С деревьев листья облетают (прямо в Сену, и в Луару, и в Гаронну, и везде, куда хотите),
Пришла осенняя пора (патер ностер!)
В поход крестовый все поперлись (фон-бароны, голодранцы, без штанов, зато в кольчугах!),
И понавешали крестов (и на спины, и на плечи, и на ж..пы, и везде, куда пришили).
За мною мой сеньор приходит (абсолютно совершенный альбигоец, сталбыть, драться не умеет, и не может, и не хочет),
Сказал, мол с ними ты пойдешь (прямо завтра, на рассвете, ровно в полдень, как проснешься).
Маманя в обморок упала (прям с балкона, вниз башкою, на кобылу - та взбесилась…),
Сестра винище пролила (слуге на морду - тот доволен!).
Друзья, маманю подсадите (на балкончик, как и было, вверх башкою, БЕЗ кобылы!!!)
Слугу положьте в погреб спать (пусть проспится, алкоголик),
А я, молоденький парнишка (лет 17,20,30…)
В Святую землю подался (прямо с места, с сеновала, без штанов, зато с крестами).
За мною вслед бежит невеста (рожа кисла, словно тесто)
А вслед за нею тесть и теща (рожа злее, ж..па толще)
И вот куда я убежал от тещи - ну, от такой-то куда только ни побежишь…
Сижу я в крепости высокой (метров восемь, может, больше, я не мерил - стрелы свищут!)
И к нам является магистр (морда ломом, звать Гийомом)
"Здорово, братцы-кретоносцы! (аве матер, патер ностер, вашу также, всем спасибо!)
Сейчас в атаку побегим (левым флангом, правым флангом, в общем, кучей - хрен тебе, беги один!)"
И вот бегу я по барханам (по песку, на четвереньках, быстро-быстро - ведь убьют же!)
За мной несется сарацин (семь на восемь, восемь на семь, ну и рожа, шире ж..пы, прямо втрое, может, больше, я не мерил…)
И удираю я в оазис (пусть мираж, зато не видно!)
А этот пусть бежит один (по пустыне, по песочку, к тамплиерам - пусть зарубят!)
Летят по небу ассасины (обкурились все гашишем, глючат, гады, что летают)
Хотят засыпать нас землей (и навозом, прям по шею, иль по уши, или вовсе с головою)
А я, молоденький мальчишка (лет 17,20,30, может, больше, я не помню)
Лежу с отрубленной ногой (челюсть - рядом, жрать охота!)
Подходит мой оруженосец (звать Ансельмом, иль Адельмом, иль Бертраном - я не помню!)
Давайте вас перевяжу (сикось накось, кось на сикось, грязной тряпкой, где же тут мои портянки, что в углу вчера стояли?)
И в санитарную телегу (дышла гнуты, спицы биты, без колес, и лошадь сдохла)
С собою рядом положу (для интересу, я не против, только сзади, носом к стенке, между трупов, чтоб не дуло!)
С тех пор прошло годов немало (лет 17, 20,30 - сорок восемь!)
Госпитальером я служу (не тужу!)
Ращу лечебные я травки (от запору, и поносу, и другой различной хвори)
Оруженосца сторожу (от соседа, извращенца, тамплиера, содомита - совратит и не заметит!)
На юг вороны полетели (до Провансу, может, дальше, я не знаю, не сказали)
Я приду к тебе вечером - запахом трав,
Окунающим душу в нежнейшую грусть, -
Посмотреть, что за волки твердят наизусть
Сочиненный тобою звериный устав.
Я приду к тебе в полдень - букетом ветров,
Приносящим горчащую свежесть морей, -
Посмотреть, чем накормишь моих голубей:
Сладкой кашицей чувств или крошевом слов?
Я приду к тебе утром - холодной зарей,
Разрезающей мякиш ночной темноты, -
Посмотреть, что родится в глазницах пустых,
Когда я позову тебя вслед за собой.
...Я приду по пунктирам вчерашнего сна,
Не взглянув на часы и не зная - когда...
Если ты мне откроешь свои города,
С остальным я уж как-нибудь справлюсь сама.
Мне хочется... подкожно, внутривенно -
Тебя. До капли. Чтобы сохранить -
И никогда не выпускать из плена
Нежнейших рук. За тоненькую нить
Вытягивать, тянуть к себе поближе,
Включая в круг пленительных надежд.
Смешно и страшно: небо стало ниже.
Ты знаешь - почему?.. Отмерь-отрежь-
Отдай мне все, что неизменно в сумме
Равняется тебе. И мне с тобой.
Весны перебродившее безумье
Кипит и накрывает с головой,
И разума "почтенное семейство"
Играет пьесу "Гибель корабля".
Такая жизнь - сплошное лицедейство.
Мой маленький театрик - для тебя.
Я боюсь потерять это светлое чудо,
что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,
я боюсь этой ночи, в которой не буду
прикасаться лицом к твоей розе дыханья.
Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда
устилать этот берег таинственный станет;
я носить не хочу за собою повсюду
те плоды, где укроются черви страданья.
Если клад мой заветный взяла ты с собою,
если ты моя боль, что пощады не просит,
если даже совсем ничего я не стою, -
пусть последний мой колос утрата не скосит
и пусть будет поток твой усыпан листвою,
что роняет моя уходящая осень.
Xочешь, я подарю тебе мавзолей,
Или розовый скальп того, кто лежит в мавзолее?
Xочешь, я разолью по шоссе елей,
Чтобы ездить в автобусах было еще веселее?
Xочешь, я распишусь на твоих плечах
И покрою их лаком, чтобы буквы держались долго?
Xочешь, я стану мелочным в мелочах
И толковым в делах, от которых не много толка?
Xочешь?.. Если ты только хочешь,
Ты можешь делать то, что ты можешь,
Но, если захочется очень-очень, -
То, что не можешь, попробуй тоже.
И неча пенять на бодрость духов,
Коли заместо сердца - вата.
Вечность короче подлых слухов,
Если цена ее - расплата.
Только не делай влюблённым мое лицо
И мой голос избавь от сентиментальных звуков.
Только не вынуждай меня быть лжецом -
Я неточен всегда в точных таких науках.
Лучше оставь в покое мой нервный шаг
И, быть может, тогда мы хоть в чём-то найдём примиренье.
Лучше пусть по утрам будет свист в ушах, -
И я приму его сдуру за чьё-то там благословенье.
Лучше делай всё так, как лучше,
Но только не забывай про "только",
Помни, что каждый счастливый случай
От полного счастья - всего лишь долька.
Что же ты прячешь слезы в складках
Этих пустопорожних истин?
Негоже пенять на жизнь в заплатках,
Коль спутал "Кресты" с Агатой Кристи.
Xватит. Я знаю - этот взгляд в потолок
Уволок не одну когда-то бессмертную душу.
Слушай, кончай свой внутренний монолог
И диктуй некролог, - ты видишь, я почти что не трушу.
Xватит. Кончай свои опыты и уходи,
Уходи навсегда, а мы здесь разберёмся сами...
Слякоть, и вместо снега теперь дожди,
А я никак не пойму - и всё готовлю, готовлю сани...
(с) Зимовье зверей
Близка неизбежность
Так мало любви, так много слов
Совершенная нежность
Превращается в совершенное зло
Отвергая законы природы
Стоит у перил моста
Безумно глядя на воду
Совершенная красота
Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный
Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно
Но ошибся дорогой, и не рассчитал траекторий полёта
И мне снова приходится быть для тебя этим "кто-то"
Любить - это так глупо
Всё получилось не так, как хочется
Лезут холодные
Скользкие щупальца в мир одиночества
Калечат и ранят, и сердце сжимают вежливой ложью
Но мы же не станем холодными, скользкими тоже
Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный
Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно
Но ошибся дорогой, и не рассчитал траекторий полёта
И мне снова приходится быть для тебя этим "кто-то"
Так хочется остановиться
Сказать своим светлым порывам - хватит
Легко заблудиться
В мире хитрых стратегий и тактик
Душа трепещет и плачет
От того, что творится в уме
Но я твержу, что всё будет иначе
Ах, кто бы твердил это мне!
Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный
Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно
Но ошибся дорогой, и не рассчитал траекторий полёта
И мне снова приходится быть для тебя этим "кто-то"
Кто-то мчался, падая с ног, плыл по течению, ехал на красный
Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно
Но ошибся дорогой, не рассчитал траекторий полёта
И мне так понравилось быть для тебя этим "кто-то" (c) Flёur
Если станет слепой Цитадель на горе,
Ты услышишь: подковы стучат во дворе.
Я вернусь, я вернусь, я вернусь на заре.
Если ветер с востока пригонит грозу,
Глянь в окно, и меня ты увидишь внизу.
Я вернусь, я вернусь, прилечу, приползу.
Если вспыхнут пожары над месивом крыш,
Если выйдут на улицу полчища крыс -
Я вернусь, я вернусь, ты не бойся, малыш!
Если звезды погаснут в фабричном чаду,
Если солнце застынет, как рыба во льду,
Я вернусь, я вернусь, я вернусь, я приду!
Если люди устанут от собственных игр,
Я вернусь, я взорвусь, я ворвусь, словно вихрь.
Я вернусь! [364x271]
Пылятся в гробницах обрывки ржавых кольчуг,
Изъедены молью в музеях шелка знамен,
Но видки из Богом забытых древних лачуг
Режут руны некогда славных имен.
Величие древних капищ и алтарей
В прах обратилось под грозной сенью креста,
А в горькой от слез купели холодных морей
Новая вера язычникам смерть принесла.
Вы, боги, смеялись над тем, что от девы рожден,
Наивен безумец, ведь он проповедовал мир,
Но слуги его горячим стальным дождем
Свергли вас с трона, устроив воронам пир.
Костры аутодафе друидам смерть принесли
И викинг последний давно захлебнулся в крови,
Но древние камни память о Вас пронесли,
Укрывшись под грудью кровью омытых равнин.
Возрадуйтесь, Боги, мы еще помним о вас,
Не только блаженных духом рождает земля.
Не ангелов трубы, но рог и Хеймдалля глас,
Богов вспоминая, здесь проповедую я.
Сейчас других время, они до поры сильны,
Но сходятся звезды и час не так уж далек,
Мы вынем из ножен миллионы клинков стальных
И вместо Армагеддона начнем Рагнарек.
И Один, и Локки станут плечом к плечу,
Чтоб тех, кто крестил огнем, мечом покарать.
Но только не надо думать, что я вас чему-то учу…
На чьей стороне сражаться, вам выбирать!
В ком лёгкие кости птицы, тот будет недоле лаком:
До хруста она скрутит крылья, проведёт под конвоем...
ПО ICQ беседуя, как-то не принято плакать -
И друг рассказал историю, нависшую над головою:
За что, почему - неважно, плюс-минус в рамках закона
(Того, что эпохой вспоен, а после зубами стиснут),
Один неглупый епископ решил отомстить Вийону -
И привели поэта в угрюмый двор монастырский.
Считая смерть облегченьем, незаслуженной волей,
Желая увидеть ужас, а не минутную слабость,
Епископ сказал монахам вырыть яму поболе,
И там приковать Вийона, семя зловредного злака.
В неволе и ночь беззвёздна, и день бесконечно длинный...
Епископ являлся к часу, когда уже тени пали,
И в рот, разорванный жаждой, горсть кладбищенской глины
Швырял, повторяя сладко: "Я тебя закопаю".
Так сотню дней продолжалось - да вдруг скончался епископ.
Монахам не нужен узник, что корчится в яме рыжей.
Освободили Вийона - иной указ не подписан.
С волос земли не стряхнувши, поэт зашагал к Парижу.
И тем, кто спрашивал позже: "Как выжил ты, что ты делал,
Когда от вкуса могилы на вдохе гортань застывала,
Когда закованы руки, когда беззащитно тело?" -
Он отвечал: "Я смеялся. А что ещё оставалось?".
...Скользят по экрану буквы - над нутряною болью;
И в нашем прилизанном веке - айтишном, гламурном, мобильном -
"Смеюсь, - повторяет друг мой, что изувечен любовью, -
Но как же горька порою пайка земли могильной..."