Мы рассекаем друг друга мгновенно.
Нас миллионы, и нам по колено…
Мы курим при встрече,
при встрече жмём руки.
Мы сушим тела, чтобы были упруги.
Мы только штанами метём по асфальту,
нам юбки – измена, а платья, как спальник.

А я слушаю Тома Йорка про самый уличный спирит, и питерский дождь рассекаю колесами мотоцикла. И если ты станешь взрослой и даже совсем не тоненькой, я буду любить тебя так же, как в наше первое лето.

Мы врём нашим мамам,
отцов мы не знаем.
Мы кольца на самый большой надеваем.
Мы травим чернилами голые плечи.
Мы меряем силу ладоней, кто крепче.
Целуемся в четные узкие губы.
Мы злимся, когда обзывают нас грубо.
Мы бьем без раздумий, с размаху и точно,
по-девичьи нежно, по-девичьи сочно.

А я слушаю Тома Йорка про самый уличный спирит, и питерский дождь рассекаю колесами мотоцикла. И если ты станешь взрослой и даже совсем не тоненькой, я буду любить тебя так же, как в наше первое лето.

Мы любим орехи, мы белки с хвостами.
Мы скачем по клубам, и схема простая:
сначала – по пиву, потом – по тансполу,
и градус крепчает.
Дальнейшее скоро и быстро случится
в кино, в туалете, на задних сиденьях, без света, на свете.
Для нас – не проблема, нас больше, мы – стая,
и нас по-иному уже не заставишь.
А я слушаю Тома Йорка про самый уличный спирит, и питерский дождь рассекаю колесами мотоцикла. И если ты станешь взрослой и даже совсем не тоненькой, я буду любить тебя так же, как в наше первое лето.
А я слушаю Тома Йорка про самый уличный спирит, и питерский дождь рассекаю колесами мотоцикла. И если ты станешь взрослой и даже совсем не тоненькой, я буду любить тебя так же, как в наше первое лето.
[показать]