Вечером в воскресенье, после утомительного бездельного дня, пения
духовных стихов и проповеди Варнавы, избравшего на этот раз тему о
нестяжательстве, капитан Дюк сидел у себя, погруженный то в благочестивые,
то в греховные размышления. Скука томила его, и раздражение, вызванное
вчерашним неудачным уроком паханья, когда, как казалось ему, даже лошадь
укоризненно посматривала на неловкого капитана, взявшегося не за свое дело,
улеглось не вполне, заставляя говорить самому себе горькие вещи.
- "Плуг, - размышлял капитан, - плуг... Ведь не мудрость же особенная
какая в нем... но зачем лошадь приседает?" Говоря так, он не помнил, что
круто нажимал лемех, отчего даже три лошади не могли бы двинуть его с места.
Затем он имел еще скверную морскую привычку - всегда тянуть на себя и по
рассеянности проделывал это довольно часто, заставляя кобылу танцевать взад
и вперед. Поле, вспаханное до конца таким способом, напоминало бы
поверхность луны.