И если мы и собирались становится отшельниками, то только на даче у бабы Клавы, к которой я ездил каждое лето. Лидка тоже приезжала туда к своей бабушке и вот тогда начинались настоящие приключения. Мы ходили в поле и лежали там часами, разглядывая небо и выковыривая из огромных подсолнухов семечки. Косы у Лидки растрепывались и из них торчали колосья или просто сухие стебельки травы. Она говорила, что видела огромные корабли, когда была на море, а я хвастался, как мы с пацанами устраивали войны и лазили в тайные заборные дыры. Лида была такой… лучшее ее просто не было и быть не могло. Она не боялась ночью лезть на чердак и слушать страшные истории, а после засыпать под старой дедовской фуфайкой. И глаза у нее были большие такие цветом, как желуди, которые мы всегда набирали в карманы, а потом не знали что же с ними делать. Я складывал их в большую коробку из-под обуви, мечтая построить плот. И голос у нее был необыкновенный, лучше всякого птичьего пения, да и любого пения и звука. Она даже червяков и кузнечиков не боялась, только иногда пауков пугалась и то потом говорила, что они нас бояться больше, чем мы их. Лидка лучше всех плела венки из одуванчиков и других полевых цветов, а я учил ее плести рыбацкие сети. Осень мы с ней всегда встречали вместе, сидя на дичке, на которой уже можно было есть эти самые маленькие яблочки и смеяться в голос. Я не видел ее каждую зиму и весну. Она иногда звонила мне и спрашивала как пишется то или иное слово и говорила, что у нее кончились все засушенные листья, а я говорил, что заболел и у меня ангина. Но наступало лето и мы снова шагали рядом в резиновых сапогах по самым глубоким лужам и ели горячие бабушкины пирожки с луком и яйцом, запивая его чаем с травами. Мы были самыми счастливыми человеками, как всегда говорила мне Лидка.

И никого ни до и ни после я не любил так, как любил ее.

[400x266]