Испытание Февронии.
По оригинальному тексту "Повести о Петре и Февронии"

источник

Как показывает практика литературная обработка порой идет оригинальному произведению не на пользу. На мой взгляд, с «Повестью о Петре и Февронии» произошло как раз нечто подобное. В оригинальном тексте были расставлены иные акценты, и от этого смысл его изменился почти полностью.

Мне казалось удивительным, что святая девушка, которая не столько лечит, сколько творит чудеса — создает целительное снадобье простым дуновением — и вдруг вынуждает кого-то жениться на себе. Вторым несоответствием, резавшим глаза и разжигающим любопытство, стало поведение самого Петра. То он обретает агриков меч по молитве и побеждает дьявольского змея, то обманывает человека, что собирается ему помочь. В общем, я стала искать оригинал «Повести о Петре и Февронии» и вышла на статьи Александра Ужанкова с комментариями к нему.

В них рассматриваются подробно все три части, и после разбора выясняется несколько очень важных моментов, про которые нет упоминаний в переводе. Ранение князя Петра произошло не случайно, а преднамеренно, змей «окропи» (как по обряду) своего победителя перед смертью, и тем самым словно бы переселил ему в душу свою злую сущность. Таким образом, задача злодея становится вполне понятной. В переводе, дается развернутое описание как именно змей соблазнял княгиню, как проболтался ей о цели визитов: «Может, сынка родишь? Привьется на троне христианском мой наследничек!». В оригинале такого места нет. Хотя с трактовкой цели змея можно вполне согласиться. Как известно из легенд, именно таковой она всегда и была.


Когда же с наследничком дело не вышло, то вполне логично, что змей предпринял еще одну попытку возвести на трон злодея – попытавшись сделать этим злодеем самого Петра. Ведь он был наследником правящего князя Павла.

Что же касается Февронии, то относительно её поведения и речей у меня появились некоторые свои мысли, следующие за прочитанными комментариями к оригиналу. Я не буду разбирать пикировку со слугами и самим князем, а хочу посмотреть на ситуацию с точки зрения девушки, которая знает, что Петр нуждается не столько в исцелении тела, сколько в спасении души, и что замуж нужно выходить по любви и никак по-другому.

О том, что случилось с князем Петром, Феврония узнала от юноши, присланного искать целителя: «Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго змия, его же есть убил своею рукою». Феврония сразу поняла, что возможно язвы – это лишь симптом, и что после ранения ядовитая кровь могла отравить не только тело князя, но и душу. А это значило, что ему нужен не простой лекарь, а целитель. Кто-то, кто помог бы ему постепенно изжить влияние змейской крови. Кто-то, к кому бы он смиренно прислушивался. Такое влияние на самодержного князя могла бы иметь жена, ведь муж и жена одно целое, но для того, чтоб заключить брак и начать подобное «лечение» требуется многое: во-первых, взаимная любовь, а во-вторых, желание бороться у самого исцеляемого. Думаю, именно потому Феврония не заявляет сразу о том, что она возьмется вылечить князя. Она наверняка была не против помочь, но как, если князя она никогда не видела и чувства к нему испытывает пока только сострадательные. Потому Феврония отпускает юношу к Петру, дав исчерпывающий рецепт-рекомендацию, который, по её мению, мудрый князь должен был понять. «Аще бы кто требовал князя твоего себе, мог бы уврачевати и (его)» - «Если бы кто требовал князя твоего себе, мог бы уврачевать его» – она прямо указывает на то, что лечить князя должен человек, к которому он прислушается (имеющий возможность требовать его себе). А в ответ на вопрос, кто же лекарь («Но скажи ми имя врача того…»), Феврония всего лишь добавляет про собственное желание князя лечиться: «Аще будет мяхкосердъ и смирен во ответех, да будет здрав!» - «Если будет мягкосердечен и смиренен в ответах, то будет здоров!».

И тут начинается самое интересное, можно сказать игра в «сломанный телефон», а можно - вмешательство провидения. Мудреные слова девицы слуга князя передал как понял – будто бы Феврония требует государя к себе, и Петр вместо того, чтобы последовать истиной рекомендации приезжает к ней Ласково.

Трудно сказать была ли удивлена Феврония такому появлению. Об этом в оригинале не говорится, но она могла расценить приезд Петра только как знак, что он решил именно её выбрать своим проводником «обратно из тьмы на свет». Честная девушка могла принять такую ответственность только в одном случае – став женой Петра. Однако вместо того, чтобы сказать о своем намерении, или прийти хотя бы познакомиться с «невестой» князь через слугу передает странный вопрос: «Повеж ми, девице, кто есть хотя мя уврачевати?» - «Скажи мне девица, кто может меня уврачевать?». В ответ на это Феврония отвечает, что она сможет, но только в случае, если сама «имам бытии» (сможет быть) ему супругой. Подозреваю, что она могла сомневаться сможет ли вообще стать женой пока еще незнакомому человеку, который разговаривает с ней через слуг. Ведь дело не в браке, а в любви, причем взаимной. Без неё и брак, и лечение лишаются смысла.

Тем временем слуга снова передал князю её слова, исказив их по-своему разумению: якобы плата за исцеление – свадьба. Вот тут змейская кровь себя и проявила. Помыслив гордо: «Како князю сущу древолазца дщи пояти себе жену!» князь решился на обман и велел обещать ей свадьбу.

В общем ситуация все время двусмысленная, а самое главное (если смотреть со стороны Февронии) то понять нужно ли князю исцеление души вообще не просто. Причиной разговоров через слугу могла быть слабость от болезни, но возможно и гордыня, чего за прежним Петром не водилось. И тут наступает момент истины – Феврония придумывает беспроигрышное испытание. Она дает князю целебную закваску и велит лично смазать ею все раны кроме одной. После такого, пусть и не полного врачевания, уже ничто бы не помешало Петру повидаться с невестой лично. Я думаю, что если бы он пришел к Февронии на следующий день, чтобы исполнить обещанное, то долечила бы она оставшуюся ранку и отпустила бы его на все четыре стороны, потому что проверка была бы пройдена, исцеление для души не нужно, но князь это испытание провалил.

От даров его Феврония отказалась – богатства и почести ей ни к чему, да и знала она, что болезнь возродится. Самое интересное, что благодаря двум взаимно не выполненным обещания обмана не было. Князь, «обещая», сказал так: «Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жене» - «Если вылечит, возьму её себе женой». Феврония по сути лечить его не стала, так что Петр действителен был волен уехать не исполнив обещанного. Вот и получилось, что девица ему даже помогла – не дала крови змейской потешиться, лишний раз свою жертву в грех ввести.

После отбытия Петра оставалось стоически ждать одного его возвращения, что Феврония и сделала, заранее заготовив лекарство. Если подумать логически, то теперь могло быть только два варианта: возвращение Петра с раскаянием или же с наказанием. К счастью для князя Петра он вернулся с раскаянием и осознанием, что исцеления требуют не только его раны. Мне кажется, что он понял даже и то, какое испытание учинила ему Феврония.

В оригинальном тексте написано, что, прибыв снова в Ласково, к дому или уже в дом Февронии, Петр «с студом посла к неи, прося врачеваниа», то есть снова отправил кого-то просить за него. Однако это была уже не снисходительная просьба от князя, а просьба замолвить за оступившегося. «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван» — предупреждает Феврония о необходимости доброй воли и взаимности с его стороны, на что князь дает ей твердое слово, и уверяет, что да, мужем он ей станет.

В оригинале «Повести» нет упоминаний о том, что они посмотрели друг на друга и поняли что это любовь всей их жизни. Более того, об их встрече вообще ничего не сказано. Оно как бы и понятно, это же не любовный роман, но тут мне пришла на ум мысль: а что если они действительно полюбили друг друга, но еще на расстоянии, еще до того, как увиделись. Во время всех этих перипетий, испытаний, прямо как в стихах: «Она его за муки полюбила, а он её за состраданье к ним». То есть, конечно же, не просто за муки, но и за мужество, за готовность сражаться и со своим внутренним змеем. А он наверняка осознал, что такой прозорливой и понимающей девушки ему нигде больше не найти. Ведь как она все верно поняла. Чистая любовь, абсолютная любовь.

Я не сомневаюсь, что после всего этого Петр и Феврония, наконец, увиделись. Они полюбили друг друга, и все сомнения об успехе исцеления тут же развеялись, но на этом врачевание князя только еще начиналось.

Долго пришлось Февронии исцелять и удерживать его, претерпевая от бояр наветы, но все прошло благополучно. Последнее испытание свое Петр прошел, когда отправился из Мурома вместе с изгнанной женой. И как раз в тот момент, она и «потребовала его себе» — точно так же, как говорила еще до их знакомства.

автор - kxena, портал diary.ru


А ещё, оттуда же, - про детей Петра и Февронии:


Как следует из летописи «В лето 6683 (1174/75). Преставися князь Юрьи Володимеровичь и по немъ были на Муроме дети его Володимеръ да Давидъ». Летописные свидетельства о Давиде Юрьевиче полностью совпадают с житием князя Петра. Например, летописи сообщают, что в 1203/04 году скончался муромский князь Владимир Юрьевич, а на престоле остался его брат князь Давид (Петр) Юрьевич: «В лето 6711... Того же лета преставися Володимеръ Гургевичъ Муромьский князь», «В лето 6712... и остася на Муроме братъ его князь Давидъ Юрьевичъ» (Воскресенская летопись). По житию же Петр (Давид) принял муромский княжеский стол после кончины своего брата князя Павла (который, по всей видимости, до крещения именовался Владимиром). Приемником же самого Давида (Петра) стал его старший сын Юрий Давидович.

Упоминание о детях и даже внуке Петра и Февронии приходится на 1220 год — о двоих их сыновьях князе Юрии Давидовиче и князе Святославе Давидовиче, а также их внуке — князе Олеге Юрьевиче. Святослав и Олег участвовали в походе против волжских булгар, о чем и засвидетельствовала летопись. Имя Олега, кстати больше не упоминалось, возможно он погиб в этом походе. Кстати, у них была еще и дочь Евдокия, вышедшая замуж за Святослава III Всеволодовича, великого князя владимирского.

Согласно летописи князь Давид (Петр) и княгиня Феврония правили 25 лет, после принятия пострига, они умерли действительно в один день и час в апреле на Пасхальную Седьмицу 1227/28 года. В летописях сообщается так же что за несколько дней до этого умер и их младший сын князь Святослав. Он так же был погребен в княжеской усыпальнице.

Указание летописей на то, что кончина святого князя Давида (Петра) и княгини Февронии (Евфросинии) и их погребение выпали на Светлую Седмицу (апрель) 1228 года, ставит вопрос: почему почитание их отнесено Церковью на 25 июня (8 июля)? Церковная богослужебная практика знает два случая поминовения святых – в день их кончины, и в день перенесения их св. мощей. Таким образом можно предположить, что с датой 25 июня (8 июля) связано перенесение мощей святых князя Петра и княгини Февронии из старого (обветшавшего) Борисоглебского кафедрального собора в новопостроенный Богородице-Рождественский, уже существовавший в XV веке (и обновленный в XVI веке) на Воеводской горе.

Почитание муромских супругов местно и среди московской знати началось задолго до их церковного прославления на церковных соборах 1547/49 годов. Уже на рубеже XV-XVI веков проходили службы святым Петру и Февронии, о чем свидетельствуют две рукописи, относящиеся к этому времени.

Повесть о Петре и Февронии была написана Ермолаем Еразмом на основе местных легенд и преданий в 1540-50-х годах к Собору Русской Православной Церкви (1547 г.), где Петра и Февронию причислили к лику святых.