Из перевернутой воронки неба зло щурился глазок ядовитого солнца.
- Гниль одна, — выдохнул старик, поднимаясь с колен, тяжело разгибая натруженную спину. Он устал, целый день переходя от гряды к гряде, один за другим раскапывая земляные холмики - чутье верно подсказывало ему, где пришла пора снимать урожай. Отерев подолом налипшие комья, подносил к уху и тряс, вздыхал порой — пустоцвет, радовался, когда внутри иссушенной оболочки перекатывалось тяжелое. Тонкая бурая кожица спело лопалась под грубыми пальцами, и старик ссыпал на ладонь, подносил к самым глазам:
- Гниль одна.
Домой возвращался берегом. По спине в такт стариковой поступи хлопали два мешка — один совсем худой,  другой с раздувшимися гнилью боками. Ее старик приносил внуку: бесенок раскладывал добычу на камнях и часами наблюдал, как она тает на солнце. Слизь слизывал прибой.
Когда ступать по раскаленному песку становилось невыносимо, старик, закатав до колен штаны, шел по воде, иногда останавливался, проверяя сети. Случалось, в них попадали удивительные, прозрачные, таких он никогда не видел. Но брать не решался —  ядовиты — и выбрасывал обратно, подальше от берега.
Скрипнул дверью. Тяжелый мешок скинул у входа, содержимое второго — уместилось в горсти — бросил в воду. Сегодня совсем немного, -  виновато улыбнулся жене, хотя она давно уже не видела и не слышала его. Пар поднимался к потолку, окошки запотели - бульон закипал.
- Дождь будет, - думал старик, присев на пороге и  глядя покрасневшими от пыли глазами на горизонт, где густело небо, -  Раньше была земля, камень кинешь -  взойдет, а теперь иссоохла и  родит одну гниль, - и рассудил:
- Хорошо, если дождь. Значит урожай будет добрым, бульон наваристым, а жена здоровой.
И закинув голову, сказал темноте:
- Благослови завтрашний день и мой труд и бульон для моей мертвой жены.
Было слышно, как шипит океан и далекие крики. Бесенок возвращался домой.