Рассказ этот я должен был записать 23 февраля… ну, или на следующий день...
сразу после того, как.
Не смог.
Теперь вот, пишу.
Сбивчивый он какой-то получился. Но уж, какой есть.

***

Улыбаясь, он выставил руку, перекрыл проход.
- А куда мы спешим? А? Галчонок?
- Уберите руку, дайте пройти. И вообще, я Вам не Галчонок.
- Ну, ладно, ладно, Галочка, пошутил я. Конечно, проходи.
Она фыркнула, прошмыгнула спешно, стараясь не задеть, демонстративно глядя в стену.
Он, проводил её взглядом, восторженно цокнул, и, торопясь успеть, добавил:
- А поздравить?
Она резко, словно уткнувшись в стену, остановилась, медленно повернулась:
- Это с чем же?
- С 23-им, Днем Советской…
С замиранием сердца, восхищением, не отрывая глаз он следил за ней. Сбился, мотнул головой, исправился:
- Защитника отечества.
- Защитника? – переспросила она. И после паузы, скептически оглядев его с ног до головы, хохотнув для порядка, , перейдя на «ты»: добавила
- А ты то тут при чем? А?
…
- Вот они, - она ткнула пальцем в плакат с молодыми танкистами, - при чём.
Он стоял и молчал, только взгляд посеревший перевел на плакат.
- Вот они при чём. Вот их можно поздравлять… с Днем Защитника Отечества. Последние слова она произнесла особенно четко, по слогам.
Открыла дверь. Шагнула. И перед тем как захлопнуть бросила:
- А ты то тут при чем?
Хлопнула дверь.
Он стоял и смотрел на плакат.

***

Он смотрел на меня, молча спрашивая: - Как?
Понял безнадежность.
Неумело ткнул себя пальцами в лоб, в пупок, …
Неслышно подошла, словно подплыла бабулька.
- Ты, милок, вот так пальцы сложи. Смотри на меня. Ты за упокой?
…
- Молитву то знаешь?
…
- Ни чего. Можно и без молитвы. Я помолюсь. Ты вот так свечку зажигай и ставь.
…
- Ставь, ставь, на любое свободное место. Не бойся. И имя говори. Я помолюсь, помолюсь.
- Спасибо, - прохрипел он, неуверенно перекрестился, зажег свечу, огромными дрожащими ручищами попробовал воткнуть в свободное место.
- Спокойней, милый, спокойней. Вот так. Так. Теперь имя.
Произнес имя.
Бабулька затараторила молитву:
- Господи, господи, господи помилуй.
Второй раз перекрестился уверенней, зажег и поставил свечу уже без помощи.
Произнес имя.
Я стоял за ним, крестился вместе с ним, ждал своей очереди.
Он крестился, зажигал, ставил.
Произносил имя.
И снова крестился, зажигал, ставил…
Бабулька прервалась, посмотрела на него испуганно - удивленно
- Господи, сколько же у Вас!

***

Мы шли, слегка касаясь друг друга плечами.
Хотел ему, сказать.
Вот только слова не шли на ум.
«Может быть, может быть – думал я, - Сказать ему… : - Ты тут не причем. … Так получилось. Так распорядилась судьба. Мы здесь. Они Там. … Ты тут не причем. И я. … Нам нужно жить.»
Шел и думал.
Не находил нужного момента.
Хотел. Но, … сказать, не получалось.
Шли.
Вдруг он поднял голову, и глядя куда-то в небо, начал:
- Понимаешь, наши первые машины не были приспособлены. Ствол не позволял вести вертикальный огонь. Их жгли в ущельях, сверху. Они были беззащитны.
…
- И вот «Изделие номер …»
- Представляешь? Это совершенно другая машина. Приспособленная. Специально для гор. И я молодой лейтенант, инженер, испытатель.

Под ногами скрипел снег.

- Ты не представляешь, как я был горд. Мне, представляешь, мне доверили. Испытать в деле. Пацаны обступили, руками трогают, гладят: - Ух, ты, - говорят, - какие! У них даже глаза горят. - А вот вопрос есть…
- А я только усмехаюсь: - Не положено! Военная тайна. Много будешь знать …
- Меня полковник вызывает. Приказ. Маршрут. Обстановка. Поддержка. Прикрытие. Секретность, секретность, секретность. – Все ясно?
- Все.
- И самое главное. Что бы ни случилось, вернуть должны все. До последнего болта. Все. Ясно?
- Так точно.
- Отлично. Завтра приступить к исполнению.
- Я даже руки потираю. Одно, - думаю, - плохо. Обстановочка слишком спокойная. Тут стрельнули. Там мину подложили. Ни чего серьезного. Эх, - думаю, - а что если впустую откатаю. Маршрут слишком маловат показался.

Скрипел снег. Скрипел.

- Я то ущелье никогда не забуду. Они будто нас ждали. Шквал огня со всех сторон.
…
- И приказ. До последней гайки.
…
- Мать Вашу, - кричу в эфир, - прикрытие, где прикрытие. Почему ушли штурмовики? Где вертушки? Огня, огня, дайте огня.
- И по новой, поднимаю ребят. А нас ждут. Нас встречают. Со всех высот. Шквал огня.
…
- Пацаны, что раньше так восторженно смотрели, ненавидят. Понимаешь? Ненавидят меня! – Мы здесь все ляжем, с этим железом. На кой оно хрен нужно? Обожженное, разбитое? А я сжав зубы, говорил: Вперед! И сам шел. Шел и молился, чтоб убили… молился, чтоб не убили. По ночам плакал. Дрожал по утрам. И снова шел. И они шли. Шли, ругаясь и ненавидя.
…
- А потом полковник, плюясь с каждым матерным словом мне в лицо: - Что су… под трибунал … захотел. Не хватает … Идя … и принеси… … ….
…
- И я пошел… и принес ему… и бросил в ноги …
… Два разбитых трака… и еще две жизни.
… И он отпрыгнул, испугавшись, … заорал, как резанный.
… И плюнул… в рожу.

Мы шли, скрипя снегом.
Я хотел ему сказать, не было нужных слов.
В голове вертелось глупое: - «Ты здесь не причем».

… - Потом, я узнал, что испытания «Изделия номер…» прошли успешно. Группу офицеров и конструкторов представил к наградам, очередным званиям. Машины пошли в войска….
…
- Они на самом деле были хорошими.
…
Долго шли молча.

Он поднял руку.
Посмотрел на изуродованную теплом руки свечу.
Посмотрел и сказал: - Моя.
С размаху бросил её подальше в сугроб.
- Нет, не моя.

И потом.
- Помнишь, про Гальку тебе рассказывал?
…
- Так вот… она и говорит: - А ты то тут при чем?
А на плакате том - БМП2 или по нашему «Изделие номер…»