Сижу слушаю еванесенс, коньяку выпито уже, а все это фигня. Я в понедельник приду в свой офис, разумеецо чистый побритый, в свежей рубашке, разумеется в галстуке под цвет носков, благоухая парфюмом от картье, весь из себя такой успешный, с утра устрою взбучку свом парням, чтоб им жись малиной не казалос, хоть они в пятницу вкалывали до 22-х, отменили встречи всем своим девочкам, я тоже торчал с ними и выставил им за хлопоты 20-летний вискарь, а в понедельник весь из себя такой подойду к окну, прижму лоб к стеклу и буду выть на багровый восход, чтоб никто случайно этого не увидел. Выть от безумной тоски, от того, что мне было легче, когда я блевал кровью в лесах вятщины, и безвестные парни вытащили мой полутруп в деревню и бабка поила меня молоком и медом и поставила на ноги за сутки. Мне было легче.
В понедельник я снова буду выдавливать из своего окостеневшего от тоски мозга очередные фразы про конкурентную обстановку на рынке и прочую словесную шелуху, а та, которой я должен сказать сказать простые, совсем простые слова про то, что душа моя сгорает в ее отсутствие, так об этом и не узнает. Возможно, да, возможно, она так и не дождавшись этих слов, уйдет от одиночества переспать к простому парню с заводской окраины, а я так же буду выть на багровое солнце.
Как мифичны слова о свободе, какая это херня, как я несвободен, я буду выть об этом, о том, что я не могу приехать в эту деревню на вятщине и поклониться той бабке, которая не спросив меня ни о чем, просто отпоила молоком и медом, как я связан по рукам и ногам детьми, кредитами и прочими прелестями цивилизации. Как хочется просто одним утром забить на вся с такой силой, чтобы погнулись гвозди, и как я сегодня люблю голос еванесенс и цепелинов, и как я завтра напьюсь валерьянки, как пройдет эта истерика.
В понедельник я просто выйду еще раз на работу.