Найди меня

Мы скомкали январь. Сжали его твердым движением руки.
Ты не поверишь, но это так: мы скомкали его, как бумагу, как линованные листы тетрадей по каллиграфии, как клетчатые куски тетрадных страниц, на которых – мольба неучёных школьников. Это мы, мы его скомкали, это был наш с тобой черновик игры: я писала о Боге и детях его, ты писал, как всегда, о Себе во всех ипостасях.
Поэтому так получилось; оглядываясь на время, нам кажется, что прошло не больше недели, но каждый день из этой недели тянется вечность, поэтому, когда в аське мне приходят завтрашние ответы на вчерашние вопросы, я всегда очень долго вспоминаю, о чем же был разговор – нелегко вспомнить, что там было две вечности назад. И я умоляю тебя, умоляю – давай разожмем руки, пусть январь вывалится на землю и распрямится, так он будет течь дольше, дольше.
Ведь что мы будем делать, когда январь закончится? *не спрашивай; февраль – иллюзия, тонко сделанная, подложенная под реальность, чтобы мы забылись, наивные*

Найди меня

Ты – тонкий шутник, ты серийный (…стерильный? – я плохо расслышала) убийца сверхзвуковых мелодий и ультрафиолетовых излучений; у тебя есть карман, а в кармане твоем – мир (грязные города, непроветренные улицы, походы за часами в соседний магазин, серые асфальты и серое небо). Я – твоя глупоумная, я бросаюсь словами на ветер, как комками грязи, как осенними листьями, как поцелуями рыцарям на прощание. Я шепчу иногда неразборчивое и рву во сне одеяло.
Но у тебя есть страшное правило: разрушать все до конца января, пока зима не кончилась, а февраля нет. Ты выворачиваешь карман.
А у меня есть секретная игра. Я веду ее тайно от тебя. Я прячусь – я бегу по грязным улицам, по непроветренным переулкам, по безымянным домам. Я так боюсь, ты не поверишь, как; я боюсь всего, что происходит, всего, что произойдет, будто меня поймают твои жесткие пальцы и посадят в пыточную камеру, а там – сплошные белые кролики с часами, которые будут кричать мне: ты опоздала! ты опоздала! ты опоздала! – и я задохнусь от ужаса, просто умру, не выдержав, понимаешь, я нуждаюсь в том, чтобы быть великой, иначе я не могу.

Найди меня

Я боюсь и тебя тоже; может быть, тебя я боюсь больше всего, хотя почему? – неведомо, это знают лишь белые кролики (пока они лишь на картинках, которые мы приклеиваем на столбы в городе). Я боюсь тебя так, как будто ты – опереточный злодей, а я – декорация, которую ты скоро проткнешь, и я боюсь неизбежности, боюсь боли, и существование мое бессмысленно, и я падаю тебе под ноги, и меня вовсе выносят со сцены, шипя на ухо: ненормальная! психопатка! ты все испортила, ты все запорола, теперь тебя выгонят, теперь с тебя смоют краски! Хотя, может быть, это я сама шиплю, с безудержной злостью шиплю себе на ухо, во сне, когда рву вспотевшими руками одеяло, когда губы мои произносят бессмысленные имена домов, в которых, может быть, есть ты, а может быть, тебя нет, да никто и не знает.
Я веду свою тайную игру неумело. Я прячусь за буквами, но там ты меня непременно найдешь; я прячусь за стенами, но для тебяони все прозрачны; ты смотришь на меня сквозь переплетение булавок, и я, как маленькая букашка, перебираю лапками – твою мать, быстрее надо, быстрее! – но попытки мои убежать еще двести лет назад были обречены на печальный финал, мне надо, понимаешь – улететь, мне надо, понимаешь, вспорхнуть, иначе ты поймаешь меня своими жесткими пальцами и посадишь в пыточную камеру.

Найди меня

Так вот, я, гонимая страхом, гонимая ужасом, пытаюсь выбраться, и небо мне кажется захлопнутой крышкой; пытаюсь спрятаться, но здесь все пустое, все пустое, и как мне быть? – моя игра заранее обречена, но я пока не сдаюсь, мне кажется, время еще есть, ты еще кашляешь в свой платок, отхаркиваешь старые слои реальности, выплевываешь накопившуюся сердечную муть; и пока ты не полез за своим платком в карман, я в безопасности, в относительной, это так, но только пока не пришло время протыкать декорацию, а ведь оно все равно придет, и тогда у меня не будет ничего, что бы я могла противопоставить этой безнадежности. Я проснусь с криком, и одеяло мое будет изодрано в клочки, а кролики на картинках будут смеяться.
Январь заканчивается, заканчивается, я проигрываю тебе в той игре, которую придумала сама.

Найди меня

Меня почти нет, такая я маленькая; да что там, надо сказать правду, не надо ломать губы ложью и царапать гортань, выплевывая ее, надо просто признать: меня нет, и все встанет на свои места, я умру, такая же пустая, как город в твоем кармане.
Ты засунешь туда руку, чтобы вытащить скомканный январь и выбросить его, чтобы он закончился, порвать, чтобы он забылся. И тогда и тогда я буду метаться в истерике, я буду бояться столбов, на которые мы приклеивали картинки, я буду бояться часов – а вдруг опоздала? а вдруг опоздала? – я буду сумасшедшей, а ты нежно прошепчешь мне: глупоумная, иди спать, а потом прошипишь: теперь тебя выгонят, смоют с тебя краски!
Мне плохо, понимаешь, плохо, приди ко мне, стерильный убийца, я буду жертвой твоей, я жду, приходи уже, а то скоро кончится январь, и мне невыносимо, я не знаю, куда бежать и кем быть, не знаю, я маленькая, меня и нет почти, но если кто-то меня ищет – то я есть хотя бы у него в сознании, верно? – а мне большего и не надо, мне бы хотя бы это, только ты не засыпай и не забывай меня; а если меня не только искали, но и нашли – так я вообще настоящая, мама, я настоящая, я родилась – родилась в этом непроветренном городе с этими пыльными комнатами в безымянных домах, я бессмысленна и пуста, но я настоящая!
Так что давай, начинай, ты еще не знаешь, что я задумала, но уже улыбаешься, и почти что смотришь на меня сквозь булавочные узоры.

Найди меня. Я у тебя в кармане.