По морде тебе.
И пусть даже это будет апач.
И пусть боль от удара выпадет ощутить только мне.
К чёрту.
По морде тебе.
***
В который раз я сижу за кухонным столом, у меня в руках чашка чая, в глазах у меня небо холодное, сижу я, голова устала, коленки грязные, пятки немытые, волосы в нитках от бинта, я несчастен, как сто бегемотов в засуху, я одинок, как фригидная женщина, я "холоден, как сиська боевой кобылы". Мне посрать на всё, просто безбожно посрать, потому что иначе я не справлюсь с тем, что я такой, не справлюсь с пустотой и близостью некоторых понятий, иначе я просто не встану с постели, и единственный способ - это наплевать на всё.
И в который раз ты первый даешь мне пощечину, я не защищаюсь, в который раз, зачем защищаться, бей, хороший мой, я промолчу и подставлю другую щеку, ничего больше, я проглочу собственный яд и не дам ему пролиться, не разомкну губ, посрать, что отравлюсь, мне давно уже плевать.
Похуй, просто каждый раз после того, как у меня на щеках долго-долго не заживают красные пятна, каждый раз я обещаю себе больше никогда не любить ни единую скотину, не быть привязанным ни к единому созданию, даже к самому хорошему, даже к самому прекрасному, даже к доброму и теплому, даже к умному и возвышенному, все эти ангелы не по мою душу, я - это я, они - это они, между нами ничего не может быть, кроме большой пропасти, только ваши длинные руки дотягиваются до моего лица и бьют больно, дотягиваются до моей груди и рвут на куски сердце, а мои руки - нет, мои руки могут только обвисать по бокам безвольно, могут сами сердце вырывать и бросать кому-нибудь чудесному под ноги топчи, прелестный мои руки могут печатать и рисовать и гладить кого-то по голове, утешая, вот такие мои руки, только пальцы у меня не как у пианиста, и поэтому я никуда не гожусь, верно.
Каждый раз я обещаю себе больше никогда-ни-в-кого не утекать, не вкладывать душу, молчать, а если биться головой об стену, то беззвучно, никто не должен знать.
Я написал себе напоминалку: никого не любить. Только себя. Молчать - в себя, говорить - в себя, закрывать глаза и в тишину окунаться, а не в боль.
Молчание и тишина, милый мой, это настолько разные вещи.
И вот, сижу я за кухонным за столом как в боевой готовности для дум безрадостных (я тоже депрессивный дурак, да, только у некоторых есть хоть какие-то понятные нормальному причины, а я-то у нас самый счастливый), и перебираю в голове всех, кто мне давал по роже, кого я знал. И понимаешь, я боязливо у тебя спрашивал, тянул тебя за руку, как тётю: ну скажииии, ну скажи - люди меняются? Это потому, что я понял: я точно такой же, вечно я выберу себе несколько богов, запишу их в личный пантеон и с ума сойду, просто раньше это было легко и приятно, а теперь всё заходит слишком далеко, и теперь все мои самые-прекрасные-самые-хорошие как больно прости-меня-если, прости.
Мне просто на всё плевать, да, и если мне удастся найти в себе хотя бы немножечко сил, я дам тебе по морде в следующий раз.
Плевать, что это будет апач.
Плевать, что боль от удара выпадет ощутить только мне.
Может быть, именно этот удар окончательно свалит меня с ног и я, наконец, окончательно угомонюсь, неуёмный, слабый, не способный справиться с близостью некоторых понятий с тем, что всё вот так, всё вот так.