всё-таки однажды мы встретились. все вместе. прилетели, приехали, пришли из разных точек планеты, чтобы сидеть возле гроба нашего единственного дедушки. он долгое время болел. лежал без движений, только хрипло стонал по ночам, а днём хрипло бормотал что-то невнятное. не было надобности сидеть рядом с ним, лишь по традиции- у гроба. только три раза в день кормить чайной ложкой, менять простыни и проветривать дом. всё это делала бабушка. иногда- родители и братья (по одному, разумеется). никогда- я.
утром в день похорон я приехала. внутри и снаружи дома было много людей. большая часть- незнакомые, остальные- блекло помнятся с детства. те, кто узнали меня, пропустили в дом, осыпая соболезнованиями и причитаниями о том, каким был дедушка. в большой комнате, где стоял гроб, а вокруг него семь стульев, люди стоящие плакали. другие, у кого уже высохли слёзы, перешёптывались и глазами указывали на меня. я села на последний свободный стул между братьями. за марком сидели родители. по другую сторону гроба- бабушка. я посмотрела что делают братья, и тоже опустила голову. мельком взглянув на покойника, я закрыла глаза. мне виделись детские санки. дедушка держит за руку бенджи.и джона. я держу санки и бегу за марком, который показывает на большую снежную гору перед нами и кричит, что сейчас нам предстоит главный поступок в жизни- "не обосраться". я оглядываюсь на дедушку, а он улыбается и ласково кричит марку "малышом тебе чужды были главные поступки". я начинаю смеяться, бенджи ничего не понимает, но тоже смеётся, джон зевает и смотрит куда-то в сторону, а марк разворачивается, подбегает ко мне, берёт за руку, свободную от верёвки санок, улыбается и ждёт, когда остальные поравняются с нами.
похороны были летом. очень жарко. меня начинает тошнить от запаха разлагающегося тела. кто-то дышит мне в ухо и говорит, что надо поплакать. я открываю глаза. смотрю на рыдающую бабушку (она его не любила, но прожила всю жизнь и родила от него единственного сына. это их второй ребёнок, потому что первый родился мёртвым). смотрю на рыдающую мать (она старалась найти безупречные поводы, лишь бы не видеться с дедушкой, но это отец её мужа, от которого она родила четырёх детей. могло бы быть и пять, но первый родился мёртвым). смотрю на отца. его слёзы я видела лишь однажды. ночь, когда арестовали джона, я пришла к родителям. отец сидел за столом и плакал, постоянно повторяя "что будет дальше? я не могу потерять сына". теперь он не плачет, потому что готов был к смерти отца. как потом он скажет "жаль, что он так долго мучался. я бы хотел умереть сразу”. смотрю на братьев. джон выдавливает слёзы (это его последний дедушка. окружающие не поймут, если он будет сдерживать себя возле гроба, и потом, его жена на улице. она не увидит как плачет её главный мужчина). марк не плачет. (он раздражён, что приходится нарушать правило манифеста, но не нарушить он не может, потому что этот умерший- член его семьи.). бенджи не плачет (он любит дедушку, но его тоже тошнит от запаха, тошнит от собравшихся вокруг людей, тошнит от этих лицемерных традиций). я не плачу.
вечером, когда все слова произнесены, рюмки и стаканы опустошены, люди разошлись, но ещё предстоит остаться на ночь в этом доме, потому что такова традиция, я беру полотенце. снимаю всю одежду и спускаюсь к реке. стелю полотенце на песок. прикуриваю сигарету. холодно. в конце августа здесь всегда холодно. этот год не исключение. полчаса назад прошёл сильный ливень с градом. ветер зелёной тонкой травой соприкасается с моей гусиной кажей. мне плевать как я выгляжу, потому что выпила достаточно, чтобы не заботиться о своём поведении. шок- вот моё алиби. чувствую дыхание за спиной. чувствую руки, меня обнимающие. чувствую мягкий почти плюшевый язык, выводящий буквы на шее. читается fugu de soho, где последняя "о" нарисована на моих губах. я не хочу открывать глаза, потому что на этот раз воображению нет места. спина чувствует холодную землю. мои соски чувствуют горячие губы. дрожащими пальцами играю его волосами, спускающимися всё ниже вслед губам. я открываю глаза и вижу обледеневший кусок луны на оранжево- фиолетовом небе. где-то далеко в зарослях травы слышу голос бенджи. он кричит, что родители собираются уехать, потому что джон со своей супругой останутся здесь. сейчас ещё не поздно, чтобы успеть на последнюю электричку. бенджи кричит, хотя знает где мы. в детстве это место всегда было нашим пляжем и по совместительству кабинетом психоаналитиков друг друга, только джон ходил со своими приятелями купаться на песчаный берег. я закрываю глаза, но продолжаю видеть кусок луны, что переворачивается деревянной лопаткой на раскалённой сковороде.
мы в последнем вагоне. марк стоит напротив меня, перебрасывая сигарету из одного уголка губ в другой. я докуриваю свою, бросаю на пол, прижимаю огонёк носком чёрной туфли и говорю:
- ты женщин всегда удовлетворяешь рукой и языком?
- по привычке.