Вот так, Рокамадур. Мы в Париже как грибы, мы растем на лестничных
перилах, в темных комнатах, где пахнет едой и где люди только и делают, что
занимаются любовью, а потом жарят яичницу и ставят пластинки Вивальди,;
курят сигареты и разговаривают, как Орасио, и Грегоровиус, и Вонг, и я,
Рокамадур, и как Перико, и Рональд, и Бэпс; все мы только и делаем, что
занимаемся любовью, а потом жарим яичницу и курим, ох, ты и понятия не
имеешь, сколько мы курим, сколько и как занимаемся любовью, с плачем и с
пением, а за окном чего только нет, окна высоко над землей, и все начинается
с залетевшего воробья или ударивших в стекло дождевых капель, здесь так
часто идет дождь, Рокамадур, гораздо чаще, чем в поле, и все ржавеет, все --
и водосточные желоба на крышах, и лапки у голубей, и проволока, из которой
Орасио делает свои скульптуры. У нас почти нет одежды, мы обходимся самой
малостью, одно теплое пальто, одни туфли, которые бы не промокали, а сами мы
грязные, все в Париже такие грязные и красивые, Рокамадур, постели пахнут
ночью и тяжелыми снами...
Хулио Кортасар. "Игра в классики"