Они были очень похожи. Насколько могут быть похожи братья-близнецы. Их часто путали и потому друзья называли их «одинаковые». Но для меня он единственный и неповторимый, для меня он ни на кого так и не стал похож.
Когда Матвей погиб, я часто общалась с Ильей, никогда не отождествляя его с братом. Лишь однажды, - спустя пять лет, когда Илья в пьяной истерике сквозь дым в мерцании огней цветомузыки наступал на меня, шла, бежала и возрастала в его взгляде боль, - вот тогда резануло по нервам пульсирующее наваждение: Матвей! Отбросив маску повседневности, не контролируя себя, Илья наклонял голову как Матвей, так же сжимал зубы и желваки ходили под скулами как и у Матвея в порыве ярости. В эти минуты мне казалось, что передо мной действительно стоит Матвей, хотя даже в первые дни трагедии мое сознание не допускало подобных выходок.
Годы бегут, неумолимо отдаляя меня от тебя. Ты так и остался 22-летним, а я теперь уже старше тебя на целых десять лет.
Я теперь почему-то все чаще тебя вспоминаю. Мне очень хочется, чтобы моя дочь была похожа на тебя. Теперь я понимаю, что если бы это была твоя дочь, – ты бы остался бы в ней, и частица тебя осталась бы со мной. А так мне осталась только фото, видеопленки и обрывки памяти. Я ругаю себя теперь, что все так плохо запоминала, что не помню всех дней, поведенных с тобой, что не вела дневников, не носила диктофоны, что не удержала тебя в тот вечер.
Я познакомилась с Матвеем, когда училась в школе, в танцзале на репетиции. Была осень, я училась в 10-м и очень хотела влюбиться. И влюбилась. С первого взгляда. Почему-то в Илью. Подруга выбрала Матвея, и под звуки вальса мы поплыли в эту бесконечную историю ведущую в никуда.
Я помню запах этой осени до сих пор. Ни в одной стране, ни в одном из городов в осенний день я больше не встретила этот запах.
Матвей сказал, что любит меня, наверное, случайно. Вечером после репетиции мы стояли на крыльце школы, Матвей курил, и. бросив окурок, пробормотал что-то вроде «люблю», а над моей головой расплескалось звездное небо. Он обнял меня и прижал крепко-крепко, долго не отпускал и держал меня вот так в руках, пока я не закашлялась. От его куртки несло табаком.
Еще Матвей любил обнимать меня сзади за плечи. Я до сих пор вздрагиваю, когда кто-нибудь положит мне на плечо руку. Матвей любил зарываться лицом в мои волосы. Любил шептать на ухо непристойности при важной встрече, любил устаивать сюрпризы, появляться внезапно и внезапно исчезать, баламутить при этом мою спокойную, размеренную жизнь.
В какой-то момент я просто устала от этой взбалмошности. Матвей до стона хотел поступить в медицинский, зубрив химию и биологию, в которых был очень силен. Но при всех гениальных способностях Матвея вероятность зачисления его в студенты-медики была почти нулевой. Так я уехала через неделю после выпускного вечера, ничего не сказав Матвею, зная, что он не простит.
Он не сошел с ума, нечего не разрушил и даже, насколько я знаю, никого не покалечил. Он не поступил, провалил вступительные экзамены в медицинский, и пропал. Я сдала свои экзамены, пройдя бешенный конкурс, наверное, только лишь от отчаяния.
Матвей уехал куда-то в Сибирь, «зарабатывать деньги», я старательно училась, экономила на еде, чтобы покупать модную одежду. У меня даже появилось много друзей, и появились поклонники, но не проходило и дня, чтобы я не вспоминала Матвея. Он вернулся через 7 месяцев, худой, почему-то бородатый, и молчаливый. Впрочем, молчаливость его была не долгой, как оказалось, он входил в образ Овода. Появившись внезапно, он подверг меня в состояния полного оцепенения, разразившиеся позже слезами и причитаниями, которые Матвей так привычно загасил своей стальной хваткой, наконец-то сумев меня поцеловать.
Забывшись в порыве счастья, я несколько месяцев провела на одном дыхании, на волне бьющей ключом энергии. Матвей решал какие-то свои дела, о которых я была мало осведомлена. Я сдавала сессию, готовила ему еду и не очень задумывалась, что будет дальше. Матвей же изо всех сил пытался кому-то что-то доказать. Связавшись с не очень лицеприятными элементами, он приторговывал на рынках, в нашей съемной квартире постоянно бывали толпы гостей, из которых я толком никого и не знала. Матвей как-то легко отодвинул на задний план весь мой прежний образ жизни. А вскоре к нам переехал Илья, и они вместе стали проворачивать свои загадочные, очень важные, мужские дела.
Илью этот образ жизни увлек гораздо быстрее и больше, чем Матвея. Он познакомился с молчаливой, немного странноватой в своей неприметности, но все же вполне симпатичной и приятной, девушкой Леной. С этих пор мы стали видеть его все реже, и о его жизни я узнавала все больше по рассказам Матвея.
Матвей же был в вечном поиске. Наигравшись в «большой бизнес», истрепав нервов больше, чем заработав денег, он вдруг снова вспомнил о своей страсти к естественным наукам и засел за учебники. Он так увлекся идеей образования, что даже расшевелил ленивого Илью, которого, правда, хватило только на автодорожный техникум. Начав учится заочно, Илья продолжал работать на рынках.
Мы же кормились с моих жалких статейных гонораров, еще более жалкой стипендии, и огромной, заполнявшей всю жизнь, Любви. Тогда казалось, что пищи не надо. Молодость дарила веру в будущее и колоссальный запас энергии. Мы могли не спать сутками, могли просто говорить часами, молчать о главном, научились как-то существовать рядом и научились расставаться. Матвей в очередной раз провалил экзамен и погрузился в жестокую депрессию...