Вот у нее есть хвост и хитрые глаза. У нее есть хвост. Зачем он ей? Чтобы плести интриги. Этому – то, другому – второе, третьему – третье, каждому по заказу, овчинка той выделки, которую выгодно продавать именно сейчас. Волоски на хвосте – это ее планы. Она ими дышит, выдыхает через тонкую трубочку в мусоропровод душ, вдыхает обратно собранные ответы, редкой гадливости пожива. При этом глаза ее блестят, как у счастливой пятиклассницы, обнаружившей у себя в тетради по русскому признание в любви от соседа по парте.
Все это очень трогательно, пока этот хвост еще не начал ее душить. Она может прятать его под платьем, она может называть себя как угодно, она может менять имя и прическу. Ничего не изменится на самом деле. Убегать – некуда. Он всегда за спиной. Немой укор. Куча планов. Мусоропровод душ.
Интриги, сплетенные ею, расползаются по миру туго перевязанными волосками. Они связывают руки одним, другим затыкают рот кляпом, третьи довольствуются щекоткой в мыслях. Четвертые же – так и вовсе марионетки, подвешенные на веревках ее интриг. Она – кукловод? Звучит обольстительно.
И вот я, такая маленькая, такая скромная. Волоски ее интриг сбиваются у меня в горле комом, не дают говорить, проползают через мои пальцы, когда я печатаю тебе буквы. Они обвязывают мой позвоночник, и я теперь – такая неустойчивая конструкция, ты не поверишь, да ты и не знаешь. Она привязала уголки моих губ, теперь мне все время приходится улыбаться; я часто моргаю, как будто бы я кокетка, но это всего лишь нитки на моих ресницах. Я дышу хрипло – ком в горле; я говорю глупости – ком в горле; я говорю шепотом – голос сел от страха. Ты не слушай меня, когда я говорю тебе про неё, она не должна знать; никто не должен. Мы будем сидеть тихо-тихо, в самом темном углу самого пыльного чердака, под всеми забытой вуалью, мы будем шептаться о том, чего никто не должен знать, и в первую очередь она. Наверное, у нее есть ткацкий станок, на котором она плетет всё это: мир, планы, события, ибо всё это так сложно; узоры, которые получаются, говорят ей о том, что сейчас происходит, а потом она распускает нитки и пускает их на интриги.
Ты же ведь знаешь ее, знаешь ее обольстительность, знаешь ее вкрадчивость. Поэтому не слушай ее, умоляю тебя, не слушай. Она просунет две нитки тебе в уши, ту, что потолще – в правое ухо, ту, что поцветастее – в левое ухо, и начнет дергать тебя за ум, начнет переворачивать мысли твои, начнет варить свое варево у тебя в черепной коробке, у тебя ум за разум зайдет и устроит революцию состава крови, а потом ее нитки прорастут в тебе и выйдут через пальцы, а потом через ноги, а потом через губы, в тот самый момент, когда ты будешь целовать ее и врать другим, что не любишь ее, что не хочешь ее, и тогда ты тоже станешь беспомощным, рыцарь мой, и мне бесполезно будет к тебе идти.
И знаешь, чего я боюсь больше всего, когда мы сидим с тобой в самом темном углу самого пыльного чердака, когда я молчу тебе о том, что у меня в горле ком ниток ее интриг, когда я сжимаю пальцы твои своими пальцами..? – я боюсь, что она сидит у своего ткацкого станка, и его узоры рисуют ей: вот, мы сидим в самом темном углу, и я молчу тебе, безумно молчу обо всем.

Просто знаешь, у меня есть последняя надежда: что она тоже очень боится. В какой-то момент кто-нибудь очень умный переиграет ее, смутит все ее планы, перетасует карты ее, и потянет за ниточку ее интриг, которая заканчивается в ее хвосте. И она пойдёт за ним, очень покорная, очень прилежная, и глаза ее будут сверкать, как у восхищенной пятиклассницы, которой сосед по парте написал записку с признанием в любви. Она будет целовать его в кончики губ, а он будет ходить по комнате с ножницами в руках и перерезать все ее ниточки, все ее узоры, всю ее паутину, и ткацкий станок развалится, обреченный, и улыбка свалится с моих губ, и марионетки расслабятся, безжизненные, а она – она будет долго плакать в подушку.
А может быть, никто не придет, никто, но тогда все будет еще печальнее, еще грустнее. В момент, когда нитки ее пролезут тебе в уши, в момент, когда самый главный человек подпишет важную бумажку и наденет кольцо ей на руку, и она получит состояние, и она станет королевой, в момент, когда весь мир будет сплетен волосками и нитками интриг ее, ее хвост задушит ее, он будет душить ее медленно и страстно, и она упадет в ноги своему мужу и умрет без единой слезинки на глазах.
Тогда я, наконец, выплюну ком из горла, прочищу уши твои, мой рыцарь, и пойду к своему ткацкому станку, на котором уже плетется узор: вот у меня есть хвост и хитрые глаза…