у меня никого нет - повторяй про себя: никого нет; и тогда у тебя действительно никого не будет. прокляни свет, сто раз и еще раз прокляни свет, и тогда тебе тьму принесут на блюде
на золотом ли блюде, серебряном блюде - да к черту цвет; пройдет две тысячи лет, и имя твоего отца в невозможный ранг возведут остальные люди. можешь не плакать. и не стараться. всё равно возведут. а когда тебе захочется обниматься, они плюнут на тебя и уйдут.

потом ты будешь стоять у крыльца, ждать своего отца ли, мужа ли - стоять и ветер
будет сметать твои слезы вбок по щеке, к солёной от слез реке, самой соленой реке на свете
когда твой отец вернется, закроешь ему глаза, и себе глаза, начнешь шептать в полубреду:
как же мы выжили, расскажи мне, как мы выжили, мы же ли-
стья зимой, мы же - соленые капли в пресном озере, мы же ли-
куем, как ликуют те, у кого козыри,
скажи мне,
так плачут те, кто были в аду;
мы - это кровавые ливни,
мы - это голос немых дивный,
самый надрывный
момент крика, первого и последнего в этом году;
мы - это те, в кого влюбляются до конца жизни, а потом шепчут проклятие: я тебя изведу, до слез тебя доведу, утоплю в пруду,
и ужас падения неизбывный
в душе, которую продаешь льду,
ну или как там смерти теперь следует называться.

мы ведь с тобой, дорогой, не на это рассчитаны,
нам бы с другой ноты вообще начинаться, -
плачешь? - не плачь, достану с неба тебе звезду
я нынче воспитана, точнее, перевоспитана,
так, что если только кто-нибудь вздумает обниматься - плюну в лицо ему и уйду