Я всегда очень много читала. С детства книги окружали меня повсюду.
Я читала постоянно, из дня в день, по одной и по нескольку книг. Книжки по программе и книжки для души, детские книжки и книжки, запрещенные родителями. Запреты лишь подогревали интерес.

Я читала дома, в школе, на уроках и переменах, позже в институте, в транспорте, за едой и даже на ходу.
И тогда представить, что я могу перестать читать хотя бы на какое-то время, было решительно невозможно.

Учителя в школе вытаскивали книжки у меня их-под парты, а я умудрялась читать даже сидя на первом ряду.
В институте я запросто могла закосить какую-нибудь пару, и, уютно усевшись с ногами на облупленном подоконнике, читать очередной литературный шедевр, куря сигарету за сигаретой.

На моих подруг их матери ругались так "делать ничего не хочешь, совсем от рук отбилась, лишь бы гулять!", а моя мама на меня "тебе бы только читать и читать! нет бы чем другим занялась".

Потому-то мама и не разрешала читать за столом и следила, чтобы ровно в 21-00 я ложилась спать без книжки под подушкой. Но стоило ей закрыть за собой дверь, как я опрометью кидалась к книжкой полке.
Иногда мама поступала жестоко, и уносила мою книгу на ночь, и мне приходилось мучаться, гадая, как же будут развиваться события.

Тогда я стала прятать книги. То, что я читала днем, я запрятывала в какой-нибудь тайный уголок, чтобы мама не видела, и доставала только тогда, когда все засыпали.

...Помню то ощущение безысходности и тоски, охватывавшее меня холодными зимними вечерами, когда в 9 вечера уже становилось настолько темно, что я не могла читать после отхода ко сну, так как не видела ни одной буквы.
Тогда я лежала и считала дни до наступления весны, до увеличения светового дня. Практически молилась, чтобы белые ночи наступили как можно быстрее.
С каждым годом старалась начать ночные бдения все раньше и раньше, и поставила, наконец, рекорд, сумев что-то прочитать ночью уже в начале мая.

Как же я была благодарна судьбе, что родилась именно здесь, под Петербургом, там, где летними ночами всегда светло, как днем, и можно читать сколько душе заблагорассудится, не включая свет, чтобы не ругаться с мамой.


Свою первую книгу "Винни Пух и все-все-все" я самостоятельно осилила уже в пять лет, и последующие пятнадцать я спокойно себе читала, и жизни другой не представляла. И вот тогда пришла беда... Или счастье. Смотря как рассудить.

Вообщем, на излете своей двадцать первой осени, спешно дочитав собрание сочинений Мураками и последнюю найденную мною Улицкую, я осознала, что читать больше не могу.
Я брала в руки новую книгу, но мысли уносились куда-то вдаль, слова не складывались во фразы, а фразы в предложения, они в танце загадочными комбинациями плыли перед моими глазами, и я абсолютно не понимала смысла прочитанного.

Это был кошмар. Крах моего привычного, а главное, любимого, образа жизни. Ведь я никогда не приветствовала перемены.
Мне было страшно. Мне было обидно. Мне было тревожно, а главное, непонятно, что же, собственно, произошло.

Перед глазами стоял ужасный термин из инженерной лингвистики "information overload" (информационная перегрузка). Информационно-накопительная система моего организма отказывается работать? Проблемы с вводом данных? Не осуществляется функция опознания языка? Или же в базах данных просто нет свободных ячеек?

Я мучительно и долго искала ответ на все эти вопросы, пока не поняла, какое событие произошло одновременно с тем, что мой мозг отказался от чтения.

Я просто... полюбила. Крепко, сильно и самозабвенно.
Так, что дорогой моему сердцу человек не выходил у меня из головы ни на минуту, и единственное, что я тогда могла читать - это нашу с ним переписку. Чем я, собственно, и занималась часами напролет, когда по какой-то причине не могла говорить с ним лично.

"Дашка, не делай из меня культа" - просил он. Но я была не в силах внять этим словам.
Ведь он к тому моменту уже стал для меня всем. В том числе, и моим любимым писателем.
И я как бешеная фанатичка с религиозным рвением читала все, что выходило из-под его руки, а в свободное время прокручивала в голове наши разговоры, пытаясь понять, все ли было гладко, все ли правильно я сказала и сделала, и что же именно он имел в виду под теми своими словами.
Я сама начала творить в аварийном режиме, забрасывая его своими письмами, стихами и рассказами.


Прошло полгода... За это время я не прочитала ни одной книги, и уже как-то свыклась с ролью нечитающей девушки, ведь поддержать разговор о книгах я могла всегда, ибо почерпнутой ранее информации мне хватило бы на несколько жизней.
О том, что я не читаю, знал только он и мама. Мне почему-то стыдно было в этом еще кому-то признаться... Это я, девочка-которая-всегда-все-знала, потому что обо-всем-прочитала-раньше-всех, вдруг забросила свое любимое занятие?
Да мне бы и не поверили, я думаю.

Владыка моих устремлений и помыслов тоже мне признался, что какое-то время в начале наших отношений не мог читать. Но он - мужчина, рассудила я, и потому успокоился быстрее.
Я начала потихоньку приобщать его к книгам, вызывавшим дрожь в моем сердце, и то, что они ему нравились, меня николько не удивляло.

И вот, перед одной из наших встреч, когда я не была еще на 100 процентов уверена, что она все-таки состоится, я поняла: вот оно. Чувство, что я снова могу читать, вернулось так же неожиданно, как и ушло.
Я вошла в магазин и купила новую книгу одного из моих самых любимых писателей.

Я начала читать... Я ощущала эйфорию от самого процесса поглощения книги, - тот редкий кайф, когда ты не можешь уснуть, не дочитав до конца. Буквы маршировали красивым стоем, отчетливо донося до меня всю глубину авторской интенции.
Все события повествования напоминали мне о дорогом человеке. Перепетии романтических взаимоотношений я примеряла на наши, мечтая о том, как бы здорово было читать это произведение вместе.

И, когда мы наконец встретились, я рассказала любимом об этой еще не конца прочитанной книге, и нежно ее погладила, достав на миг из сумочки. Умолчала лишь о том, что именно с нее началась моя новая читательская жизнь.
Любимый книгой заинтересовался. Начал изучать ее, обнимая меня одной рукой. Потом читал сидя, в то время, как я обнимала его за спину, прижимаясь всем телом, или же обхватывала его ногами, приткнувшись к спине щекой.

Я была счастлива.
Такая милая картинка, дышащая спокойствием и уютом: мужчина читает книгу, а его женщина крепко к нему прижимается или же заглядывает через плечо, щекоча мужчине шею своими волосами.
Уже тогда я знала, что эту книгу он заберет с собой. Заберет, как знак. В залог того, что в этом мире не бывает случайностей.

Я спешно дочитывала последнюю главу на рассвете, когда мой милый сладко спал. Я вслушивалась в его дыхание и беспокойно поднимала голову, если его размеренность вдруг нарушалась.
Перевернув последнюю страницу, я положила книжку на столик, подобралась как можно ближе к любимому и уткнулась в него носиком. И когда через секунду я почувствовала на себе тяжесть его руки, я мгновенно провалилась в сон. В слегка беспокойный утренний сон с вереницей сновидений, где были я, он и наша любовь. Только вот никаких преград не было и в помине.


И по законам жанра в любом классическом любовном романе должен быть хэппи энд. Только вот был ли это любовный роман...?
О чем же я писала? О книгах? О любви? О любви к книгам? Или о любви к мужчине?
Сама не пойму... Все так тесно переплелось...

Но кое-что я знаю наверняка: я могу любить, я могу читать и я могу писать о любви.
И продолжаться это будет вечно.
И от этого я ужасно счастлива таким полным, отчаянно сладко-настоящим счастьем.

Untill my dying day (c).