Я внутри улыбаюсь тихо -

вот опора моя, без опоры.

Без страстей, без печали, без крика

ни от радости, ни от боли.

Выбираю улыбку помнить,

пока слышно биение сердца.

Буду этому выбору верным,

как предана небу птица.

Страх, не страх, шаг, не шаг, шанс, не шанс.

Мне нечего бояться, все, что было - этого уже нет. Все, что будет - слишком рано для меня. Все, что есть - это все, что есть, ни больше, ни меньше. Я не хочу выбирать взгляды или отношение к тому, что есть. Есть - этого достаточно, чтобы жить. Чтобы дышать. Чтобы не бояться ничего. Чего же мне бояться, если я - есть. Что меня не будет? Это однозначно случится. Рано или поздно, и влиять на время, когда меня не станет, я могу лишь отчасти. 

Что я не буду таким, как сейчас? Потеряю что-то? Это сильный страх, но я все равно потеряю, это все равно произойдет, когда наступит момент "есть". И управлять изменениями я могу лишь частично, лишь в том, что касается "есть".

Смотреть, как все проходит? Как складывается или не складывается? Куда я не посмотрю, мне больно видеть - как счастье, так и несчастье. Судьбы, судьбы, судьбы. Мне больно подсчитывать, кем я уже никогда не стану и куда никогда не попаду. Например, в школе учиться мне уже никогда не доведеться. И не космонавт, ясное дело. Больно, что невозможно прожить все, и прожитого достаточно для "больно".

А что я могу сделать? Я могу всего лишь быть. Так чего же тогда мне бояться? Я принимаю решение, и больше не боюсь. После того, как ты принимаешь решение, ты становишься неуязвим. О, да. Сомнения не от Бога. Мнительность к придури, да и не в том дело. Просто реши, с кем ты. Куда ты идешь? Зачем, и сколько тебе на это нужно месяцев (с).

Невыносимо видеть красоту или уродство, ведь не удержишь ни хрена. Так и не надо пытаться. Я есть, аум. Аумммммммммммммммммммм.

(с) - использован контекстный намек и фразы из фильма "13 месяцев". И неипет меня, по чьему сценарию, если честно.

Если твоя душа умирает, ты слышишь крик.
Если она молчит, небо искрит.
Если она умирает и молчит -
ты проклят, перспективой - рухлядь, воля спит,сердце
хрипит, разум танцует, меня матом кроет,
что за год - год кролика. Чувствам
бежать, спешить, стакан не допить - разбить,
снегом тереть лицо, золотом брызнет обещанное кольцо
в сугроб.
Новый год всегда пьян, горяч,
- я не играю, прячь ключи, не лихачь.
Свистом отбойник, удар, мат,
мат-вата, мин-вата, ковролин, серпантин, молчим,
атлас, крышка, летим,простим.

Когда-то не мог один батюшка с бесами разобраться, никак упокоить не мог. Как и в классических историях, нужно было отчитать, но не до рассвета, а до полуночи, ведя учет времени по часам бесовским, медом наполненным.
Привлек к этому делу молодого парня, ни сном, ни духом не ведавшего, что ему предстоит. Да и сам батюшка не по злому умыслу, вышло уж так.
И отчитал парень. Увязли вдвоем в меду: и он, и бес.
Батюшке не было другого, как засыпать их так лежащими, обоих, землей, прямо в церквушке.

Откуда я это знаю? Еще утром не мог сказать. А теперь помню, как землей прикидывал тела.
И родные меня спрашивают, не встаю ли я по ночам? Пропадать начало всякое, и куда, неведомо.
И бабку вводят, а я ее знаю, выглядит, как бабушка моя покойная, и отчего так похожи, нет ответа.
И делает она странные вещи, мурашки по коже. Она делает свое, а меня толкает, трясет. Дышу, не выдерживаю, начинаю повторять. Наклон назад, вдыхаю, рука в сторону, ладошка вверх, отклоняюсь, вдыхаю дальше – рука короткими движениями вверх-вниз, но в целом все-таки спускается вниз. Выдох.
Повторяю, невыносимое ощущение – и приятно, и странно, мурашки по коже.
И вспоминаю о земле, о чем говорил. Чего ж бесам теперь не покоится?
Вырываюсь, вырываюсь, слышу петухов. Темно еще наулице, страшно по темным углам.
Если человек захочет испугаться, его ничто не остановит.
Не спешу делать полные вдохи, не спешу раскрываться, боюсь. Чего, кого, непонятно.
Скажу, не ныряя, как бы и без связи: понял, что желания наши – враги наши. Уметь нужно их держать на привязи, в болото тянут, жизненную силу пьют.
Обидно, не упоминаю, верно ли – рука сначала сбоку, затем перед тобой, или же наоборот? И то, и другое тряхает до сих пор.
И страшно было за бабкой смотреть, повторять, но тело не обманешь - оно говорит, можно верить бабке, голова этого не понимает еще, поймет лишь сейчас.

Вечность - это что-то бешенное. Нечто безликое. К ней можно коснуться лишь в миг, в момент истины. И на кону должно стоять все. И все равно не факт, что коснешься. Просто в моменте выдоха - момент из него или накануне, - когда крик готов, рожден, осталось лишь проявиться - и этот крик на всю мощь, за все, за всех, наперед, за прошлое, будущему - вот этот миг и есть вечность, касание вечности.

Все остальное - миги бытия. Все остальное мгновения памяти, полужизни, полутления. Жив ты, или тебе так кажется. Читаешь эти строки, или нет. Соглашаешься, или нет. Ты тлеешь, сука, когда мог бы гореть.

Нас с детсства учат не тому. Нас учат жить долго и счастливо, нас учат беречь родных и любить близких, или наоборот. Нам нужно есть и где-то спать, будто это так важно, когда находишь точку отсчета. Когда находишь, что мир этот выдуман, и хорош для неспособных, ущербных. Неет, мы читаем, соглашаемся, и... соглашаемся на ущербность. Слишком дорого жить, тлеть надежнее. Я не говорю о "звездности", я говорю окачестве бытия.

Д. Саша, мне Вас очень не хватает.

 

 

Прочитав в школе творение Стивенсона (или легенду перепетую, какая разница), я задумался. Мне было непонятно – как, сына убить, ради тайны рецепта? Зачем?

Задумался. Принял. Почему ж нет, это же рецепт семьи, хрен врагу, а не мед.

Прошло время, вспомнилось. Странно так… ладно, вырезали племя, народ. Осталось от него только воспоминание. Лишь двое – отец и сын. Ужас. И  рецепт при них. И никому уже пользы. И даже если выдать рецепт, все равно хана, не будем уже верить в сказки. Но.

Твою мать, ну пусть. Люди мы, всего лишь люди. Все, независимо от нации. Что руководило стариком? Жадность? Жажда отомстить хоть чем-то, как-то? Ревность? Гордыня? Рецепт этот, унесенный в могилу, никому уже не принесет пользы. Так ради чего хранить его? Из вредности? Характер показать?

Рано или поздно, так или иначе, мы станем Человеками. Возможно. Так не лучше ли быть выше обид, ненависти, презрения. Берите рецепт, врядли он съест вас так, как это случилось с варварами, которые подавились Римом, но все же – берите. Пусть будет людям, даже врагу, даже палачу. Прости ближнему своему, пусть Христа там еще не нюхали. Да и не в Христе дело. Просто есть рецепт, и он что-то несет людям. Возможно, несет. Подари ему жизнь, вдруг получится из этого хоть что-нибудь.

Так нет же, хрен вам, я лучше сдохну, а вы – подавитесь. Странная легенда, а еще в школе преподают. Такая модель поведения, как раз этому нужно учиться – подавитесь! Странно.

Подскажите, а. Ищу село или город, или смт. Называется то ли Ратиши, Ратышы, Ратищи, Ратищев, Ратишовое, Ритищи, я хз, в общем, но должно быть такое. Может даже в Черкасской области... Поиск по онлайн картам ничего не дал, но ведь должно быть такое. Каким хоть искать макаром, кроме гугликаний?

Правильные ответы: 60 / 70 (85.7%)

Описание:
Ваш уровень развития общетехнических способностей очень высокий

http://nazva.net/logic_test5/

Не хочется многословить последнее время, невыносимо хочется этого холодного воздуха, этой осени, листьев, сырости, ночного неба, фонарей – оранжевых, синих, стеклянных, когда туман словно дождь, но мелкий – такие, наверное, стоят-идут в Лондоне, хочется холодного железа рельс, запаха шпал, чая с плохой водой, цена ему – гривна, а просят все пять в эту осень.

Болит горло, и все многословие – про себя, нет просто сил озвучивать, да и не для кого, некому пояснять, что происходит в моей голове. А если б и было для кого, зачем? Нет ничего хуже, чем быть вынужденным пояснять себя.

Грязь под ногтями – можно ли ее рассматривать как следствие того, что я плохо учился? Можно ли считать, что я не боюсь пачкать руки? Все, чему можно научиться, интересно мне. До тех пор, покуда не распробую, или не переборщу с тем, что лишь пробовал, пока не начинаю жить этим попробованным.

Курю у подъездов – а ведь их тоже хочется, вот так, как есть – видеть, просто видеть, допускать, что за всеми этими дверями есть, течет какая-то жизнь, происходит тихое копошение или бури внимания к преходящим вещам.

Много ли в моей жизни настоящих, интересных событий? Нет. И что из этого?

Скажи, и я тебе скажу.

 

 

Нет ничего более надежного, чем вера в мир. Мы опираемся не на сам мир, а на веру в него.
Я крепко сжимаю штурвал, я играю педалями, бросаю глаза в зеркала и вверх перед собой – в темном небе горит луна.
Мерно работает мотор, светится приборная панель, я еду.
Сейчас из надежных вещей – воздух, рвущийся о кузов, луна и лампочки. Еще мои руки, это из надежных вещей. Голове могу не верить, но рукам…
Если задуматься, есть только один поворот «не туда» - то, который ведет к смерти. Но вся наша жизнь состоит из бесконечного количества маленьких поворотов «не туда».
Я бы ехал вот так до самого снега. Заправки, кофе, магнитола, заправки… Дорога, дорога, дорога.
Стоит всего раз выспаться тогда, когда другие люди не спят, и ты оказываешься один, и настроение твое необъяснимо, и сам ты – не определен, и вообще - жизнь, как сказка, - без конца и начала, но все это – лишь в пути, дороге, когда ты – неизвестно кто, водитель автомобиля, появился и исчезнешь в километрах, путник, сотоварищ на пять минут для тех, кто будет свидетелем твоих колес.
Потом будет что-то еще.

 

Сознание – это воля. Если не закалять волю, она становится киселем, а затем водой. И утекает сквозь пальцы. По-сухому, оставляя память о себе – сухие следы пыли или влажные разводы воды. Если регулярно сдаваться самому себе – не слабостям, нет, - одному из своих «я», то рано или поздно это «я» станет доминантой. Совсем не тем, каким ты хотел являться, сам не заметишь.

Воля – это не сознание. Не хочу определять, которое из этих понятий частность другого. Не важно.

Когда человек знает, что выхода нет, что он в конце-концов все равно умрет, ему становится легче.

Не дружу - что могу дать другим?
Не бужу - и сам не люблю, когда будят.
Не прошу - что нужно, мне дано.
Не даю - не имею чужого.
Не ищу - видно столько, сколько мой горизонт.
И не думаю лишнего - умствуют, кто счастливым не может быть.

 

Или все-таки континиум...

Мне кажется, так туго затянуты ремни,
но слабо для прыжка.
Мне кажутся иллюзией огни, и тихо -
борт словно без движка.
И время разнесло на миги, на моменты.
И пальцы побелели еще до.
И нервы в стропы, нервы - в ленты,
"пошел!" - кричат, и ухожу в окно.

Что из меня вышло, то со мной и уйдет.
Мне нечего сказать: легкость, которую я теперь именую болтливостью, более не кажется мне достоинством.
Я молчу – это не тонны, и даже не вес, это просто тихо. Я есмь, все остальное - суетливые вопросы. Какой, когда, как долго, зачем – все чушь. Даже без эпитета – полная. Я есмь.
Можно пробовать делиться своим бытием или небытием словами, отчего нет. Но это невозможно. Слова слишком бледны, и, чтобы хоть что-нибудь, хоть отблеск своего существования передать, необходимо обладать невероятной силой, оставить отпечаток на бумаге почерком – хрен с ним, переплюнуть – насытить текст собой в виртуальной, но существующей плоскости монитора чужого компьютера.
«Ты так хотел зафиксировать вечность».
Глупости такие.
Иногда кажется, что я забетонировался – иногда даже я сам так думаю.
Но проходит 4 минуты – и ничего не происходит. Абсолютный нуль – для любителей крайних и необычных сравнений. Мне приходится пользовать словами, чтобы объясняться с людьми. Приходится говорить на их языке, и при этом я даже не могу себе представить, что я могу противопоставлять себя своим сородичам. Я – один из людей. Я – человек. Чтобы там кому не показалось. Просто у меня настолько тихо, что я не нуждаюсь более ни в чем. Капризный ребенок внутри меня – тот нуждается. Да и то, хреново он капризничает.
Я разбалован судьбой, вот что я вам скажу. Придумайте, чего у меня нет, и я покажу, где именно это лежит и как работает. У меня есть все и сверх того.
Болтливость – все-таки практически неискоренимый порок.
Иногда кажется, что жесткий ты только снаружи, чтобы оградиться от назойливости мира. И для своих ты можешь быть мягким, податливым местом (не тестом – подсказывает болтливость). Но ррраз, - и вдруг понимаешь, что ты обожжен изнутри. У тебя больше нет гибкости молодого деревца, которое в состоянии пережить любую бурю. Ты не стремился к этому, но и сам не в состоянии уже добраться до источника, до родничка, - нет у тебя больше нежного, незащищенного темени , лишь небольшой нарост, куда и бить-то смысла нет. Что с этим можно сделать? Еще одни ворота, которые теперь закрыты – не навсегда, это дурацкое слово, но, возможно, навсегда. Ты силен, жив, здоров и… обречен.
Темный столб безупречности – кто чувствовал в себе такое?

Так много времени у каждого из нас – более, чем достаточно.
Все мелькает, проносится мимо. Все настолько ненастоящее, но с претензией называться емким, заезженным словом жизнь.
Остановка подобна смерти – беснуется, - внутри тебя беснуется нечто, - требует заполниться чем угодно, требует, словно еды, скорости, скорости внутренней.
Череды дел, которая оборвется неоконченной.
Недосказанность, незавершенность, ошметки памяти, необходимостей и ненужностей.
Быть без слабостей – это выбор совершенного человека, но каждый из нас вовремя может вспомнить отговорку, которая настолько глубоко в крови, что даже не требует обоснования: я человек, а, значит, я слаб. Я всего лишь человек.
Быть безупречным – это так сложно, когда не находишь, на что можно опереться. А ведь если все иллюзия, так и не на что.
Это так сложно – верить, что мы умираем навсегда. Я не знаю, какой силой нужно обладать, чтобы вынести, пережить, пронести и держать память всех, кого провел, проводишь, придется провести. Уходить всегда легче, нежели оставаться.

Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве. (с) Сплин.

Для меня всегда было неприятно видеть или читать, что очередная страница, которой я уделял хоть какое-нибудь внимание, остается без хозяина. Хозяин нашел себе более полную, другую жизнь, другой способ рассказать о себе. А ты остаешься- оставаться всегда тяжелее.
Я настолько редко здесь бываю, что сам пугаюсь, а иногда даже думаю - я ли это, тот ли парень.
Я не выключаюсь совершенно, не прощаюсь, не меняю хост или блог, не ухожу навсегда, я просто не успеваю быть везде. на полную катушку пробую различные стороны бытия - или они меня пробуют. То, что мне проще было выговорить здесь, пока что выливается на окружающих. Эта страница была, есть и будет кладезем, историей, засписной книжкой. Не дневником, нет - дневник не должен быть расписанием пустых событий, дневник - это испытуемое, наболевшее или радостное, нечтно без привязки к месту, времени. Это квинтэссенция выжитого, пресс эмоций. Быль, смятая, но не съеденная фактами. Выстрел, которые свалил или заставил встать раненного. Это призыв к тем, кто хочет идти за Ахилессом, но не всем, а лишь кому слава ни к чему.
Не уходя более в высокопарность, должен отметить, что давно следовало написать - я редок не потому, что ушел, я паромы не меняю. А потому, что буду постольку, поскольку надо. Мне или кому еще. Я продолжаю писать, мало, но как умею. Эта страницка - самый надежный кладезь, я буду здесь в тот же момент, когда будет что сказать.

Будешь шепотом? Буду, отчего бы и нет,
Мне сегодня податься некуда.
Будешь еще?
Не могу обещать, понимаешь ведь,
время на ветер.

Первым снегом укрылись бы волосы,
да лишился, неровным часом.
Из друзей - только филины-хищники,
не искал, да были рядом.
Из огня - головешки.
Из направления - студень.
Наотмашку - не меряюсь, злыдень.

Перекрестков все меньше и меньше,
По привычке иду по прямой.
Светофоры к утру все бледнее,
И не раз слышал вой за спиной.
Слева свет - я всегда успеваю,
Слева фары - вслед "стопам" моим.
Слева свет - признаю, соглашаюсь -
Где/когда-то он будет моим.