне кажется, или ты мне угрожаешь? – Эжен нахмурился, и его пальцы, уже перешедшие было к почесыванию кота за ухом, замерли.
- Причем тут вы? – глаза Оливе округлились в самом что ни на есть искреннем изумлении. Он даже еще раз смерил взглядом короля, потом фигурку в своей руке, после чего пожал плечами. – Мы же говорили о шахматах, разве нет? Но если хотите, можем поговорить о вас. Так что у вас с левой рукой?
Король едва заметно поморщился. Помолчав, он все-таки негромко ответил.
- Немеет. Но ты и без меня прекрасно об этом знаешь, - увидев, что Оливье поднимается на ноги, Эжен поспешно добавил: - Только не надо твоих отваров! Еще один я уже не выдержу.
Все так же молча эрцгерцог обошел шахматный столик и опустился на колени слева от кресла короля. Кот недовольно пошевелил усами и махнул хвостом, однако удалиться не пожелал. Оливье бережно взял левую руку Эжена и начал очень осторожно ее разминать – от самых пальцев и вверх.
* * *
- В 1069 году турки взяли Константинополь…
- Ты еще от сотворения мира начни, - перебил брата Ришар, лениво вытягивая ноги.
Несколько дней спустя близнецы и не отстающий от дофина Андре Дали провожали Агнешку в ее покои после очередного празднества, и девушке вдруг вспомнилось, что они задолжали ей историю. Не пожелав откладывать рассказ вновь, она настояла на немедленном просвещении. В конце концов, они сами обещали рассказать про «тайны семьи Дали» - так пусть теперь исполняют свои обещания!
- Еще слово – и будешь сам рассказывать, - беззлобно бросил в ответ принц-кардинал, и дофин, сделав вид, что испуган такой перспективой, умолк.
- Итак, турки взяли Константинополь. Но и после того, как Византия пала, их напор не утих – турки продолжали наводнять Европу нескончаемым потоком. До Священной Римской империи они добрались, почти не встречая на своем пути сопротивления – силы были несопоставимы. Однако и империя не смогла стать достаточно прочным заслоном, ибо…
Ришар тихонько застонал, опуская голову на руки, однако Робер, сделав вид, что он этого не слышал, невозмутимо продолжал:
- … Ибо проблемы со Святым престолом оказались для нее гораздо важнее.
- А, я знаю! – оживилась Агнешка. – Это когда папа провозгласил независимость церковной власти от светской, да? Тогда еще императора от церкви отлучили…
- Да, - Робер улыбнулся ей, после чего бросил на брата укоризненный взгляд: - Вот видишь, все знают и помнят историю – кроме тебя.
- Это было слишком давно, - не оправдываясь, а, скорее, обвиняя, буркнул дофин.
- Я продолжаю, - принц-кардинал решил не углублять спор. – Пока император с папой разбирали вопрос, кто из них главнее, турки захватили и часть Священной Римской империи. И только здесь они начали останавливаться, ибо путь им преградили мощные крепости, а до их прочих земель было уже слишком далеко.
Почти век потребовался христианам, чтобы осознать: не только Гроб Господень, но и значительная часть земель, принадлежавшая некогда их единоверцам, ныне находится под властью Полумесяца.
- Начались крестовые походы? – снова вмешалась Агнешка.
- Да, - снова кивнул Робер. – Рыцари собирались из многих стран, хотя не все и не всегда были по-настоящему готовы к длительным боям. Однако медленно, шаг за шагом и год за годом христиане отвоевывали занятые турками земли. Кое-кто, правда, едва отбив небольшой кусок земли, оседал на нем, объявляя своей собственностью – но кто-то шел и вперед, дальше, едва ли не до самого Константинополя.
В результате на отвоеванной территории образовалось несколько относительно крупных и много мелких государств разной степени законности. Почти целое поколение крестоносцы почивали на своих лаврах, однако зараза, оттесненная, но не уничтоженная, снова подняла свою голову.
Помолчав немного, Робер неохотно пояснил:
- Собственно, спасло новообразовавшиеся государства то, что флота как такового у Оттоманской империи тогда толком не было. Правда, турки быстро осознали свое упущение, и вскоре их побережье ощетинилось верфями. Первыми обеспокоились земли, выходящие в Средиземное и Мраморное моря. Они обратились за помощью к соседнему государству – туда, где правил юный Ришар д’Альби, недавно унаследовавший своему отцу. Он как раз вступал в брак с наследницей хунгарских земель и собирался править в своем молодом королевстве долго и счастливо. Однако он очень хорошо понимал, что даже объединенных сил не хватит – их земли все еще не оправились после многолетнего разорения, а там, за проливами, раскинулась сильная держава. Если пытаться противостоять туркам по отдельности, то они так же, как и двести лет назад, пройдут по этим землям огнем и мечом.
Агнешка слушала зачаровано, не отводя глаз от рассказчика. Даже дофин притих, едва разговор дошел до военных действий. Андре, так и не вступивший в разговор, едва заметно улыбался. Робер продолжал:
- Надо было объединяться под единой властью. Разумеется, добровольно перейти под чужую руку мало бы кто захотел, поэтому в первую очередь Ришару д’Альби пришлось показать себя не столько полководцем, сколько дипломатом. Кого-то он уговаривал, кого-то подкупал, кому-то угрожал. Сложнее всего было с самыми западными землями, теми, что когда-то были частью Священной Римской империи: они представляли собой чуть ли не пару десятков крошечных княжеств, у каждого из которых был свой хозяин. Эти края захватили не самые храбрые рыцари – они заняли «честно отвоеванные у турок» земли, не пролив при этом особой крови и не рискуя быть обвиненными в нападении на братьев-христиан. К счастью, в данном случае объединению невольно способствовал сам император: он очень хотел вернуть эти земли под свою корону. И не просто вернуть, а передать «законным владельцам», которые досаждали ему жалобами, вместо того, чтобы защищать свой дом. Выбирая между обязанностью приобрести сюзерена, продолжая владеть землями, и опасностью лишиться их вовсе, западные маркграфы сделали выбор в пользу первого.
Однако, - переведя дыхание, продолжил повествование Робер, - оставались еще две проблемы. Одной из них, понятно, была острая нехватка денег. Денег не хватает всегда, а тут еще весомая часть казны ушла на подкуп… то есть финансирование союзников. Но еще больше Ришара д’Альби беспокоило белое пятно едва ли не посреди его владений. Это был край, поросший густым лесом. Хозяина у него вроде как и не было, однако жители каждой деревушки были готовы обороняться до последнего – но не пропускать вражеских солдат. Неизвестно, побывали ли там в свое время турки – и если да, то как справились с местным населением, – однако сейчас эти земли разделяли новообразовавшийся альянс почти пополам.
Он замолчал, потянувшись за кубком, и тут заговорил Андре Дали:
- Если позволите, ваше высокопреосвященство, далее рассказ поведу я, - получив от Робера согласный кивок, зеленоглазый юноша продолжал: - Ришар д’Альби возвращался от западных маркграфов к себе в Наполи. Он получил донесение, что турки активно строят корабли, а значит, надо быть готовыми к вторжению. Молодому королю очень не хотелось оставлять за своей спиной «ничейные» земли, которые, помимо всего прочего, отрезали от него западные государства альянса, однако особого выбора не имелось: он нужен был на востоке.
Его путь пролегал через густую чащу. В один далеко не прекрасный момент Ришар д’Альби осознал, что значительная часть его отряда где-то потерялось, а его сопровождает всего лишь небольшая горстка приближенных. Это его встревожило, и он пришпорил коня. Почти целый день отряд блуждал по лесу, и лишь ближе к вечеру им удалось выбраться на широкую поляну.
Посреди поляны стоял храм. Не дом Божий, а языческое капище, изукрашенное непонятными никому в отряде символами. Возле входа одиноко стоял древний старик – будто знал, что они приедут, и ждал их.
«Кто ты?» - направив коня к старику, спросил Ришар д’Альби. Тот, к его удивлению, поклонился и сказал: «Я последний из служителей этого храма. Наш бог являлся ко мне и сообщил печальную весть: он больше не может защищать нас перед лицом других богов». «Бог Един, опомнись, старик!» - таковы были слова молодого короля. На лице старого служителя отразилась боль, однако он опять поклонился: «Да, так и должно быть. Наш бог так и сказал. Он любит нас, и всегда защищал нас. Наш бог – охотник и повелитель леса. Его глаз меток, а рука верна – и он ценит жизнь. Он не будет сражаться за свою власть, он готов отказаться от нас, лишь бы мы стали частью крепкого единого целого. Я сказал, что я последний из служителей – но у меня был ученик. Был, ибо по велению моего бога я передаю его вам».
Прежде, чем Ришар д’Альби успел что-либо ему ответить, дверь храма распахнулась, и из него вышел юноша – примерно тех же лет, что и король. На нем были высокие сапоги из оленьей кожи и зеленый плащ, на который ниспадали каштановые кудри. Он подошел к королю и сказал: «Я – Кларенс Дали, сын хозяина этих мест. Отец отдал меня для обучения в этот храм, однако, видимо, мой путь будет другим. Дайте слово, государь, хранить доверенную землю и живущих на ней людей, и я принесу вам клятву верности за себя и за весь мой край. Но сперва – примите мой дар».
И юноша протянул королю раскрытую ладонь, на котором лежали три крупных изумруда чистейшей воды. Ришар д’Альби никогда не видел таких прекрасных камней, и не сразу взял их. Он посмотрел в глаза того, кто потребовал от него клятвы – и увидел, что они зелены так же, как и изумруды в его руке. Они смотрели друг на друга несколько минут – а потом король принял дар. И дал слово быть хранителем и защитником.
Молчание в комнате затянулось, и опомнившаяся наконец Агнешка встрепенулась:
- И что же дальше?
- Дальше? – Андре вздрогнул, будто выдернутый из задумчивости, в которую впал, едва закончив рассказ. – Кларенс Дали сдержал свое слово. «Белое пятно» с карты альянса исчезло. Более того, он указал на старые шахты в Карпатских горах, там, где когда-то разрабатывали медь и серебро – шахты, где самым нижним пластом залегали изумруды. Таким образом решился и денежный вопрос. Раньше изумруды ввозились из Египта или Индии – но даже самый маленький изумруд, найденный в наших шахтах, всегда был чище и красивее их. Но ни одного не нашлось прекраснее тех трех, подаренных при первой встрече.
- А еще говорят, - вмешался в разговор слишком долго молчавший Ришар, - что вышел тогда к королю сам этот местный божок, и под видом эрцгерцогов Дали теперь контролирует правителя Альвии. И что пока тот правит справедливо, он ему всегда помощник, но стоит потомкам первого короля не сдержать его слова, как стоящий рядом Дали его уничтожит самым жутким образом.
- Это легенда, ваше высочество, - вежливо улыбнулся Андре.
- Так ты и признаешься! – дофин ухмыльнулся. – По крайней мере, изумруды точно существуют.
- А где они? – вопрос о драгоценных камнях Агнешку остро заинтересовал.
- Где и положено быть такому сокровищу, - Андре отвесил ей вежливый поклон. – на королевских регалиях. Разум расположен в центре короны, Сила венчает скипетр, а Сердце украшает собой ожерелье. Попросите его высочество, чтобы он приказал королевскому казначею показать их вам вблизи – это действительно очень красивые камни.
- Собственно, это и есть конец истории, - вновь перехватил инициативу Робер. – Турецкий флот разбили, и Ришар д’Альби был коронован под именем Ришара Первого. Сам Папа короновал его, слава гремела на всю Европу. Альянс превратился в единое королевство, коим остается и по сей день. А Дали действительно продолжают служить королям – хотя, разумеется, байка, озвученная моим братом, ничего общего с реальностью не имеет. Дали, конечно, трудно назвать нормальными, - он бросил строгий взгляд на откровенно усмехнувшегося Андре, - но ничего демонического – и уж тем более божественного! – в них нет.