Так, Граф добрался до четвертой главы )
К ней пояснений особых не будет, вроде, ничего такого особо спорного - относительно разнообразных канонов - нет. Хотя в социально-этическом плане, возможно, спорное как раз будет...
Как обычно, буду благодарен за все поправки и найденные опечатки О:-) Подозреваю, что их тут будет особенно много, ибо глава шла рывками...

Итак, Глава 4
- Да ладно тебе, Фобос, все не так уж плохо!
Эриас кивнул, и стоящий рядом солдат вылил на него ведро воды. Фобоса от этого зрелища передернуло: воду он любил, но стоячую и желательно теплую. А вот так добровольно соваться под ледяной водопад…
Принц-консорт же выглядел вполне довольным жизнью. Если в первые дни похода он еще привычно кривился и держался за дворцовые привычки, то очень скоро все наносное с него слетело. Эриас оживился и даже будто бы помолодел. В кратчайшие сроки его фигура вернула себе прежнюю подтянутую форму, голос неожиданно стал громовым, а в глазах засветилось нечто веселое и бесшабашное. Казалось, очутиться на войне – это было именно тем, что нужно консорту больше всего на свете.
Фобос, возможно, испытал бы радость, после стольких лет вновь увидев отца таким, каким знал его когда-то, однако юношу куда больше занимало собственное положение.
С ужасом принц осознал, что все умения и способности, которыми, как ему думалось, он обладал, вовсе не столь хороши.
Для начала развеялся миф, что Фобос умеет ездить верхом. Разумеется, принц с детства знал, как сидеть в седле – вот только уже который год он старался свести прогулки к минимуму (да и что говорить, окрестности мало располагали к верховой езде), а длительный переход и вовсе оказался невыносимым для непривычного организма. После первого же дня у Фобоса нестерпимо ломило все тело, а в глазах темнело.
Следующим открытием оказалось, что он, принц, оказывается может испытывать чувство голода. Когда-то в детстве это было головной болью приставленных к Фобосу нянек: попытаться накормить его высочество. С появлением Седрика эта проблема отпала – принц, недолго думая, отдавал свою порцию этому маленькому, но весьма прожорливому созданию, и ничуть от этого не страдал. Теперь же, после того, как его тело немного привыкло к длительным дневным переходам, и Фобос перестал проваливаться в сон как в бездонную яму, он осознал, что дневного пайка ему решительно не хватает. Есть хотелось с утра и до вечера. По ночам юноше в кошмарных снах являлась вся та еда, которую он отпихивал от себя – и та снова улетала, оставляя сосущее чувство голода.
Также принц когда-то думал, что умеет разбираться в людях. Фобос ни в грош не ставил придворных и считал, что уже прекрасно научился читать по их лицам. Он еще не знал, как насчет людей, но в армии принц как никогда отчетливо понял, насколько же их мало. Их – аристократов, тех, кто такой же крови, что и он сам. Люди, облаченные в форменные мундиры военных магов, ехали сперва все вместе, однако постепенно по одному, редко по двое разъезжались к разным отрядам. Вокруг принцев оставались лишь местные жители, а на их лицах с плотной чешуйчатой кожей ничего не читалось. По крайней мере, Фобос не мог уловить на них никаких отчетливых эмоций. В какой-то момент юноша запаниковал, что его сейчас тоже отправят куда-нибудь с отрядом этих непонятных и чуждых созданий, но, на его счастье, он остался вместе с отцом.
А потом они добрались до границы, и пришло время новых проблем. Принц очень гордился тем, как хорошо он умеет проводить магические расчеты, его решения всегда были безукоризнены, но… Оказалось, что возле порталов это не имеет никакого значения. «Думать во дворце будешь!», - весело крикнул сыну Эриас, отпихивая его с дороги и почти не глядя запечатывая пространственную дыру первым попавшимся сгустком энергии. Фобос потом долго пытался доказать, что это ненадежно, что каждая заплата должна соответствовать соотношению сил по ту и по другую сторону, что нужно учитывать магический фон, втолковывал отцу про коэффициенты, постоянные и переменные, даже попытался построить график – однако на этом моменте Эриасу надоело его слушать, и он посоветовал сыну забыть теорию и приналечь на практику. Ибо если они все будут делать по формулам, то проторчат на границе всю оставшуюся жизнь.
Еще больше, чем эта безответственность, принца ужаснуло открытие, что порталы искажают магию. Он знал об этом и раньше – но не думал, что настолько. Пока они ехали, Фобос гадал, зачем им столько народу в армии – возле порталов он понял. По сути, маги нужны были лишь для запечатывания порталов. Сражаться же с тем, что оттуда лезло, нужно было руками – и тут уж каждый меч был на счету. Заодно прояснилась и презрительная отцовская фраза «Он ведь даже боевого меча не поднимет». Тот изящный тонкий меч, которым его учили фехтовать при дворе, на границе был бесполезен. Первой мыслью Фобоса при виде огромного двуручного меча отца, было: «Я всегда знал, что трачу время на ненужное занятие…». Высокий широкоплечий принц-консорт поднимал это чудовище без особого труда, в то время как юноша осознавал: меч ненамного отличается от него самого по высоте… ширине… и, пожалуй, по весу тоже.
Понял это и Эриас, когда сверил свой клинок с «игрушкой» сына – и тут же забраковал последнюю. Также ему было абсолютно ясно, что «правильный» меч Фобос вряд ли сможет поднять над землей. Мимолетно пожалев, что не озаботился этим вопросом еще в столице, консорт все же сумел отыскать для принца меч, воплощающий в себе компромиссное решение.
И вскоре после этого Фобос понял, что сны об улетающей еде – вовсе не кошмары по сравнению с тем, что пришло им на смену. Он понял, почему лорд Сатор говорил, что в войне на границе мало чести.
Можно было привыкнуть к врывающимся сквозь порталы стихийным бедствиям. Можно было научиться не бояться разнообразных, увиденных в первый и последний раз монстров. Можно было ожесточить сердце при виде иномирных воинственных племен. Однако есть вещи, которые слишком тяжело считать обыденными.
Фобос, немного пообвыкнувшись на границе, взялся за изучение пришельцев. Вот уже больше года его занимала теория о создании живых существ, и принц лелеял надежду когда-нибудь осуществить этот проект. Во дворце, разумеется, никто не дал бы ему ставить опыты, да и здесь вечно не хватало времени и сил, которые уходили на борьбу с непривычной реальностью – но зато здесь был материал. И Фобос старался по возможности этот материал использовать. Он провел немало замеров самых разнообразных существ, изучил их физическую и магическую структуру, упорно искал общие для всех созданий закономерности и пытался выявить принципиальные отличия. Юноше даже удалось уговорить лекаря, сопровождавшего их отряд, помочь ему со вскрытием некоторых трупов – сам Фобос был крайне брезглив, и после нескольких «операций» уже не был так твердо уверен, что хочет копаться с существами из костей, мяса и крови – какого бы цвета и консистенции эта кровь не была.
После одной из битв, закончившейся до странного быстро, в результате чего принцу удалось сохранить силы для научных изысканий, он решил продолжить свои опыты. Фобос не сразу понял, почему тела прорвавшихся сквозь очередной портал пришельцев столь различаются по размерам: они были от двух третей его собственного роста и меньше. Некоторые – намного меньше. Однако осознание к принцу пришло только когда он увидел пару трупов, сжимавших в руках некие совсем маленькие тельца.
Это были дети.
Этот отряд не был боевым – собственно, он и отрядом-то не был. Просто существа, бегущие от чего-то… или от кого-то – и спасавшие своих детей. Что же произошло в том, другом мире такого, что они сломя голову сиганули в неизвестность – для того, чтобы умереть, едва переступив магическую границу?
От этой догадки Фобосу стало нехорошо. Не то чтобы он как-то по особенному относился к детям – собственно, он вообще к ним никак не относился, ибо единственным ребенком, который был младше него и периодически мельтешил перед глазами, являлся Седрик. Принц, относившийся к маленькому придворному скорее как к ненавязчивому домашнему зверьку, нежели полноценному человеку, вдруг остро осознал, что увидеть вспоротый труп Седрика ему бы не хотелось. Это была даже не жалость и не чувство вины, а некое давящее ощущение неправильности такого расклада дел.
Фобос попытался поговорить с отцом, хотя с момента отъезда из столицы давал себе слово не начинать с ним разговоры первым, однако полученный резкий ответ был однозначным: границу не должен пересекать никто, ни под каким видом.
«Мало чести». Мало чести в том, чтобы резать беженцев, даже если ты не испытываешь к ним симпатии. Мало чести в том, чтобы убивать детей – даже если лично тебе они кажутся страшными. И мало чести в том, чтобы просыпаться от кошмаров и знать, что в этот день снова возьмешь меч и будешь наносить удары, не глядя на то, кто перед тобой.

- Фобос, кончай строить из себя барышню, - голос принца-консорта слегка заплетался, однако его высокая могучая фигура выглядела весьма внушительно. – Этого больше не требуется. Поздно, конечно, спохватились, но, думаю, я еще сделаю из тебя настоящего мужчину!
В маленьком шатре хотя бы не было комаров – из изящной курильницы поднимался дым, от которого слегка кружилась голова, но которого не терпели местные весьма крупные и настырные насекомые. От этих дурманящих паров у Фобоса ежедневно нестерпимо ломило виски, однако он предпочитал головную боль мучительным укусам. Толстая шкура местных жителей была мошкаре не по зубам (или что там у них?), однако на нежную человеческую кожу летающие кровопийцы набрасывались с жадностью. «Кого ж они едят, когда принцы на границу не заглядывают?», - с отчаянной яростью думал юноша в первые дни, до крови расчесывая мгновенно покрывшееся покрасневшими волдырями тело.
- «Настоящим мужчиной» - это значит пьянствовать каждый вечер, лапать баб и махать железякой? – мрачно покосился на отца принц.
Тот откровенно расхохотался. Фобос не мог вспомнить, слышал ли он когда-нибудь смех отца во дворце, но здесь, на границе, Эриас, казалось, веселился от души.
- Ты говоришь прямо как твоя мать! – отсмеявшись, бросил консорт, отчего принц скривился – сравнений с матерью он не терпел с самых ранних лет. – Она тоже все никак не могла понять, что я нахожу в такой жизни…
Внезапно Эриас со стуком поставил свой кубок на стоящий рядом сундук и подался вперед, к сыну.
- Ей я не мог этого сказать – она бы не поняла, как бы я не объяснял. Но тебе – скажу. Здесь я свободен… Ты чувствуешь это слово, Фобос? «Свободен!» - в полумраке серебристые глаза принца-консорта мерцали подобно звездам. – От всех их бабских игр, от фальши, от лжи, от ошибок. Хотя от ошибок не так просто уйти – они живучие, заразы. Раз совершишь – и расплачиваешься потом всю жизнь. И другие тоже платят за твои ошибки – а иногда это еще больнее.
Фобос постарался отодвинуться от отца подальше. От него явственно несло какой-то местной настойкой – напитком куда крепче привычного вина. Слов Эриаса юноша не понимал, да и не хотел понимать. Больше всего на свете принцу хотелось уехать с границы и больше никогда не возвращаться сюда. Хотелось домой – и Фобос от души старался не думать, сможет ли он через несколько месяцев, если у него все-таки родится сестра, называть столичный замок своим домом. Иногда принца охватывало ледяное отчаянье, ему казалось, что его отправили сюда, чтобы он никогда не вернулся. Что в один прекрасный день королева простит мужа и пришлет приказ ехать обратно во дворец – ехать одному, без сына.
Возможно, последнюю фразу юноша произнес вслух, ибо Эриас состроил непередаваемую гримасу.
- Во дворец! – он почти выплюнул это слово. – Да гори он синим пламенем! И… корона эта… с ним заодно. Фобос, мальчик мой, ты не понимаешь, как тебе повезло! Нельзя там стать свободным – можно лишь потерять самого себя. Таким ли я был в твоем возрасте? И сам – сам! – продался, как последний дурак… А она… она страдала…
Королева-то? Страдала? Фобос посмотрел на отца с недоверием. Свет Меридиана, конечно, любила время от времени строить из себя страдающую особу, но принц никогда не понимал, а с чего бы ей это. Или… неужели консорт говорит о какой-то другой женщине?
Эриас тем временем махнул еще кубок и продолжал, еще более страстно, чем раньше.
- А он? Ну разве он стоит ее? Так, хлыщ, средство для самоутверждения. Чтобы отомстить мне, чтобы показать, что… Собственно, выбор у нее был небольшой… И все равно – ну не для такого такая, как она…
«Это правда… про принца-консорта… и леди Саломею?» - вспомнился Фобосу его собственный вопрос, и юноша почувствовал, что его щеки пылают. Почему-то в воображении легко сложились эти двое: оба высокие, статные, удивительно красивые, лучащиеся силой и здоровьем. Королева, сама по себе миниатюрная и хрупкая, рядом с консортом казалась маленькой девочкой. Лорд Сатор… в принципе, он был достаточно хорош собой – насколько Фобос мог судить о внешности другого мужчины – однако его лицо было скорее приятным, и его ни в коем случае нельзя было сравнивать со скульптурной красотой Эриаса.
Голова уже не просто болела, а раскалывалась на части. Принц почувствовал, что согласен даже на укусы вездесущих насекомых, лишь бы избавиться от этого одуряющего запаха, к которому теперь будто примешался тяжелый мускусный аромат. Фобос задыхался, воздуха не хватало. Не в силах совладать с собой, он вскочил на ноги, запнулся о подушку, на которой до этого сидел, и, подобно слепому шаря руками, вырвался из шатра. Воздух снаружи, жаркий и влажный, особого облегчения не принес, но сейчас принцу даже специфический запах болот показался приятным. Юноша жадно дышал, не понимая, почему желудок скручивает в болезненный комок, а глаза отчаянно щиплет. У него было чувство, что он только что с головой окунулся в болотную грязь.

И снова был бой.
Прошла весна, пролетело лето, осень приближалась к концу. Казалось, только вчера отметили счастливейшее событие в Меридиане за последние невесть сколько лет: из столицы пришло сообщение, что у королевы родилась дочь. У мира теперь была наследница престола. Маленькая принцесса.
В тот вечер пили все – на радостях. Консорт произнес пару речей, потом махнул рукой и просто раз за разом поднимал все новые кубки. Фобос под одобрительным взглядом отца потребовал, чтобы ему тоже налили этой местной гадости, от которой его повело буквально после первых же глотков, но юноша все равно с упорством, достойным лучшего применения, подливал себе трясущимися руками забористый напиток, в надежде, что если он и не отравится им, то хоть сможет достичь желанного забытья.
На утро принц очнулся от того, что Эриас собственноручно поливал его ледяной водой. Еще бы год назад такие «водные процедуры» закончились бы плохо, но Фобос, в местном климате постоянно чувствовавший себя вечно мокрым мышом, все же перенял привычку отца обливаться по несколько раз за день.
Поняв, что сын пришел себя, консорт заставил его проглотить вчерашнюю гадость. Принц, которого замутило от одного запаха этого пойла, попытался увернуться, однако Эриас железной рукой перехватил его покрепче и все-таки влил в горло сына обжигающий напиток. Желудок не принял, и консорту вновь пришлось пустить в дело ведро с водой. Со второго раза влитый алкоголь вроде прижился, и консорт рывком поставил Фобоса на ноги. После этого вложил в руки принца меч. Юноша некоторое время тупо смотрел на оружие, которое в его дрожащих пальцах совершенно небоевым способом тряслось, и не в силах был поверить, что отец в таком состоянии отправит его в сражение.
Но это была правда. И, пожалуй, впервые за все время, проведенное на границе, Фобос сражался от души, с опустевшей головой и жаждущими крови руками. Бой настолько захватил юношу, что он не сразу заметил, как справа от него появился зазор в рядах.
Битва уже подходила к концу, солдаты добивали прорвавшихся через очередной портал, а принц стоял на коленях возле своего отца.
Эриас был мертв – к тому времени, как Фобос осознал, что консорт упал, его сердце уже не билось. Но все еще пребывающий в некоем тумане разум юноши терзала другая мысль: отец был убит ударом в бок. Чей-то клинок прошел между завязок нагрудника, вспоров печень. Это могло ничего не значить, ведь в бою можно повернуться по-всякому, однако Фобоса била крупная дрожь.
«У Меридиана есть теперь наследница… И отец стал не нужен», - ввинчивалась в разгоряченный мозг больная мысль. - «Он разлюбил ее… если любил когда-нибудь – возможно, и она… не осталась в долгу. А если она не пожалела его, то…»
Тошнота снова подкатила к горлу, но теперь она не имела ни малейшего отношения к похмелью. Принцу впервые в жизни стало страшно по-настоящему. Он только сейчас осознал, что все смерти вокруг – и своих солдат, и пришельцев – хотя и воспринимались им как нечто неприятное, но не трогали сердца по-настоящему. Они были другими, и Фобос никак не мог провести параллели между ними и собой. Но отец – это совсем другое! Эта смерть подошла к самому порогу и смотрела на юношу своими немигающими глазами. Фобос будто наяву видел следующую битву, в которой чей-то послушный далекой воле меч вонзается в его собственное тело. После богатыря консорта убить хрупкого принца будет смехотворной задачей.
И Фобос бежал. Никогда еще его сердце не билось так – испуганно, будто у загнанного зверя. Он почти ничего не взял с собой, не оставил армии никаких распоряжений. В чем был, сжимая в руке обнаженный меч, юноша вскочил на коня и помчался, не разбирая дороги. Он боялся спешиваться, чтобы найти себе хоть какую-нибудь еду или толком поспать – все время за спиной ему чудился топот копыт. Возможно, этот панический ужас свел бы принца в могилу скорее, нежели предполагаемый убийца, если бы не эти полгода, все-таки пошедшие на пользу когда-то изнеженному организму. Бесконечно усталый, едва не теряющий сознание от голода, с сердцем, не имевшим сил бояться, но все еще тревожно сжимающимся от каждого подозрительного шороха, Фобос добрался до столицы. Он не знал, что скажет во дворце, и не представлял, как взглянет в глаза матери.
Принц направил коня к дому единственного человека, который проявлял к нему хоть какую-то доброту. Если при дворе и был кто-либо, к кому Фобос решился бы обратиться, то это лорд-казначей.