Французская чувственность причудливо смешивается со славянским балансом «на острие ножа», это галлы со славянской душой, это парижские здания, выросшие на улочках Польши…

Три цвета: синий, белый, красный. Три мира, разделенные степенью преломления солнечных лучей. Это три цвета французского флага и флага русского (режиссер поляк). Это олицетворение трех стихий – Свободы, Равенства и Братства.

Синий. Синий – холодный цвет. Цвет неба. Цвет моря. Цвет грусти. Темно-синие простыни провоцируют ночные кошмары, а синие тарелки снижают аппетит. Синий – это настроение. Это минор в музыке. Фильм Кесьлевского вышел одновременно и очень спокойным, и очень щемящим. Сценарий, уместившийся всего на двадцати страницах, стал фундаментом одной из величайших историй, рассказанных кинематографом.

В автокатастрофе Жюли (Жюльетт Бинош) теряет мужа и пятилетнюю дочь. Героиня обретает свободу – свободу внешнюю, свободу официальную. Но наступившая апатия заключает Жюли в жесточайшие рамки внутренней несвободы.

- Почему вы плачете? – спрашивает Жюли повариху.
- Да потому что ВЫ не плачете, мадам! – отвечает рыдающая женщина.

Это неправда. Жюли плачет. Плачет, когда плавает в бассейне, наполненном темно-синей водой, ныряет и погружается в глубину, чтобы никто в мире и видел того, что твориться в ее занавешенной синими шторами душе. Но музыка ее погибшего мужа-композитора отчаянно стучится в тот вакуум, в который прячется Жюли. Музыка, которую может закончить только она…

Аскетизм мыслей и чувств Жюли отражается в гранях лиц близких ей людей, и в каждой грани она увидит другую себя. Ее мать, погрузившаяся в спасительную сень иллюзий, отрешившаяся от мира настолько, что не узнает дочь – это Жюли, которая уйдет в свою боль настолько глубоко, что ей не захочется вернуться обратно.
Соседка Жюли, падшая женщина, против которой выступают ее ханжески настроенные соседи – и это тоже Жюли, бросающая вызов всему миру, остающаяся ЖИТЬ несмотря ни на что… И, наконец, беременная любовница погибшего мужа, связь с которой обнаруживается только после его смерти; она как бы дублирует Жюли, становясь ею, переезжая в ее дом и рожая ребенка от ее мужа. Именно отдав свою прошлую жизнь этой незнакомой девушке, Жюли становится по-настоящему свободна. А другой мужчина, другой композитор, призванный закончить незавершенный гимн, срывает с души героини кокон синих штор, позволяя солнцу вновь осветить сердце Жюли.

В визуальной стороне фильма заметна прекрасно выверенная цветовая гамма картины: она отнюдь не грубо размалевана в соответствующие тона, кисть режиссера прикоснулась лишь к избранным фрагментам, к тем эпизодам, где этот цветовой акцент полностью совпадает как с сюжетным, так и с эмоциональном подтекстом. Цвет задает тон и ритм повествования, играя на подсознании зрителя, уводит все глубже в тонкие, практически незаметные грани были и небыли.

Кесьлевский показывает свободу как нечто антиутопическое, то, от чего мы, при всей прелести внешней атрибутики свободы, стараемся уйти, убежать. Мысль о том, что только отказавшись от всего, мы станем по-настоящему свободными, междустрочием сквозит в фильме, напоминая, что истинная свобода обретается отсутствием страха ее потерять. Жюли находит эту свободу, осознав и пережив смерть, и научившись заполнть внутреннюю пустоту любовью – единственным, что способно подарить возможность без страха смотреть вверх, в бездонно-синее небо.
enotya