Ничто так не помогает прийти в норму как приготовление кофе. Хорошего кофе. Вкусного, сладкого кофе – не переношу кофе без сахара, хотя в исключительных случаях, могу выпить полчашки крепкого черного.
Я могу целый день обходиться без еды, но вот кофе – кофе должен быть всегда. Сладкий кофе, кофе из стаканчиков и автоматов, из пыхтящей рабочей кофеварки, на боку которой Гоги еще давно в приступе похмельной мизантропии нацарапал циркулем «сукки». Кофе, который варит бабка – очень мелкого помола, с кардамоном – настоящий кофе по-турецки, фирменный Алинкин кофе-кола, хотя после него всегда тянет прыгать до небес и глупо смеяться, а еще – сворачивать горы и выбивать ковры.
Лорелеин кофе с травками, где она их собирает – ума не приложу. Говорит – выращивает на даче. Я был там – настоящий ведьмин сад, заплутать можно, но тот запах я бы нашел, отличил. Ее кофе – терпкий, обволакивающий – «колдовство, за колдовство сжигали… - нет, если они пробовали мой кофе».
Я обожаю все свои сакральные ритуально-кофейные предметы. Кофеварку – утренний вариант, когда нужно впрыгнуть в джинсы, вставить фильтр – насыпать - воды на чашку - нажать – и дальше бегом-бегом одеваться. Она тоже утренняя – хмуро-сосредоточенная – «проспал, Дюрер, проспал, стервец».
Я обожаю свою кофейную утреннюю чашку – Юлин подарок – она огромная, широкая, желтая, без рисунков и узоров. Настраивает, собирает меня по микрочастицам, чтобы вытолкнуть за дверь.
Я влюблен в вечернюю джезву, которую Левка привез мне в подарок с Кипра – пузатая, округлая, украшенная нехитрой, старой как Кипр чеканкой и вставками бирюзы. Сейчас она уже потемнела, один бочок подожгли с Аннушкой как-то вечером, еще в прошлой монмартрской и глупой жизни, чеканка посуровела и четче обозначилась, бирюза выпала, только кое-где посверкивают голубые капельки. Я уже приваривал ручку, выпрямлял носик, но пока джезва не распадется на две половинки, не умрет прямо в священный миг приготовления кофе, до тех пор я не буду покупать новой.
Вечерний кофе – это… Маленькое домашнее счастье. «И тогда разгладились морщины на челе его». Чаще всего делаю свой любимый кофе-эскимо. Хорошо, что я не склонен к полноте, иначе бы, предаваясь любимому виду сладостного кофейного разврата, уже заработал бы себе брюшко, и не спасли бы никакие упражнения с гирями.
Вот и сейчас – варил себе кофе, отдельно плавил плитку темного горького шоколада, вытаскивал мороженое из холодильника, смешивал, заливал, украшал миндалем.
Мое карманное, джезвенное счастье. «Исцеляет страждущих» и дарует вечную радость.