я сменила имя и вошла в систему, чтобы написать: "нет такого человека, который бы натянул на себя одеяло так, чтобы я захотела оттянуть кусок себе. пересплю холодным потоком по коже, но не попрошу кусок; к чёрту гордость, но вот запах..."
я вошла в систему, чтобы тупо созерцать тысячи слов вокруг...

- чёрт, я не могу кончить!!!
- почему?
- алкоголь.
- блядь.
он выходит из меня, ложится на спину, крепко обнимая, целует и утыкается головой в мою грудь. не могу сказать, что мы слишком много выпили: всего лишь бутылка сухого шампанского и бутылка водки с ананасовым соком на голодный желудок,- но я впервые слышу от него: "чёрт, я не могу кончить".
прошёл месяц после нашей последней встречи. я шла по улице с бутылкой сухого рислинг, подпевая пи джэй из плеера: kick it to the ground : в кармане вибрировал телефон. ни от кого я не жду звонка, я привыкла гулять одна, я привыкла не ждать и сворачивать в случайный заброшенный двор. проезжали автобусы, машины, голова чуть кружилась, немного грустно, пальцы холодные:
- алло.
- привет.
- привет.
- это я.
- угу.
- приедешь?
- да.
- возьми шампанское.
- угу.
- я жду.

грустный город отмечает праздник всех блядь мужчин, пьяные морды в грязных сугробах, шатающиеся спины, я иду быстро и обречённо (другая бы сказала: возбуждённо). быстро, потому что хочу чтобы кончился вечер, настало утро и снова вечер и так далее, пока голова не взорвётся изнутри от пустоты и оттаявших мельканий солнца. обречённо, потому что не хочу встречаться с кем- либо глаза в глаза, но знаю, что вру себе, да, хочу хочу хочу. хочу, чтобы он вошёл в меня, расцарапал спину, а утром я ушла бы от него спящего. категории: навсегда и никогда : только упаковывают в полиэтилен настоящие желания.
обнажённая по принципу здесь и сейчас я остановилась под рекламным щитом, достала из кармана пальто сигарету, поставила бутылку у ног, присела на корточки: я устала от мусора в голове, от этих бесконечных дней, от неспособности любить, но и обратного я не хочу- да, мне просто уютно сидеть здесь в грязных джинсах (потому что нет сил собрать все шмотки и отправить в стирку, стирка- это порошок, мои руки и тонкая струя тёплой воды в ванной) смотреть в точку, за которой мелькают автобусы, машины и ноги прохожих. точка, за которой что-то происходит, но меня не касается. точка, за которой я не принадлежу себе. точка, за которой тысячи пошлых многоточий.
я села в троллейбус, когда кончилось вино, замёрзли ноги :
- ваш билет.
- спасибо.
я присела около окна в конце вагона. проезжаю свой дом, проезжаю мост, под которым однажды спала в картонных коробках (чтобы не нашли бродячие трахальщики- менты и жадные до свежих запахов бомжи, ещё в коробках ветер не пробивается в куртку. эта прогулка была по собственному желанию), проезжаю маленький уютный парк, что за кардиоцентром, проезжаю его дом, проезжаю в депо.

грустный город расходится по своим улиткиным домам, а я обхожу ещё работающие магазинчики в поисках сухого шампанского. какая разница кто платит, какая разница как обустраивает интерьер избитая романтика- всё давно стало разделочной доской для наших ожиревших душ:
- добрый вечер, у вас есть сухое шампанское?
- да.
- мне одну бутылку.
- одну?
- да.
расплатившись, я выхожу в моросящий снег. кодовый замок его подъезда: 247? 248? 249? 346? 347! поднимаюсь на лифте- восьмой этаж. в плеере black milk и я не могу нажать на кнопку звонка. присаживаюсь на пыльной холодной серой ступеньке, достаю сигарету, открываю бутылку (тихо, как учил меня один бармен, за полотенце сошла красная кофта):
- с праздником, дорогой мужчина.
пара глубоких шипящих глотков, прикуриваю сигарету, отрыжка, я смеюсь и ещё пара глубоких глотков. настолько глубоких, что начинает тошнить, я утыкаюсь головой в стену и... я хочу плакать, но знаю, что нельзя. я запретила себе плакать!
в голове проносятся отрывки наших ежемесячных встреч-свиданий, мой просроченный билет и его предложение стать навсегда его... женой. звонит телефон, а я танцую с бутылкой на лестничной площадке под этот психоделичный рингтон, а вслух напеваю ten thousand years of loving could never set me free...
ничтожная конформистка, хоть всеми силами и протестую. мне нравится быть на восьмом этаже и свыкаться с мыслью предсказуемости вечера: он откроет дверь, мы пройдём на балкон, откроем бутылку шампанского, за которой придётся идти мне, вяло поболтаем о том что произошло у него за прошедший месяц, он попытается спросить а как ты и что у тебя происходит, я скажу, что всё нормально, но в голове у обоих будет сидеть : мало алкоголя и ещё рано в постель : кто-то из нас (скорее всего, снова я) пойдёт за водкой (так быстрее пройдут часы до поцелуев), мы потрахаемся, а утром он подбросит меня на своей крутой блядь тачке до кофейни или куда мне нужно будет, попрощаемся и снова я буду вспоминать код его входной двери, когда он позвонит и спросить ты приедешь?
да, мне нравится это, потому что я так привыкла.
так оно и вышло по сути, плюс милые по- бытовому смешные детали, когда утром долго не могли найти мои очки.
мы едем по(-)утреннему грустному городу. он за рулём, я рядом с бутылкой холодного эвэрвэсс. как раньше: губы горят от его небритости. он улыбается, я тоже. какая прекрасная пара.
- шеф, мне, пожалуйста, на остановке вот здесь.
- как скажешь, Читать далее...

я сижу на работе. далеко за полночь. позвонила охранникам и попросила, чтобы офис закрыли. никуда выходить не собираюсь. туфли стоят около двери. кто-то забыл свою рубашку. знакомый запах. это р. никто не заметит, что я голая, лишь в его рубашке, а завтра отдам в химчистку, скажу, что случайно пролила на неё кофе. нет ничего проще отговорок, если при этом ты не заливаешься краской или не начинаешь, заикаясь, подбирать слова.
сухие красные полоски на ляжках. таковы последствия его радости о моём согласии носить кольцо в знак вынужденной помолвки. сливовое вино, несколько копий инструкций о том что надо делать в моё отсутствие, плотно упакованный чемодан.
я не пьяна, коллеги разберутся с моими предписаниями и поймут мой поступок, телефон совсем не нужен, билет уже куплен. ничего не изменится, лишь пейзажи, лица и цифры на календарях.
может быть, теперь я научусь не врать, хоть и в придуманной, но в новой жизни.

он фаталист, но я избавлена от подобной роскоши дешёвых оправданий. навестила родителей, джона и его беременную жену. по традиции сидели за столом. я упивалась своей взрослостью, отрешённостью и водкой, что подарила отцу (а тот обрадовался и впервые сказал : « спасибо, дочка»- я не чувствовала себя коровой, было приятно тепло). над запеченным филе красной рыбы летали кляксы планирования жизни на выходные, на полгода (к рождению нового члена семьи), на призрачное будущее; фоном шли телевизионные морды, шорохи пушистика в пластмассовом домике (джон подарил своей жене хомяка, просто так. но не просто так я закрыла глаза и ударила себя по голове от мысли, что этот подарок- интуитивная компенсация неродившемуся. не отпускает фатал: по мужской и женской линии нашей семьи три поколения первыми рождались либо уже мёртвые, либо обречённые на смерть через полтора года. статистика, забавная невысказанная мысль, моральная подготовка, но не могу себя обманывать, не могу отвертеться от этой мысли.). бюргерские диалоги замкнул звонок моего телефона (я обещала, а все радостно согласились, что эту ночь проведу рядом с ними. ночь в доме родителей впервые за последние полгода). я и сама не ждала звонков, не успела выключить эту бирюзовую коробку при входе в дом, потому что отец встречал у входа, улыбался и обнял меня, а я предпочла не думать ни о чём, только уткнуться в него и сказать в заношенный бежевый свитер «привет, папа».
извинившись, вышла из-за стола. телефон дрожал в руке, я дрожала в холодном коридоре, чтобы никто не слышал разговор, потому что на экране был номер п-ва, моя новая записная книжка пуста, а та, что в голова, хранит цифры связи с марком, бенджи и с п-вым..
- да.
- добрый вечер.
- да. добрый вечер.
- ты уезжаешь?
- да.
- сегодня?
- нет.
- я могу попросить тебя приехать ко мне?
- можешь.
- я могу тебя ждать?
- можешь.
- я могу увидеть тебя?
- можешь.
мне было неловко, чуть стыдно, но переступать через себя не хотелось:
- извините, придётся уйти. работа.
таксиста я попросила ехать медленно и сделать чуть громче диск, который вчера подарили сежес. kabare rus медведевой. закинула ногу на ногу и, не спросив разрешения, достала сигарету. таксист попросил сделать копию диска, оставил номер телефона, поинтересовался:
- у вас всё в порядке?
- да.
- а можно… ммм.. пригласить вас на..
- чашку кофе без сахара с коньяком. можно.
остановившись у подъезда, он повернулся ко мне и настоятельно просил позвонить. платой за согласие оказался аннулированный счёт поездки. кодовый замок на двери, лифт, коридор, п-в открывает дверь и протягивает руку.
- здравствуй.
балкон- традиционное место для переговоров- это новая реликвия после советских кухонь, европейских офисов и американских гостиных. сегодня там его свеженький коллега. я уверена, что они уже перепихнулись, а теперь пьют пиво и говорят о работе.
прошла в комнату, легла на диван и уставилась в тиви. Zapping- мой неизменный порок, когда есть возможность дотянуться до пульта. меняются картинки, голоса, краткие остановки, лишь бы не вникать, лишь бы не позволить настроению заразить тебя.
в конце концов, это быстро утомляет и я засыпаю.
- извини.- шепчет на ухо п-в и гладит по руке,- извини, что не уделяю тебе внимание. мы скоро закончим и я вернусь.
я открываю глаза и вдыхаю его прокуренные волосы, облизываю его постаревшие жёсткие губы, улыбаюсь от покалывания щетины.
через полчаса мы стоим на балконе. я прижимаюсь к нему, чувствую как прижимается ко мне его эрегированный член, в правой руке держу стопку с водкой, в левой- сигарета, пытаюсь отыскать над крышами многоэтажек предательски- романтичную луну.
- ты веришь мне…
- да.
- ты веришь мне, когда я говорю, что люблю тебя?
- нет.
- почему?
- зачем тебе это?
- но скажи почему?
- потому что это не имеет значения. зачем верить в то, что не имеет значения?
- то есть ты думаешь, что я это говорю каждому, с кем встречаюсь и сплю в одной постели?
- да.
- но… да, я сплю со многими, но говорю это только тебе. и только!
- я не нуждаюсь в подобных признаниях.
- почему ты Читать далее...

моя жизнь больше не напоминает кофе и сигареты. пока пересекаем город на его внедорожнике, я думаю о том: в каких вещах сейчас роется mama; кто может спать, прислонившись к окну последней электрички, и сжимать в руке бабушкин кулон; что ответить ему на вопрос: согласна ли я стать его женой. ответы очевидны, отчего становится тепло и смешно.
п-в поворачивает направо и спрашивает, обидно улыбаясь:
- моё предложение так смешно?
- нет. мои ответы смешны.
- и я, конечно, об этом не узнаю.
- если хочешь...
- ...хочу.
- mama сейчас забралась в ванну и спит. Мальчик сбежал из дома, потому что его отчислили из школы, и сейчас сидит в предпоследнем вагоне, чтобы не чувствовать себя последним, проваливается в сон, где в высокой траве бродят фламинго, а вместо звёзд- сочные дольки ананаса. я не готова согласиться стать твоей женой.
- почему так утвердительно?
- потому что mama всегда спит в ванной. про мальчика мне просто захотелось предположить, а быть женой кого-либо- это слишком большая ответственность для невлюблённых.
п-в снижает скорость, съезжает к обочине, останавливается и прикуривает. смотрит на кончик сигареты. я молчу и тоже прикуриваю.
- я знаю, что мы всегда будем вместе.
- нас положат в разные гробы.
- я хочу ребёнка в твоей крови.
- это узаконенное воровство.
- ты влюбила меня в себя.
- соблазнительная отговорка трезвого таксиста.
он выбрасывает сигарету в окно, громко вздыхает. мне глупо и шумно. пытаюсь потушить сигарету и закрыть пепельницу, что обозначена зелёной кнопкой под мп3-плеером, но огонёк падает на пол и придавливаю его носком чёрной туфли. зона неумелого блефа.
останавливаемся у ближайшей заправки, где есть роад- маркет. смотрю в окно и не знаю, что предпочтительней: пустая квартира и рассуждения с mama о том, что делать дальше, чтобы не стареть на случайно выбранном месте или продолжить кусаться словами с человеком, который навсегда останется моим первым, потому что таков факт биографии.
он возвращается с бутылкой водки. закрывает дверь, улыбается и поворачивает ключ автомобиля:
- за домашних животных и придуманных мальчиков, потому что это лучше, чем реальность с её нехуёвыми заскоками.
- не выпендривайся.
делает долгий глоток. тяжёлые овальные пузырьки от его губ поднимаются ко дну бутылки. в поцелуе овальные пузырьки наших углекислых газов также проникают на дно желудка? жёсткий запах алкоголя шлифует мою растерянность. чтобы вечер быстрее закончился, можно принять роль профессиональной проститутки, то есть молчать и со всем соглашаться, потому что беседу- по- душам не оплачивали.
он передразнивает мою интонацию:
- соблюдать правила- слишком большая ответственность для необразованных.
выезжаем на встречную полосу, передаём друг другу бутылку. я не уверена, что так велика необходимость моего молчания. внутри паникую, но из меня получается только злая щепотка сдавленных слов:
- останови.
он продолжает мчаться на красный свет, кричит в окно, что слова ничего не значат... ветер возвращает их обратно. они бьются о мою голову, разлетаются на мелкие крошки ненависти и потусторонней преданности.
- останови. меня тошнит.
он смотрит вперёд и продолжает кричать:
- тошнит? проблюйся. хочешь- в пакет, хочешь- на пол, хочешь- себе на колени. заблюй всю машину, сука, заблюй меня и себя полностью, чтобы чистого места не осталось. А потом напишешь невъебенный пост о том, какая ты независимая блядь и какие все мелочные и примитивные вокруг тебя.
- останови. я хочу быть твоей женой.

хрупкие движения. мне нравится медленно и осторожно ходить по квартире. открываю окно, оттуда прокалывает кожу мороз. открываю дверь на лестничную площадку, оттуда прокалывает голову голос моей соседки. всегда свежие слухи о том, что происходит этажом выше/ниже. квартиру заполнил запах свежего хлеба. горячий пол и холодные ноги.

я сижу на полу. крашу ногти на ногах. сегодня мне некуда спешить. я уволена- избавлена от ежедневной работы. теперь полоски на ногтях ровные и зелёные, а не спешащие и красные. просто так. впервые делаю что-то с собой для себя. шепотом собираю пазл: у меня нет работы, но есть некоторые сбережения (при адекватном подходе- только алкоголь, таблетки, зелёный чай, сыр и сигареты, можно протянуть два месяца, даже иногда смогу прогуляться в старый могвай на чашку кофе или еженедельно покупать пару книг); у меня нет никого, с кем можно поговорить, но есть плюшевые игрушки, на которые могу положить голову, разрываемую словами. у меня нет желания что-то делать, но есть много пустых бутылок и коллекция винных пробок. это, конечно не резка по дереву, но придумать бижутерию или сюрреалистические поделки... чёрт, что я говорю…
зелёные полоски настолько ровные, одинаково сочные, что хочется по ним пройтись на пятках, чтобы соседи слышали; кончиками пальцев, чтобы никто не обратил внимания.

полоски настолько ровные, что мне хочется, чтобы и моя жизнь была такой же- отполированной, без помех, без сплошных пробелов и холмистых повреждений, без унизительных впадин и алкогольных просветлений. иногда меня пересекает мысль быть такой же как тысячи- миллионы других, кто сидит на полу и проводит тонкой кисточкой по своим ногтях, отводит руку в сторону, несколько секунд сушит, а затем мило улыбается и говорит: "какая прелесть". я бы обменяла эти таблетки и порошки, беспробудные вечеринки и розовые облака, прогулки по мостовой с бутылкой шампанского и дорогие автомобили по ночам, увозящие в роскошные коттеджи, что пахнут шанелемихьюгамибоссами и стерильной спермой. я бы отдала за кусочек глухости и немоты эти толстенные кошельки, хрустальные бокалы, заблёванные унитазы, красивые голубые глаза и фривольные поступки на публику. я не могу остановиться. с каждым днём дозировка увеличивается и учащается. сегодня я приготовила себе самого большого дракона, пусть бескрылый, но окрыляющий.

прошло несколько дней, может быть, прошли недели. батарейки телефона, где были часы, и механизмы настенных часов исчерпали себя. я не считала сколько прошло времени.
возможно, слова, которые пишу, это всего лишь случайный набор символов меня растрёпанной сидящей перед монитором. сладкий скрежет принтера и дрожащие руки. прошедшее время помнится лишь снами о небесах и алмазных лестницах, помнится проголодавшейся кошкой, которая вошла за мной в квартиру, когда я выходила за молоком. помнится хрустящими костями, когда просыпаюсь, иду в ванну, чтобы принять душ. но у меня ничего не получается. я сижу напротив зеркала, держу в руке мыло или зубную щётку. смотрю на пол, усыпанный клюквой в сахаре, перевожу взгляд на крышку унитаза. изучаю незнакомые мне предметы и возвращаюсь в постель. несколько вьющихся поползновений- держу над собой палочку благовоний. в стакане вода. кошка ходит из комнаты в комнату и молчит. я тоже молчу. падаю около двери. сколько прошло дней?

кончилась упаковка сигарет. пришлось выйти из дома. холодно. много людей. стало чуть теплее, возможно весна, возможно кратковременная оттепель, возможно прошёл год. темно. продавцы на площади те же. кто-то со мной поздоровался, но я не успела вовремя повернуть голову. я шла мимо магазинов, мимо стеклянных коробок с цветами, мимо мороженщика, мимо памятника, переходила дорогу на красный свет, потому что кто-то из водителей кричал за спиной. купила сигареты, горький шоколад с орехами, немного сыра и коробку вина, потому что так больше по объёму и дешевле. возвращаюсь дворами. тихо. фонари слепят глаза. в квартире теплее, чем на улице, значит ещё не весна. в почтовом ящике упаковка неоплаченных счетов, рекламные рассылки, два письма предыдущему жильцу и записка.

кто я? живу одна. протекает кран. не было сил что-то сделать. пусть течёт дальше, капающая вода мне не мешает. приходил мужчина в пальто, забрал деньги за квартиру, что-то сказал, оставил пакеты с продуктами и поцеловал. кошкин пакет с едой полупустой, значит она не голодна. закрыла окно, потому что холодно. мои пальцы пахнут сигаретами. пол липкий, потому что пролила глинтвейн. я помню, что готовила его с мёдом и со множеством приправ, чтобы согреться. когда открываю глаза, кружится голова. не могу добраться до туалета, я падаю и всё темнеет.

ещё одна записка в почтовом ящике. вспомнила о первой. одинаковые. "вернись ко мне". к кому я должна вернуться?

мне снится лес. красные сосновые деревья, мягкий ветер, лошади на дороге. дети с протянутой рукой просят, чтобы я стала их мамой. рыбная чешуя в банке. я просыпаюсь, потому что кто-то ходит по квартире. открываю глаза. темно. вода льётся сильно. Читать далее...

одиночество- продукт настолько уникальный, что даже в малой порции может показаться высококалорийным. а сегодня позвонил а. и попросил присмотреть за его кошкой, пока длится его командировка. а.- случайный знакомый. пару месяцев назад мы столкнулись у входа в паспортный стол (он оформлял гражданство, а я восьмой раз меняла паспорт из-за сочетания имени и фамилии, с которыми не могу ужиться в официальной жизни). по маленькому неуютному искала чернильницу, которая оказалась на другом конце стола.
а. заполнял документ и посмотрел на меня:
- вы ищете чернильницу?
я улыбнулась и сказала, что
- нет, я ищу пепельницу.
глупо. все язвительно- неправдоподобные шуточки всегда глупы. на фоне усталых улыбок мы и познакомились.
сейчас я сижу на полу. кошка в моих ногах. дышим общим испарением ароматного глинтвейна и слушаем билли холидэй. кошку зовут mama. уникальная обезьяна, хоть я и дружу лучше с собаками. миски с водой и кормом, туалет. большего ей дать не могу, а она греет меня и ходит за мной. даже сидит на краю ванны, когда я лежу в пене и читаю новостной еженедельник. заметила, что часто читаю вслух, чтобы она слышала. обращаюсь к ней с вопросами. она кивает или возмущённо поворачивает голову. каждая тема заканчивается примерно одинаково, что всё происходящее невыносимая тоска и куда лучше сигарета и прогулки по крыше.
пока меня не было дома, mama успела найти в кладовке коробку, где собраны старые бесценные моей памяти мелочи. среди ракушек, чёрно-белых открыток и законченных ежедневников, нашлись мои записи, который я делала по просьбе марка полтора года назад перед тем как оказаться в больнице. сегодня мне хватило терпения и хладнокровия, чтобы их перечитать, расположить в хронологическом порядке и назвать to add DE.

признаться, за последние два часа, что сижу на мягкой крышке унитаза, я потеряла нить повествования себя как fugu_de_soho. кофе закончился, виски хватит на один большой обжигающий глоток, а звонить кому-то, чтобы провести ночь вдалеке от пустующей квартиры и аннулированного баланса либидо, нет возможности. я привыкла дожидаться утро одна. иногда женщина может позволить себе быть слабой. не капризной, а слабой. так что, знайте, что сейчас я плачу впервые за последние три года. я имею право нарушать собственные правила, потому что это игра.
не нарушать правила просто непозволительно.

всё-таки однажды мы встретились. все вместе. прилетели, приехали, пришли из разных точек планеты, чтобы сидеть возле гроба нашего единственного дедушки. он долгое время болел. лежал без движений, только хрипло стонал по ночам, а днём хрипло бормотал что-то невнятное. не было надобности сидеть рядом с ним, лишь по традиции- у гроба. только три раза в день кормить чайной ложкой, менять простыни и проветривать дом. всё это делала бабушка. иногда- родители и братья (по одному, разумеется). никогда- я.
утром в день похорон я приехала. внутри и снаружи дома было много людей. большая часть- незнакомые, остальные- блекло помнятся с детства. те, кто узнали меня, пропустили в дом, осыпая соболезнованиями и причитаниями о том, каким был дедушка. в большой комнате, где стоял гроб, а вокруг него семь стульев, люди стоящие плакали. другие, у кого уже высохли слёзы, перешёптывались и глазами указывали на меня. я села на последний свободный стул между братьями. за марком сидели родители. по другую сторону гроба- бабушка. я посмотрела что делают братья, и тоже опустила голову. мельком взглянув на покойника, я закрыла глаза. мне виделись детские санки. дедушка держит за руку бенджи.и джона. я держу санки и бегу за марком, который показывает на большую снежную гору перед нами и кричит, что сейчас нам предстоит главный поступок в жизни- "не обосраться". я оглядываюсь на дедушку, а он улыбается и ласково кричит марку "малышом тебе чужды были главные поступки". я начинаю смеяться, бенджи ничего не понимает, но тоже смеётся, джон зевает и смотрит куда-то в сторону, а марк разворачивается, подбегает ко мне, берёт за руку, свободную от верёвки санок, улыбается и ждёт, когда остальные поравняются с нами.
похороны были летом. очень жарко. меня начинает тошнить от запаха разлагающегося тела. кто-то дышит мне в ухо и говорит, что надо поплакать. я открываю глаза. смотрю на рыдающую бабушку (она его не любила, но прожила всю жизнь и родила от него единственного сына. это их второй ребёнок, потому что первый родился мёртвым). смотрю на рыдающую мать (она старалась найти безупречные поводы, лишь бы не видеться с дедушкой, но это отец её мужа, от которого она родила четырёх детей. могло бы быть и пять, но первый родился мёртвым). смотрю на отца. его слёзы я видела лишь однажды. ночь, когда арестовали джона, я пришла к родителям. отец сидел за столом и плакал, постоянно повторяя "что будет дальше? я не могу потерять сына". теперь он не плачет, потому что готов был к смерти отца. как потом он скажет "жаль, что он так долго мучался. я бы хотел умереть сразу”. смотрю на братьев. джон выдавливает слёзы (это его последний дедушка. окружающие не поймут, если он будет сдерживать себя возле гроба, и потом, его жена на улице. она не увидит как плачет её главный мужчина). марк не плачет. (он раздражён, что приходится нарушать правило манифеста, но не нарушить он не может, потому что этот умерший- член его семьи.). бенджи не плачет (он любит дедушку, но его тоже тошнит от запаха, тошнит от собравшихся вокруг людей, тошнит от этих лицемерных традиций). я не плачу.
вечером, когда все слова произнесены, рюмки и стаканы опустошены, люди разошлись, но ещё предстоит остаться на ночь в этом доме, потому что такова традиция, я беру полотенце. снимаю всю одежду и спускаюсь к реке. стелю полотенце на песок. прикуриваю сигарету. холодно. в конце августа здесь всегда холодно. этот год не исключение. полчаса назад прошёл сильный ливень с градом. ветер зелёной тонкой травой соприкасается с моей гусиной кажей. мне плевать как я выгляжу, потому что выпила достаточно, чтобы не заботиться о своём поведении. шок- вот моё алиби. чувствую дыхание за спиной. чувствую руки, меня обнимающие. чувствую мягкий почти плюшевый язык, выводящий буквы на шее. читается fugu de soho, где последняя "о" нарисована на моих губах. я не хочу открывать глаза, потому что на этот раз воображению нет места. спина чувствует холодную землю. мои соски чувствуют горячие губы. дрожащими пальцами играю его волосами, спускающимися всё ниже вслед губам. я открываю глаза и вижу обледеневший кусок луны на оранжево- фиолетовом небе. где-то далеко в зарослях травы слышу голос бенджи. он кричит, что родители собираются уехать, потому что джон со своей супругой останутся здесь. сейчас ещё не поздно, чтобы успеть на последнюю электричку. бенджи кричит, хотя знает где мы. в детстве это место всегда было нашим пляжем и по совместительству кабинетом психоаналитиков друг друга, только джон ходил со своими приятелями купаться на песчаный берег. я закрываю глаза, но продолжаю видеть кусок луны, что переворачивается деревянной лопаткой на раскалённой сковороде.
мы в последнем вагоне. марк стоит напротив меня, перебрасывая сигарету из одного уголка губ в другой. я докуриваю свою, бросаю на пол, прижимаю огонёк носком чёрной туфли и говорю:
- ты женщин всегда удовлетворяешь рукой и языком?
- по привычке.

по установленному договору, что скрепили мы отпечатками крови наших указательных пальцев левой руки (по настоянию марка) настала моя очередь рассказать эту никому не адресованную историю. я не забуду как три года назад в день рождения старшего брата обнаружила двадцать один (именно столько ему исполнилось в тот день) неотвеченный вызов на тёмно- зелёном экране своего телефона. перезванивать не было сил, дарить полное собрание сочинений роллингов не было желания, отключить телефон и снова забраться под одеяло было стыдно. это бесспорно его день и все мы должны были (хотим или не хотим) приехать в старый могвай к половине пятого вечером (именно в это время он родился в конце января 82го года).
- с днём рождения, марк. вот полное собрание сочинений роллингов. можно я больше ничего не буду сегодня говорить?
- конечно, дорогая. мило. дорого. стильно. спасибо.
- а я уже поздравил.- отзывается рядом сидящий голос моего младшего брата. прикидывающийся слабоумным, но от этого самодостаточным, бенджи всегда требовал к себе внимания.
- ролики? марк, с каких пор ты увлёкся асфальтообдиранием?
принесли заказ. у меня нет выбора. нет голоса. нет слов. нет желания осматривать сегодняшнюю публику. делаю пару скромных глотков белого глинтвейна (этот подонок- бармен всегда любил добавлять побольше сливового варенья, а я давно исключила всё сахаросодержащее из своей жизни).
- дорогие мои паркеры.- начинает марк.
прикуриваю сигарету. житан. у марка, как обычно, крепкий pall mall- главный атрибут среднестатистического американца, у которого в жизни главная радость- программа передач на будущую неделю и упаковка пива в холодильнике. не думаю, что тем самым марк пытается преодолеть разницу континентов. это всего лишь привычка, которой он гордится с тех пор, как закончил школу и попробовал крепкую ещё тогда не с белым фильтром сигарету. бенджи тоже прикуривает. скажу сразу- он всегда и во всём старался копировать своего наставника. "марк паркер, будь мне больше, чем просто брат".
- спасибо за подарки. спасибо за то, что пришли. но правда не в горячем вине с приправами, и правда не в оказанном внимании. правда лишь в словах, которые мы боимся произнести.
- ты получил скороспелый диплом по риторике или просто выёбываешься?- у меня совершенно нет желания подыгрывать ему.
- фугу, заткнись, это правда важно.- марк подмигивает бенджи, который потягивает свой красный глинтвейн и застенчиво улыбается.
я люблю их. я правда люблю свою семью. родителей, потерявших все дружеские нити со своими детьми. братьев, не упускающих возможность встать на голову, чтобы ртутный столбик реальности не всегда был равен нулю. я люблю бабушку и дедушку, для которых дети и внуки- это, что осталось у них, кроме бездонных коробок с пряжей, кроме бездонных бутылок пшеничной водки.
- продолжаю, если мисс атрофированное ч/ю, ещё в силах уважать своего старшего брата.
я закатываю глаза и прикуриваю ещё одну сигарету. на самом деле, я просто боюсь услышать то, что он скажет. боюсь, потому что не смогу сказать "нет". боюсь, потому что хочу.
- дорогие паркеры, я знаю, как вам осточертело сидеть в офисах, трахаться со случайными партнёрами и каждый вечер напиваться до потери сознания, чтобы подкорректировать происходящее вокруг, оправдывая свою тривиальность. предлагаю вам занятную игру. назовём её child on-line. суть, как я уже успел сказать- в поступках, которых мы боимся совершить.
- ты сказал про слова, а не про поступки.- я не удивляюсь, что наши мысли совпадают по поводу страхов собственных желаний.
- слова? это всего лишь формальность.
так мы просидели до закрытия старого могвая. затем взяли бутылку дешёвого бордо и отправились гулять. как и сегодня, три года назад январь был очаровательно тёплым. оговорив все тонкости, правила и их исключения, мы заключили договор. лист формата А4, усыпанный мелким каллиграфическим почерком марка. внизу стояли наши новые имена, под которыми нам предстояло жить следующие три года. напротив каждого имени стояли бордовые кляксы.
- указательным пальцем левой руки (потому что, возможно, ты будешь писать уже сегодня, а в нашей семье никто никогда не был левшой) напротив своего имени капни две сочных красных точки (сочные, потому что мы единственные из паркеров, кому досталась четвёртая группа крови) и один раз нажми пальцем.
суть этого манифеста (исключительно так называл этот документ бенджи) сводилась к:
- не оглядывайся
- фиксируй всё, что попадает в поле твоих глаз
- пропущенный день- лишняя таблетка от бессонницы
- самоубийство не может быть преднамеренным
- оправдываясь перед собой, не забудь, что больше не принадлежишь нашему имени.
понимай как хочешь. всё оказалось намного проще: надо всего лишь завести дневник и каждый день рассказывать то, что с тобой происходит по дороге к поставленной цели. неприступный камень лишь в том, что никто из нас не знал, что он хочет делать, куда идти и хочет ли вообще выходить из этой уютной квартирки марка, подбирая слова к каждому своему шагу. да, забыла сказать, Читать далее...

каждый вечер складывается бумажным стаканчиком. каждый из них ставлю на самодельную полку в ванной комнате. за последние недели скопились тысячи одинаковых одноразовых бумажных стаканчиков. невозможно отличить их друг от друга, разве что по желтизне бумаги. самый первый по цвету напоминает шафран. насыщенный оттенок прожженного песка. стоит подуть на него и миллионы одинаковых огрызков разлетится по комнате. миллионы, тысячи одинаковых как мои последние дни в этой квартире.
я сижу на унитазе. дверь закрыта плотно. миниатюрный замок- это лишь фикция. безупречно скопированная шутка одного старого приятеля. даже уединение всего лишь видимость в этом доме. я сижу на унитазе. на коленях- ноутбук. слегка потрепанный, но свой. стараюсь сложить из одинаковых дней полноценную плачевную картину своего присутствия в этой яме. виртуально кое-что получается. на словах- неуёмный страдальческий пафос. в доме я одна, но всецело ощутить доступность себя себе могу лишь вот так, закрывшись в ванной.
я пришла с улицы несколько минут назад. движения кажутся отточенными, ни одного лишнего, но мутный взгляд и медленные вздох-выход. снимаю кроссовки (я настоятельно отказывалась менять обувь к зиме). снимаю осеннюю куртку (достаточно тепло, чтобы заворачиваться в эти сибирские бесполые телогрейки). бросаю перчатки и ключи на пол, рядом с промокшими кроссовками. прохожу в комнату и включаю самый маленький светильник и зажигаю бочкообразную свечку с ароматом зелёного яблока. прохожу на кухню. включаю чайник (воды там достаточно, я помню, потому что ещё днём наполнила его до краёв, что кипящая вода проливалась на пол). подхожу к окну. снимаю кофту. снимаю футболку. снимаю джинсы. я полностью обнажена (от нижнего белья отказалась с тех пор, как мы решили жить вместе). худое тело. сочная грудь и тонкие, элегантно костлявые руки. я смотрю на своё отражение в оконном стекле и тянусь к бутылке с коньяком. другой рукой тянусь к чистому бокалу. наливаю двойную порцию. выпиваю залпом, не зажмуриваясь, и бросаю в рот две очищенных фисташки. за спиной кипит чайник и я хочу курить. из рюкзака достаю пачку сигарет. всего лишь 4 штуки осталось. мало. кажется, я сегодня буду хотеть курить весь вечер и всю ночь. достаю чистую стеклянную кружку с надписью ugly. насыпаю из банки кофе. много кофе. очень много кофе. я так давно не слышала этот запах. заливаю кипятком. никогда не размешиваю ложкой, ни пальцем, ни чем-угодно ещё. добавляю две столовых ложки бальзама. так будет лучше. пусть запахи перемешаются. немного кружится голова. это коньяк. резкая порция на голодный желудок. два дня как ничего не ем, кроме 20 фисташек в день. я устала от зелёного чая. кофе. жадно вдыхаю его запах, прогладываю и прикуриваю сигарету. голова начинает кружиться сильнее, но тошнота не подступает. это похоже на влюблённость или на первый весенний день. но я давно окаменела и не испытываю доверия к эфемерным понятиям вроде любовь дружба счастье и тп но давно зима и до весны десятки беззубых ночей.
в углу уже который день скомкана клетчатая рубашка. широкая и длинная. накидываю на себя, беру кофе, сигарета в зубах, в свободной руке ноутбук. захожу в ванную комнату и на меня нападает отражение. моё собственное отражение в тусклом свете яблочного запаха. неузнаваемая. я стою несколько минут. разглядываю себя. за спиной из окна доносится урчание хлебозавода. теперь я готова окаменеть по-настоящему. сейчас и здесь. напротив своего отражения.

в последние дни стало намного теплее. кажется, я выпала из спячки. не уверена, что окончательно … и я не верю, что окончательно спятила: чёрное пальто, ноутбук на коленях, вспомнила пароль дневника, в кармане фляжка шотландского виски, что подарил -а.-. сижу на невзрачной скамейке главной площади города, курю одну за одной. как всегда, gitanes. люди, упившиеся новогоднее- рождественскими праздниками, шатаются туда- обратно, менты шманяют спящих под столбами и прячут в подворотнях джанки, которым сами же и продают разбавленные дозы. пытаюсь понять: что делать дальше? что хочу делать? и хочу ли вообще? не хочу думать о последствиях.
я не обязана пересказывать, что происходило последние полгода, я не обязана оправдываться, но, тем не менее, результат: я на улице в чёрном пальто старшего брата, которого навещаю пару раз в неделю. бутылка неплохого алкоголя, разбитая губа и до тошноты забитый необходимыми вещами рюкзак. ночую на работе в тайне от коллег, забегаю в душ к seges. только она в курсе моего роскошного положения. но лучше истоптать пару ботинок и просадить деньги на себя, чем бездейственно наблюдать сходящего с ума карика и слушать его озабоченных революционными идеями приятелей.
мысли хронологически слабо связаны.

я вернулась в главную комнату, по его просьбе оставив нижнее бельё. заметила, что lunchbox поставлен на repeat. только pussy в прежнем положении под столом и усатый толстяк, заснувший со своей кружкой. осознание, что я тварь и что всегда буду свободной греет чуть больше, чем sms п******ва про любовь.
я сижу в кожаном кресле. затягиваюсь любимым gitanes. кажется, курю бесконечность. я уверена, что курю бесконечность, а эта чёртова бесконечность (что пытается разнообразить моё ничтожество) курит меня и язвит, что не закончена статья (блядь, я даже забыла о чём бросила писать, когда позвонила seges). завтра снова на работу и мне противопоказано курить… и тд как обычно бывает, когда язвит бесконечность.

мы постоянно язвим друг другу, иначе пришлось бы сломаться под грузом…
(закончи предложение за меня. хоть кто- нибудь… всё-таки я хочу отлынивать…)
грузом стеснения...хани)

кажется, я выпала из адекватности. карик спрятал нас в туалете, где на отдельной подставке что-то урчал бумбокс. мы поставили по обоюдному согласию einsturzende neubauten.
расположились на полу. переплелись ногами. рядом унитаз.
коричневое молчание, пока он прикуривал сигарету:
- ты уверена, что не будешь отлынивать?
- не уверена, хочу знать что такое «отлынивать».
- ты не похожа на девчонку.
- я знаю. по-этому я fugu.
(дальше последовали взаимодополняющие монологи о «колючих» рыбах и строго подбираемых ботинках).

- я не люблю коричневый. это как паспорт. я предпочитаю фиолетовый и не хочу тебя слушать.
- я не люблю фиолетовый и мне безразлично что ты хочешь.
я знаю- это ранние записи ende_neu, что подтвердилось в буклете чёрного диска. 81-ый год.

кажется, я ушла (или он сказал : «отлынивать»). он держал мою руку. мы бродили по развалинам собственной памяти, незаинтересованные в неоспоримых фактах, бесконечных ухмылках и взаимных подколках.
- где кончается дружба и начинается любовь?
- только там, где не знают этих условностей. где ничто не может начинаться и где нет предрасположенности к хаосу или его терминологизации..

облажались. как обычно, в таких домах, благодаря мещанской практичности, всё стоит на своих местах, но у единственного сына, что остаётся на выходные самоискусителем, диски лежат не в своих коробках, пластинки не в своих конвертах, нижнее бельё- не в своём шкафу. вместо ожидаемой supervixen, дом погрузился в 128- метровый клубок звуков temptation waits. для version 2.0 никто не был готов. чтобы оправдать ширли и моё отрочество, я вышла на середину комнаты покривляться под I think I’m paranoid. усатый толстяк на кожаном диване пялился на меня, постукивая по кружке с пивом в такт басс- партии, а «ублюдок» снял футболку. в танце он прижимался к моих бёдрам своих пахом. думаю, он возбуждён перманентно.

- пуси уже готова.- к нам подошла seges, указывая на девицу в блёстках, что танцевала на столе, а сейчас валяется на полу, выдавливая на себя остатки мякоти из лимона.
- она всегда такая?
- нет,- отвечает карик, нажимая на стоп проигрывателя,- вообще, это моя сестра. пишет дисер, работает офисной крысой, но отрывается исключительно так. девственница.
он вставляет в пустое отверстие первый альбом garbage.
- как обычно.- ответила я и отправилась готовить ещё одну порцию коктейля. для себя и для карика.

- сколько…?
- это не ко мне.
- сколько ты здесь?
- с начала этой пластинки.
- я не люблю мэнсона.
- а я не люблю марши и «ой».
- я тоже.
бритоголовый парень в нацистской униформе протягивает мне сигарету. трава. его зовут карик, но, как он утверждает, это сокращение от «коричневого»- цветовой окраски его «формулы жизни». мы с кариком столкнулись около стопки дисков, где уже отобрала в отдельную кучу cure ‘boys don’t cry’(но не думаю, что публика согласится грузиться в пост- панк и переместиться в пространство брутального декадентства. было бы дерзко, но не в настроение?), первый альбом garbage (это неплохой вариант после мэнсона. логика, мать её), свежий релиз laika and the cosmonauts (но американцы не слушают финнов. интересно, как это вообще сюда попало? приятное безумие), самодельную сборку klf (если до этого действительно дойдёт, я согласна остаться здесь до утра).
вопросительно взглянула на сиди, выбранные кариком:
- ты думаешь oasis с этим потянет? (он листал буклет к standing on the shoulder of giants)
- ну, не знаю. мне нравится.
- я бы предпочла love. ты их здесь нашёл?
- нет, это принёс на всякий случай. а ты что хочешь включить? только не этот хлам.
(он вырывает у меня из рук chicago underground trio)
- сам ты хлам.

я на пати какого-то ублюдка (он сам попросил так его называть, когда мы вошли в этот чёртов дом- мне позвонила seges:
- fugu, не против составить мне компанию на ублюдошной вечеринке?
- звучит вызывающе. Я согласна.)

несколько комнат. там, где я сейчас- играет marilyn manson. первая пластинка. какая-то девица в блёстках уже рисуется на столе под lunchbox.

- эй, ты. я- ублюдок. по крайней мере, ничего против не имею, если и ты будешь меня так называть.
- тогда я- fugu.
- ок, сегодня играем в типичных американцев. водка и тоник- в холодильнике. отрывайся, детка.

я тоже постараюсь войти в роль на этот вечер, хотя по дороге сюда хачи называли меня европейкой (скорее, обвиняли. но мне нечего было ответить). соглашусь играть, чтобы не тошнить от искусственности других. брожу со стаканом тоника и водки (3/1), соломка проткнула сердцевину дольки лимона. из комнаты в комнату, где есть свободное место, чтобы оставить заметку в своём note-book (говорю как чёртова иностранка. пафос.). общение с собой- лучшее и продуктивное, что может быть в подобном месте. соглашусь играть, чтобы остаться для типа в костюме далматинца или для ковбоя трусихой...
соглашусь играть, пока различаю клавиши.

s :поехал я в М., С***... Приеду в среду вечером, позвоню к концу недели. Вот.
f :как хочешь
s ::(
f :то есть желаю чтобы всё прошло хорошо
s :"как хооочешь".....
f :а в остальном- я жду чтобы ты укусил меня, крепко прижал к себе и что-то наговорил....
s :а вот возьму и укушу, и прижму и наговорю
f :не думаю, что я смогу спокойно устоять перед тобой даже в лифте/ещё раз кстати: по поводу "укушу"- если ты этого не сделаешь, тогда будет "как хочешь"
s :вот и ни фига-ж себе...
f :угу
s :хм. а можно нежно и ласково?
f :как хочешь

если бы ты сказал сразу, что тебе неприятно, когда я пытаюсь укусить твои губы.
но ты промолчал,чтобы сделать мне подобие приятного,а я...
стошнилась.

прости, киска.

999: слушай, не жми так сильно на кнопки- мне жарко, и вообще убери руки, а то я ничего не вижу
mi6ka 4u*oj: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!.... .... ....
ko6ka: ты сейчас где? (я у гали, помнишь такую?) может мне даже приятно если ты клеишься...
ko6ka: слушай, я ничего против не имею, если хочешь увидеться. я работаю на р******ой до 16.30. звони (или пиши)
ko6ka: забудь тот пьяный бред, который я несла в разговоре с тобой! нет. столько пить нельзя...с добрым утром, кстати )))
elka: мне правда интересно. у него я спрашиваю, но он только улыбается. я очень тебя люблю и не хочу потерять. я какашка) а ты какашка и сводня)

и так далее...