code:


Вот это место,

где иностранец праздный 

смеётся праздности людской,

а нищета, прикрывши дыры, 

его смешит и в снег и в зной.



Здесь жид монетками торгует, 

житан срезает кошельки,

пока пред кукольником хмурым, 

как куклы замираем мы,

вперивши взоры в рук злодейство - 

в живую поступь страусов, 

слонов и кукол-человечков, 

движенья чьи так человечьи, 

и чувства чьи так человечны, 

что забываешь время ты.



Стоишь и время забываешь, 

и забываешь Времена - 

Век XIX? XX? 

Или Големовы века, 

схоронен что, в сей синагоге?

Быть может прямо в этот час, 

душою глину наполняет 

творец тщедушный, возле нас.

И пальцы нити натянувши 

её становятся судьбой.. 

Её? Голема? Или нашей?

Чем вертят пальцы над Влтавой?



Мы то рыдаем, то смеёмся, 

а кукла хитро улыбнётся, 

и в новый путь бросает нас.

Над ней царит угрюмый пас...



А над мостом рыдает ветер... 

Из-за тяжёлых облаков 

Творец взирает Пражским градом,

на развлечения глупцов, 

на грандиозные соборы, питона грустного реки, 

на гения, и на прохвоста,

на замирание толпы...

И то вдруг ярким бликом солнца 

вдруг улыбнётся простоте 

	улыбки детской,

	то загрустит

		толпе 

податливой гипнозу помановения руки.



Обронит дождь и снова взгляд,

на своё детище направит.

На Прагу, мост, толпу зевак, 

на длань, что тщится дать творенье,

и под неё,

	на хитрый глаз. 

Глаз, что давненько не на нас,

а в небеса, к Нему направлен.

На Трикстера, что в кулачке, 

сжимает нить и вскинув взор 

Его подёргивает палец.