«Шевелитесь живее, уснули, что ли!? Быстрее работайте, вам говорят!» Ну, вот, снова Эльзина смена. Надзиратели тут вообще не отличались добротой и снисходительностью, но эта дама явно получала удовольствие от власти над беззащитными. Красавица, хрупкая и изящная, тонкие черты лица, холодные глаза цвета зимнего неба и снежно-белые волосы, всегда аккуратно уложенные, отличалась какой-то изощренной жестокостью, за что и получила прозвища «Эльза Кох» и «ведьма». Одетая всегда в черное, с неизменным хлыстом в руке, она прохаживалась среди заключенных, «поторапливая» ударами слишком, по ее мнению, медлительных. Вообще она могла прицепиться к человеку просто так, многие велись на провокации и получали по полной программе, Вольф, человек спокойный, в скандалы не ввязывался, хотя испытывал сильное желание свернуть шею этой бестии. Толку то, все равно не выйдет, а им только этого и надо. Сдержался даже тогда, когда один из надзирателей с ехидной улыбочкой сообщил ему, что Феликса усыновили, и показал фото новых родителей. Увидев физиономии этих родителей с явными признаками вырождения, Вольф поклялся себе, что выберется отсюда любой ценой и заберет своего ребенка от этих упырей. А для этого нужно было просто выжить. И он старался, ради сына. О том, что «старая гвардия» уничтожена, а его любимая жена покончила с собой, ему любезно сообщили, но эти сведения нужного эффекта не произвели. Расставаться с жизнью Вольф не собирался, ему есть еще, для кого жить. Но в этот день он сделал то, чего так долго избегал — ввязался-таки в конфликт. Ведьма прицепилась к подростку, почти ребенку, спокойному и домашнему, недавно попавшему сюда вместе с семьей и пребывавшему в ужасе от местных порядков. Вольф перехватил хлыст и дернул на себя, но Ведьма оружие удержала, и бывшему адмиралу осталось только надеяться, что кошмар закончится быстро. Брезгливо пнув не подающего признаков жизни заключенного, Ведьма коротко приказала:"В ров!" "Но он еще жив, госпожа Эльза" - возразил тот, кто должен был исполнить приказ. "В ров!" - повторила надзирательница и так посмотрела на посмевшего ей возразить, что тот предпочел повиноваться. Звезды были так близко, огромные и необыкновенно яркие, Вольф искал знакомые созвездия и радовался, как в детстве, когда находил их. Сначала он не понял, где находится, увлеченный красотой, но ночная прохлада быстро вернула его в реальность. Странно, но раны были поверхностными и почти не чувствовались. Такое впечатление, что этот кровавый спектакль играли только для публики, не желая убить или даже покалечить. А так делают, когда... Вольф боялся даже подумать об этом, как будто кто-то может прочитать его мысли и все испортить, но осмелился. Так поступают тогда, когда готовят побег. Тут он почувствовал чей-то взгляд, и, обернувшись, увидел темную фигуру. Некто протянул ему руку, помогая выбраться из зловещего рва, сунул в руки какую-то коробку и, указав на что-то, лежащее у его ног, исчез, будто его и не было. В коробке были какие-то баночки и электронная карта с нанесенным маршрутом и точками отдыха, в узле - чистая и теплая одежда. Вечером того же дня роскошная красная спортивная машина Эльзы, потеряв управление, сорвалась во "врата ада" - узкую и очень глубокую шахту, в которой где-то внизу, словно живое, шевелилось и мерцало оранжевое сияние, и иногда вырывался смертоносный фонтан расправленной породы. "Домой отправилась, так ей и надо" - шептались между собой узники. Бывшая императрица, а теперь работница приюта для детей до трех лет, медленно шла по тротуару, возвращаясь домой после рабочего дня. Прохожие косились на нее - молодая женщина брела, словно в полусне, не обращая никакого внимания на окружающее, словно находилась под воздействием наркотиков. Наркотики были ни при чем, бессонница, а, вернее, страх заснуть, вызвала такое состояние. Стоило закрыть глаза, как возникали в памяти эти сцены - плачущий сын на руках у чужого человека, она пыталась бежать к нему, но ноги не слушались, а Хильда просыпалась от собственного крика. Или она снова видела отца - поникшего, какого-то растерянного, руки скованы наручниками. Он, обвиненный в отравлении императора, боялся смотреть в глаза дочери, боялся, что она поверила в несправедливое обвинение. "Дочь моя, я не виноват" - тихо сказал он ей тогда. "Папа, я знаю" - так же тихо ответила дочь. Эти слова дочери вернули прежнего Франца фон Мариендорфа, спокойного и полного достоинства. Теперь он ничего не боялся, дочь, единственный человек, мнением которого он дорожил, на его стороне. Хильда хотела поцеловать отца, но ее грубо оттолкнули, а приговоренного повели к месту казни. Палач, почти не целясь, выстрелил, и молодая женщина, потеряв сознание, опустилась на холодный бетонный пол. Теперь она осталась одна, близкие родственники тоже были казнены по приказу императрицы. Хильду, как и Эву, отправили работать в приют для самых маленьких - изощренное издевательство Аннерозе. Пусть, видя этих малышей, постоянно вспоминают отнятых сыновей. Зная, что матери будут искать своих детей, Аннерозе распорядилась время от времени подкидывать им якобы правдивую информацию о их местонахождении. Такой переход от надежды к отчаянию должен очень скверно отразиться на психике матерей. С Хильдой почти получилось, нет, она не была слабой, просто бороться за выживание она не умела, да и где и зачем ей было этому учиться - знатная и богатая аристократка, балованная дочь, не знавшая отказа ни в чем, она всегда была под защитой - сначала безгранично любящего ее отца, который во всем поддерживал дочь, потом еще и Райнхарда, бравшего все опасное на себя. Да и все эти ужасные события окончательно подорвали здоровье, еще не восстановившееся после беременности и стремительных родов. Сил бороться просто не было. Бредущая по тротуару Хильда не замечала, что за ней уже несколько минут медленно едет черная машина с тонированными стеклами, и очнулась от своих мыслей лишь тогда, когда чьи-то руки схватили ее. Она стала вырываться и кричать, но похититель был явно сильнее, он играл с ней, то ослабляя хватку, словно давая возможность жертве вырваться, то усиливая ее. Наконец, игра надоела ему, пальцы сильно сжали шею. Последнее, что увидела молодая женщина перед тем, как мир перестал существовать для нее - жестокую усмешку и ледяные зеленые глаза на очень бледном лице незнакомца. Аннерозе, рассматривая фотографии, была очень довольна. Все получилось лучше, чем она рассчитывала - попасть в руки "Лорда преисподней" было худшим, что могло случиться. Его жестокость, особенно к молодым и красивым женщинам, давно стала легендарной. Даже тело искать не надо. "Минус один" - с усмешкой произнесла про себя императрица. А вот с Эвой императрица просчиталась. Ну, что она о ней знала - добродушная недалекая домохозяйка, тень своего мужа. Миттермайеры никого не посвящали в свои семейные дела, поэтому никто и не знал, что Эва для мужа была другом и мудрой советчицей. Не обладая умом государственного деятеля, Эва сполна была наделена умом житейским. Умная и тактичная, она не лезла с советами, когда муж ее об этом не просил, но, если просил, всегда отвечала разумно и по делу. Было еще одно обстоятельство, о котором не знал даже муж. Эва выросла в семье хорошей, дружной и любящей, но жила ее семья в довольно скверном районе. То есть сначала район был обычный, рабочая окраина, но, когда один ушлый бизнесмен купил участок земли и построил там заведения для невзыскательной публики, ситуация стала резко меняться к худшему. Торговля запрещенными веществами, пьяные драки, бандитские разборки стали обычным делом, недвижимость, и так дешевая, совсем упала в цене, так что, продав дом, семья Эвы не смогла бы купить даже комнату в нормальном районе. Отец редко бывал дома, мама много работала, так что Эва быстро научилась защищать себя сама. Аделина и Эва, красавицы, отличницы, гордость школы - шипастые кастеты на нежных девичьих пальчиках, браслеты из острых лезвий на тонком запястье одной руки, острый нож, прикрепленный к другой руке, прячется в широком рукаве скромного девичьего платья. В аккуратно уложенных волосах - золотых у одной, черных у другой - тонкая и длинная шпилька-игла. В драке они всегда становились спина к спине, прикрывая друг друга. Приходилось ли им убивать - да, приходилось, поэтому и боялись, поэтому и не трогали. Попав после смерти родителей в семью Миттермайеров, которые любили Эву, как родную дочь, она могла быть собой - доброй и веселой девушкой, всегда готовой помочь. Но навыки уличной жизни не забылись, пригодившись теперь. В ту июльскую ночь она безропотно отдала ребенка - знала, что все равно отнимут, и не хотела радовать врагов сценой беспомощности и отчаяния. Она тоже работала в приюте, тоже искала своего сына, также переходя от надежды к отчаянию - но это лишь укрепляло ее решимость найти сына во что бы то ни стало. В обязанности Эвы, как и всего младшего персонала, входило принимать отказников, но теперь эту процедуру неизменно поручали именно ей, поскольку Эва, хоть это и не требовалось и не приветствовалось, могла уговорить женщину забрать ребенка. Когда пришла очередная желающая отказаться от ребенка, Эву, как всегда, позвали в приемный покой. Эва, едва увидев посетительницу, сразу поняла, что все ее уговоры будут бесполезны. Дешево и вульгарно одетая, благоухающая приторно-сладкими духами и дымом дешевых сигарет, с малиновыми начесанными волосами, она была похожа, да и являлась, жрицей доступной любви из очень недорогого заведения. Услышав шаги, женщина повернулась к Эве - когда-то миловидное, а теперь испитое лицо, мешки под глазами. "Не нужен он мне, я сказала, не нужен" - голос у незнакомки был под стать внешности - резкий, крикливый."Вот посмотрите на него, зачем он мне такой" - Эва подошла взглянуть на ребенка, мать резко стянула с головы малыша капюшон старого потертого плаща и вдруг тихо и властно произнесла: "не орать! уговаривайте меня оставить ребенка". Почти час работники приюта слышали резкий голос незнакомки и мягкий убеждающий - Эвы, потом женщина ушла. С малышом. А несколько дней спустя на Эву напала странная хворь - тело стало покрываться красными шелушащимися пятнами. Сначала Эве удавалось это скрывать, но, когда пятна появились и на лице, директриса объявила Эве об увольнении. Молодая женщина, заливаясь слезами, упала перед ней на колени, умоляя не лишать ее работы. Она ведь жена врага Рейха, ее никуда больше не возьмут, она же умрет с голоду. "Ну, значит, умрете с голоду" - равнодушно ответила директриса, вручая подписанный приказ. Эва, рыдая, вышла из кабинета. Спустя некоторое время тело женщины нашли в сточной канаве, опознали только по кольцу, подарку мужа в день помолвки - Аннерозе распорядилась оставить его Эве как воспоминание о прежней, навсегда утерянной для нее, жизни. "Минус два". Обе ненавистные ей женщины были мертвы. За что Аннерозе так ненавидела их - может, за то, что они умели любить, а она - нет?