Камень, на котором я сижу, холоден – ночи в этих краях, увы, не располагают к ночным посиделкам. Да еще и в одиночестве. Впрочем, может именно поэтому я здесь.
С каждой затяжкой перед глазами возникает картинка – желтые зубы в широкой улыбке. Очень может быть, что это моя улыбка – за годы, проведенные в этих лесах, на отшибе и в то же время недалеко от тракта, пожелтеть может все, что угодно. А зеркала у меня нет. Ни к чему оно мне.
За спиной брешут собаки. Глухо так – лес, огороды, заборы, - мешают лаю разноситься ровно и гулко, как вон висящей в небе луне. Сколько раз ее видел, и снова смотрю. Смотреть-то больше и не на что. На сапоги свои не по размеру да худые, что ли…
Лес потрескивает, хрустит веточками. Поначалу дергался – может, кто неосторожно наступил? Може, идет кто? Затем научился отличать человека от леса. И зверье от человека.
Там, сзади, моя халупа. Спит там живое создание, почти как дочь. Семнадцатый год этим летом пошел, как со мной. Прибилась когда-то, такая же запуганная, как и я сам. Только по мне не так видно, наверное, - космы да борода шо хошь скроют. Спит, а сама, дурочка, чуть не угорела сегодня. Положил на полу, и вот никак не могу вспомнить – на пол надо было, или наоборот, повыше? А, все равно не пропадет. Такие не пропадают зазря, по-дурному. Своей смертью не мрут, но и от глупости да ошибок чужих им не светит.
Папироска выдохлась, обожгла пальцы. Но они привыкли уже, проворно и без искр гасят огонек. Подъем, шо жопу холодить. Сейчас просека, затем вниз, по склону, между двух сосенок сделаю людское дело. Единственное хорошее дело, которое могу сделать. Не тяжело. Посбиваю ногой бурьяны немного, да листья чуток поворошу над могилкой. В прошлом году приезжего, городского мента повстречал. Точнее, шел он за мной, а я все думал, кому ж оно надо топтать мои дорожки. Завидел, шо я мешок тащу, и, дурак, в воздух шмальнул. Буду я глядеть, куда это он целился… Ввалил в два ствола, попал так, шо только форма и осталась, и та клочьями. Напугал он меня тогда.
Скоро филин – о, вот, - похлопало крыльями. Это с сада совхозного. Никогда близко не пролетает, будто знает, что шлепну, если патроны будут в запасе. Ну то такое… Он как товарищ – тоже знай себе лЁтает по разной глуши, мышей ловит.
Вот и могилка. Шо тут поправлять – ничего не порушено, но и не построено. Морозно как, звезд вверху, сквозь кроны, – хоть купайся в них. И ей-богу, купался бы, кабы мог.
На хуторе с одного краю – моя халабуда, которую люди стороной обходят, а с другой – еще одна, которой сторонятся, там ведьма жила. Люди думают, живет еще, ан нет. Уделал старую. Не могу, когда не проссыш, шо у людыны в голове. То ли сглазит, то ли нравлюсь ей. Это прям как с тем ментом – не разберешь за заход. Не стал рисковать.
А посмотреть, то нам с ней одна дорожка была. Но на одном хуторе будто бы тесновато было. Я ведь тоже почти колдун – раз патрон, и вот тебе шмотки разные. А человека как и не было. Только к болоту дотащить. Потому иногда люблю погонять или завести, чтоб не носить на себе. Не земля, чтоб носить всех и всяких.
Ну что ж, по маршруту. Есть пара местечек, где рыбаки с соседних хуторов могут сидеть, мерзнуть, и тракт есть. На тракте подождать главное, все равно кто-то пройдет-проедет. И по месту уже смотреть. Сегодня мне будет сложнее – по-моему, патронов нема уже. Не фарт последнее время на них. Ну, то мои проблемы, может, с рыбаками повезет – с ними проще, редко надо стрелять. Режь да коли, главное наверняка, и не спускать себе лень еще раз засадить. Сами ж не отдадут, не догадаются в жизнь, что лучше б самому снять, предложить.
Что ж, пошли. Сапоги, бляха, рассыпаются. И в баньку бы…