«Горькие слезы лила наша Мэри, о, где наша Мэри, о где?» Девушки старались петь тихо, но чистые сильные девичьи голоса наполняли собой все помещение, словно стремясь вырваться отсюда, туда, ввысь, к небу. Грустная песня была созвучна мыслям собравшихся в бывшем складе бывшей фабрики. Люди сидели у стен, группами, молодые и старые, дети и их родители. Двум девушкам, певшим грустную песню давно минувших времен, места у стен не нашлось, и они сидели в центре, прямо под тусклым зарешеченным светильником. Белокурые красавицы, так похожие друг на друга, старшей на вид было лет шестнадцать, младшей — не больше десяти.

«Как в невольничьем бараке» — невольно подумала Люциана. Она вспомнила эту песню, ее пели мать и дочь, героини одной старинной книги, в том самом бараке в их последнюю ночь перед торгами. Книга эта, входившая в обязательную программу чтения по древней истории, не произвела тогда на Люциану никакого впечатления. Слишком далек, и не только по времени, был описанный в ней мир от жизни девочки, единственным настоящим горем для которой была ссора с любимой подружкой Абигайль. Только теперь Люциана поняла ее. Да, Люциана тоже была здесь, балованная девочка, рейховская принцесса, любимая дочь, внучка, сестра. Да и она ли? Вряд ли кто-нибудь узнал бы в этом худом, одетом в поношенное платье ребенке с бледным лицом и синими испуганными глазами, казавшимися теперь огромными, прежнюю пышущую здоровьем Люциану. Она сидела, прислонившись к стене, держа на руках спящего малыша, рядом спал Поль, положив голову на плечо сестры. А больше никого не осталось. Старший брат как ушел в армию, так и пропал, ни единой весточки не получили от него родные. Наверняка, давно погиб. Люциана только надеялась, что сразу — насмотрелась она в госпитале на обгоревших да отравленных, и любимому брату она такой участи не хотела.


«А где Джон и Сайлас, где Джон и Сайлас? И Джон и Сайлас оба в светлой стране, их нет среди нас, их нет...»


А родителей больше нет. Сколько раз говорила бабушка — «снимите портрет кайзера Райнхарда», но фрау Оливия упорно отказывалась это делать, вот и поплатилась. Пьяница-сосед, давно положивший глаз на их чистый красивый дом, написал донос в полицию государственной безопасности. Они среагировали мгновенно, и черная машина с золотой молнией увезла семейство фон Бекк на допрос. Фрау Оливия сломалась быстро — хватило просто ругани, а вот ее муж решил побыть героем и все отрицать. После пары крепких ударов он подписал все. Судили супругов через несколько минут в соседней с допросной комнате — зале суда. «Тройка», трое членов полиции, единогласно приговорили их к смертной казни за измену родине — они торопились, из лаборатории поступил заказ на материал. На ни в чем не повинных супругах испытали новый газ, и тут им повезло — газ убил их почти мгновенно.


Если кайзер невольно погубил легкомысленных супругов, то его сын невольно спас их детей. Малыш очень любил долгие прогулки, и фон Бекк-младшие каждый вечер уходили с ним и своими друзьями гулять в парк, а уж в выходные проводили много времени на улице. Шли на речку, купались, а потом — в кафе и в парк, кататься на роликах, да и просто общаться. Девочки с удовольствием нянчились со спокойным дружелюбным ребенком, а он улыбался им очаровательной детской улыбкой. Сначала Петер и Люциана боялись, что все заметят сходство "подкидыша" с кайзером Райнхардом. Особенно их беспокоили волосы - слишком они яркие, слишком заметные. Не будешь же постоянно брить малыша наголо, это же подозрительно. Фрау Барбара предприняла превентивные меры - повесила портрет князя Вольдемара Голицина. Белокурый красавец князь и кайзер Райнхард были так похожи, что их можно было принять за родственников, хотя никакого родства между сыном рейхсриттера и потомком Гедимина, разумеется, не было. На всякий случай рядом водрузили портрет князя Войцеха Любомирски, черноволосого красавца с огненными черными глазами, чью красоту унаследовал его внук Петер. А Люциана родилась копией пани Ядвиги, сестры князя. Эта рыжеволосая пани абсолютно не соответствовала аристократическим канонам красоты, круглым веснушчатым лицом, носиком картошечкой и крепкой приземистой фигурой больше напоминая здоровую сильную крестьянку. Несмотря на такую внешность, поклонниками энергичная жизнерадостная пани была не обделена. То ли веселый нрав пани привлекал их, то ли роскошная грудь, которую пани так кокетливо прятала, что только разжигала желание посмотреть на нее поближе. Пятерых мужей сменила неугомонная пани, а уж любовников не считала вовсе. В восемьдесят лет вышла она замуж в шестой раз, за красавца-доктора на пятнадцать лет младше ее и укатила с ним бороться с какой-то опасной пакостью. Через два года они вернулись победителями. То ли вино славы ударило пани в голову, то ли геройствовать понравилось, но влетела стремительно пани в заговор против кайзера Фридриха и проиграла на этот раз. Вместе с мужем дерзко встала она к бетонной стене ангара под пули расстрельной команды, никого на допросах не выдав. С родственниками ее поступили по-гольденбаумовски жестко - клан Любомирски вырезали весь, не пощадив ни младенцев, ни древних стариков. Фрау Барбара успела уехать с дочерью и вывезти за кордон немалые активы Любомирских. Через несколько лет они вернулись как ни в чем ни бывало, фрау даже позволили носить княжеский титул. Ну а то, что у сына кузины Лихтенладе появилась шикарная алая "Феррари", так это совпадение просто, такая обеспеченная семья может себе это позволить. Опьяненный вином и мощью сотен лошадиных сил под капотом, избалованный молокосос не пожелал заметить молодую золотоволосую женщину, переходившую дорогу на разрешенный сигнал светофора...
Спасая сына кайзера Райнхарда, фрау Барбара как бы просила прощения у его отца за невольно разрушенную ею жизнь. Не подари она тогда эту проклятую машину, быть может, все сложилось бы иначе..
Опасения по поводу волос оказались напрасными - отрастающие пряди были темно-каштановыми, как у приемного дедушки Жиля. Фрау Барбара стала внимательно наблюдать за ребенком, и, когда ярко-голубые глаза тетушки Аннерозе сменили цвет на сине-серый, поняла, что ее подозрения оправдались - ребенку действительно поменяли ДНК. Это ее не удивило - о подобных опытах она слышала еще на Луисвилле, ходили упорные слухи, что люди, больше похожие на орков, и есть жертвы экспериментов, хотя на пропитанной диоксином планете родиться относительно нормальным было большим везением, и местные жители давно отвыкли пугаться своего отражения в зеркале.
Фрау беспокоило другое - со стороны "матери" явно все в порядке, а вот со стороны "отца" - явная проблема. С глазами-то что - генетическое заболевание или как? Фрау Барбара принялась искать нужную информацию. Где искать, она прекрасно знала, да и вообще по роду своей деятельности фрау знала много такого, что другим обеспечило бы автокатастрофу или отравление грибами, например. Когда информация была найдена, фрау успокоилась - "золото Маккены" всего лишь.
Ох, и натерпелись же они в свое время от этого наркотика, который изобрел местный умелец, взяв за основу рецепт старинного "крокодила". Получилась простая в изготовлении и невероятно токсичная дрянь. Если крокодил делал человека неизлечимым за два месяца, золоту хватало и одного. К тому же употреблявшие его проявляли в некоторых случаях неконтролируемую агрессию, буквально превращаясь в берсерков. После нескольких таких случаев правительство приняло жесткие меры - распространителей, пойманных с поличным, расстреливали прямо на месте, изготовителей - тоже. С наркоманами церемониться перестали - все со следами уколов подлежали ликвидации. Осмотры в учебных заведениях проводили каждое утро, особенно это касалось школы для трудных подростков, в которой как раз работала уже завучем фрау Барбара. Это ей вменялось в обязанность проводить отбор, и каждое утро фрау осматривала выстроившихся в холле детей и выводила из линии тех, у кого находила свежие следы уколов. Детям говорили, что их везут на лечение, но фрау знала правду - через несколько часов детей не будет в живых. Сначала фрау чувствовала себя офицером концлагеря, когда смотрела в эти широко распахнутые глаза, но после того, как один из "золотых" наркоманов устроил резню в супермаркете, чувство это исчезло. Это сейчас они такие невинные, а потом станут убивать. Колоться не надо, и будешь жив. Но все равно фрау старалась уберечь хоть кого-то - просила, объясняла, да все напрасно.
Отдаленные последствия выявились позже, когда наркоманки начали рожать детей. Сначала жуткие аномалии списывали на употребление наркотика, но уродства были и у тех, чьи родители лишь один раз попробовали его, да и то давно. Тогда и последовал приказ о принудительной стерилизации всех, кто когда-либо употреблял "Золото Маккены". Аристократы пытались спасти своих близких от этого, давали взятки - и шли на казнь вместе со спасаемыми.
Митико Исии повезло - рискуя всем, ее дядя устроил племянницу в свою частную клинику под видом пациентки. Два года провела там девушка, избавляясь от зависимости. Игра стоила свеч - юная девушка с колыбели была помолвлена с Рупертом фон Оберштайн, сыном всесильного тогда олигарха графа Людвига. Он был одним из "трех китов" - трех богатейших людей, контролировавших бизнес империи. Клану Исия были как воздух нужны связи и власть графа для развития бизнеса. В методах они не стеснялись - как и их предок, печально знаменитый глава страшного отряда 731. Свадьба между двадцатилетней красавицей Митико и ее тридцатилетним женихом состоялась, и родственники торопились, иначе даже широкое платье не скроет то, что известно пока только родне. Первенец родился у молодой четы через четыре месяца после свадьбы. Родился незрячим, точнее, видеть ребенку было попросту нечем, глаза не сформировались нормально. Тогда все и выяснилось. Митико погибла в автокатастрофе вместе с мужем - оставить любимую жену Руперт не пожелал. Все права наследования перешли к младшему сыну графа, а своего друга и делового партнера "кит" не простил - нанял толковых ребят, и клан Исия перестал существовать. Ребенка хотели сначала отправить вслед за родителями, да бабушка не дала. Оставили, выделили даже часть наследства. Дочь графа, потрясенная жестокостью отца, сбежала из дома с каким-то офицером из рейхсриттеров. Брак, правда, оказался очень удачным - супруги любили и уважали друг друга.
Фрау Барбара рассказала все внукам. Петер и Люциана обрадовались - ребенку, которого они любили как младшего брата, ничего не угрожает.
Дети спокойно показывали малыша родне и друзьям, а девочки, подружки Петера и Люцианы, души в нем не чаяли. На прогулке даже ссорились иногда из-за него. Каждая хотела подержать малыша на руках, пока остальные катались или играли в любимый ими всеми настольный теннис. Нагулявшись, компания расходилась по домам — друзья жили на параллельных улицах, большая часть -на Липовой аллее, она же улица имени Пчелиного роя, или просто Рой, а фон Бекк — на Фридрихштрассе, она же улица Восстания. Лет пятьдесят тому здесь были баррикады — студенты построили их, протестуя против повышения платы за обучение. Тогда восстание было жестоко подавлено, а университет расформирован. На улице до сих пор сохранились дома со следами от пуль.

Попрощавшись с друзьями, которые после перекрестка сворачивали налево, к своим домам, фон Бекк-младшие шли вперед и сворачивали направо, к своему дому, стоящему в самом начале улицы. В тот день, повернув с коляской направо, как всегда, Петер увидел в конце улицы черную крытую машину и сразу заподозрил неладное. Про такие машины он читал в книгах по древней истории, они назывались в честь одной очень мрачной птицы, и появление такой машины у дома означало что-то очень скверное.
"Пойдемте к бабушке, я забыл ей кое-что сказать" - спокойно произнес Петер и повернул обратно. Он быстро повел своих к дому бабушки, стараясь пользоваться переулками и не попадаться никому на глаза.
Услышав рассказ внука, фрау Барбара поняла все. Железная леди осталась внешне спокойной, только побледнела и сжала губы. Лишь на несколько секунд могла она позволить себе эту слабость. Дочери и зятю уже не помочь, а вот детей можно спасти. "Мы уезжаем, собираемся, быстро" - фрау Барбара объяснила детям, что означают черные машины и что нужно брать с собой. Испуганные дети принялись собираться. Фрау Барбара достала из сейфа драгоценности и платиновые слитки - платина ценилась намного дороже золота, став очень редким и полезным металлом. Умница Варвара купила в свое время несколько таких слитков, и теперь обладала немалым богатством, которое было очень удобно носить с собой. Купив билеты на отправлявшийся через несколько минут корабль, фрау Барбара с детьми вылетели с Одина. Через полчаса пришел приказ императора - билеты продавать только тем, кто имеет разрешение на вылет, подписанное самим императором. Ловушка захлопнулась.
Фрау Барбара сумела добраться до республиканских земель. Платиновые слитки и драгоценности фрау пошли на закупку оружия и лекарств, так необходимых армии, а сама она устроилась в госпиталь. Вскоре ум и организаторские способности фрау были оценены по достоинству, и она стала заведовать всей системой снабжения. А также выдавать продукты нуждающимся. Лишенная сентиментальности, привыкшая четко следовать инструкции фрау оказалась незаменима в таком сложном деле. Ни подкупить, ни обмануть, ни разжалобить железную леди было невозможно, и продукты получали действительно нуждающиеся. Ее внуки в эту категорию, разумеется, не входили - они же имели рабочие карточки. Люциана работала санитаркой, а потом и вовсе исполняла обязанности медсестры, у маленького Поля была своя обязанность - он следил за капельницами, и, когда раствор доходил до красной черты, звал медсестру. Вроде бы несложная работа, но раненых было много, медсестер мало, и к вечеру Поль так уставал, что иногда ложился спать без ужина. Хотя ужинать было особо и нечем - продуктов не хватало. Хорошо, что климат здесь был постоянно теплый, и жители получали по два урожая в год. Фрау Барбара заметила заброшенный огород, прополола его, обнаружив посаженные лук и морковь, нашла дерево с плодами, похожими на абрикосы, собрала их и насушила. Люциана и Поль носили их с собой и ели как конфеты. Жить семейству пришлось в небольшой комнате, заставленной коробками. Впрочем, фрау Барбара редко бывала здесь, слишком много работы свалилось на нее, так что она спала прямо в кабинете.
В ту ночь Люциана проснулась от громкого отчаянного детского плача. Уставшей девочке так не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, и она несколько минут еще лежала в кровати, надеясь, что малыш просто испугался и сейчас уснет. Но ребенок плакал все громче. Люциана встала с кровати и подошла к старому потрепанному манежу, в котором обычно спал малыш.Чезаре громко плакал и будто пытался выбраться на волю. Люциана взяла ребенка на руки и попыталась успокоить. Но малыш начал вырываться, желая, чтобы его спустили на пол. "Не сейчас малыш, сейчас надо спать" - повторяла девочка. Неожиданно Люциана почувствовала страх - сильный непонятный страх перед чем-то неотвратимым и ужасным, такой, какой, возможно, чувствуют герои в фильмах ужасов. Бежать, бежать немедленно, иначе случится что-то страшное - единственное, о чем думала девочка. Люциана подбежала к кровати Поля и стянула одеяло со спящего брата. "Поль, вставай, уходим!" Но мальчик что-то сонно пробормотал и отвернулся. Тогда Люциана схватила брата за руку и буквально сдернула с кровати. Тот недоуменно уставился на сестру. "Уходим, живее" -проговорила сестра и направилась к двери. Поль, который очень хотел спать, вместо этого спрятался за ящики. Люциана открыла дверь, уверенная, что брат следует за ней, хотела уже выйти, но обнаружила, что Поля рядом нет. Страх гнал ее прочь, и сначала она хотела уйти без него, но передумала и принялась искать Поля. Найдя, вцепилась ему в руку и потащила упирающегося ребенка за собой. Так, в пижамах и босиком, они вышли на ночную улицу. Испуганный Поль больше не сопротивлялся, ночной пейзаж и лицо сестры напугали впечатлительного ребенка. Люциана пошла к машинам, стоящим во дворе. Их не запирали, и карточка активации была наготове, нужно было только до упора вставить ее. Люциана сунула брату малыша в руки, показала на пассажирское сиденье, а сама уселась за руль. Люциана никогда не управляла машиной, но видела, как это делал брат. Открытый джип резко сорвался с места, протаранил ворота и вылетел на ночную улицу. Люциана погнала машину прочь из города. Когда топливо кончилось, дети пошли пешком. Сколько времени прошло, они не знали, просто упорно шли по дороге вперед, туманным то ли утром, то ли днем, то ли вечером - какое сейчас время суток, понять было сложно, мгла застилала солнце. Наконец, измученные дети увидели блок-пост. "Не стреляйте, мы из города!" - собрав последние силы, закричала девочка. Солдаты настороженно смотрели на них, не двигаясь с места. Детей обыскали - война есть война, ничего не поделаешь, и провели к старшему офицеру. "Имперский офицер" - сразу догадалась Люциана, увидев статного красавца с пронзительными синими глазами, одетого в республиканскую форму. "Генерал республики Адальберт фон Фаренхайт" - представился офицер. "Люциана-Ядвига княжна Любомирски графиня фон Бекк" - произнесла девочка, присев в реверансе. Генерал оторопел - кто такие Любомирски, он прекрасно знал. Вот уж кого он не ожидал встретить здесь, так это представительницу этого рода. Узнав, откуда она, генерал быстро отвернулся, чтобы девочка не смогла увидеть его лицо. И глаза - генерал боялся, что глаза выдадут его. Но девочка все поняла. "Огонь?" - тихо спросила она. "Нет, газ, они...все произошло быстро, графиня" - произнес генерал, надеясь, что его голос звучит ровно. Он приказал отвести покормить детей, а сам быстро прошел на наблюдательный пункт и стер запись, полученную час назад. Девочке не стоило видеть это. Потом детей переправили в тыл, но армия отступала. Теперь остался последний рубеж обороны, дальше только в открытый космос, так с горькой усмешкой говорил главнокомандующий.

"Пойте, несчастные, пойте, ночь коротка, а утро разлучит вас навеки" - и ведь действительно разлучит, в эвакуацию на Тортугу отправлялись только дети до двенадцати лет. Остальным места на корабле не было.

Песня закончилась, старшая сестренка обняла младшую. Эстер и Луиза - Люциана узнала их. Эстер училась в параллельном с Петером классе, а с Луизой дружила Мариелена, старшая сестра Абигайл. Эстер занималась музыкой с фрау Оливией. "Очень способная девочка, очень!" - часто повторяла фрау Оливия. При мысли о маме слезы навернулись на глаза девочки, она быстро смахнула их и вдруг произнесла про себя "я убью ее, стану взрослой, вернусь и убью ее - за маму, за бабушку, за всех!" Убить она собиралась императрицу Аннерозе.
Эстер с жалостью взглянула на спящую сестру. Им не придется расставаться - Луизе вчера исполнилось двенадцать, и в эвакуацию ее не брали. Как умоляла Эстер взять сестру, как плакала, как унижалась - даже на колени встала, даже себя предложила в уплату этому главнокомандующему. Она знала, что бывший полковник республики очень не равнодушен к женской красоте, и была уверена, что такую возможность он не упустит. Но главком только посмотрел на Эстер и устало произнес - "не надо, фройляйн, я не могу принять такую жертву, да и нарушить приказ тоже". Эстер густо покраснела, вспомнив эту сцену, и заплакала, тихо, отчаянно, как в детстве. Она так хотела, чтобы хоть Луиза выжила, последняя, единственная из их семьи. Ведь офицером, отказавшимся тогда убивать, был брат Эстер...
Девочки уцелели случайно - пошли навестить свою старую няню. Няня давно не работала у них, но девочки любили ее и часто приходили в гости к своей няне Дотти. Однажды утром няня позвонила им и взволнованным голосом умоляла поскорее прийти. Девочки поспешили к ней. Няня твердила про нехорошее предчувствие, про опасность. Девочки с трудом успокоили ее и уже собрались уходить, когда Эстер зачем-то подошла к окну. Увидев это, няня буквально оттащила девушку. Мимо дома в этот момент ехала крытая черная машина с золотой молнией на двери. Няня никуда не отпустила сестер, а утром они узнали об аресте и ужасной в своей жестокости казни всей семьи девочек.

Утро наступило, и эвакуация началась. Началось все мирно и спокойно, люди выходили на улицу, родители вели детей к кораблю. Катерозе стояла у входа со списком, дети должны были подниматься по трапу, и тут...Маленькая девочка, которую мама уже повела к входу, поняла, что остается одна, без мамы, и подняла крик. Другие дети, сообразившие, что их ждет та же участь, плакали, кричали, вцепившись в своих матерей, и ни в какую не хотели разлучаться с ними. Поплан, стоявший внизу, совсем растерялся и не понимал, как это все прекратить. Времени было мало, в любой момент противник мог начать штурм. Ситуацию разрешила Катерозе. Несколько раз выстрелив в воздух, она громовым голосом выкрикнула "Всем молчать, строиться, за отказ - расстрел на месте!" Подействовало, дети быстро построились по двое и начали подниматься по трапу. "Живее, живее, иначе пристрелю!" - командовала девушка, стараясь изо всех сил сохранить непроницаемо-жесткое выражение лица офицера гестапо. Сама она чувствовала себя бухенвальдской ведьмой Эльзой Кох, и чувство это было скверным, будто в газовую камеру она детей идти заставляла, а не в спасительный для них корабль.
Эстер стояла рядом с трапом вместе с Луизой и внимательно наблюдала за всем. Когда дети подняли крик, а Катерозе начала стрелять, Эстер подошла ближе и вдруг с неожиданной для такой хрупкой девушки силой толкнула Луизу на трап. Та оглянулась, хотела повернуть назад, но на нее уже напирала толпа. Вместе со всеми Луиза поднялась в корабль. Эстер была единственной среди всех, кто плакал от счастья - ее сестра будет жить!