Еще раз однажды, впрочем, это было на позапрошлой неделе, моя Гретхен пришла домой почти вовремя. Из кармана телогрейки торчало горлышко недопитой бутылки водки. Сама она волоком тащила полмешка картошки.
- У Ибрагима взяла, даром. Он выкидывать собрался. Иди перебери.
- Не гнилая, а подгнившая, - предвосхищая мой вопрос сказала - как отрезала, жена. - Две большие разницы в семантическом контексте, улавливаешь?
- Разницы две, или есть альтернативные варианты?
- Может быть три, а в боевых условиях, - она отхлебныла из горла водовки, невозмутимо засунула бутылку в карман телогрейки и продолжила, - при проведении арьергардных боёв - четыре, пять и более.
Тень далекого предка-фельфебеля прусской армии образца 1871 года витала, как ореол, над головой моей жены.
- Будем экономить! - продолжала жена, - В Германии, говорят, все экономят! Там нынче жисть дорогая, особенно энергоносители, так что вязаные кальсоны, те, что остались от дедушки, возмем с собой. Греться будем водкой и бегом трусцой, и, а propos, - где твои унты и полярка? И не помнишь, куда твой покойный, царствие ему небесное, - жена неестественно размашисто перекрестилась на образа, - отец спрятал две канистры спирта, те два ящика хозяйственного мыла, ящик одеколона, двадцать пар резиновых сапог которые вы с папашей утянули со складов райпо, когда вы тушили - она весело хихикнула - тушили пожар? И, в конце-концов, где все патроны от карабина?

Я нервно икнул. Отекда такая феноменальная память у простой селянки из Нижнего Новгорода? Спирт давно был выпит - и не мной, к сожалению; мыло и советские калоши я недавно загнал барыгам на Удельной, в общем, оставался только "Шипр" - тот, что не успели выхлебать мои друзья-приятели, и патроны.
- А патроны-то тебе зачем? - нервно спросил я.
Мне в лоб уперся ствол виртуального маузера.
- Чтоб тебя пристрелить, мерзавец, - заявила жена, - когда дурить начнешь. Я читала в интернетах, там все наши мужики дурят, в основном по бабам. Свобода нравов там, пишут, необычайная, да и сама видео смотрела, как они там развлекаются.
Тень фельфебеля растаяла и мне померещился орден Красной Звезды на кожанке и маузер в правой руке. В левой руке у нее была сумочка от Бриони, с торчащими вразнобой прозрачными файлами с бумагами. Разговора про свободу нравов среди женского контингента русских эмигрантов и вынужденных перселенцев я предумотрительно затевать не стал.
Жена сплюнула на бухарский ковер (ручная работа, шерсть 100%, нам он прадедушки-комбедовца достался), и потопала в спальню.
- Куда ты в грязных кирзачах по вымытому полу? - возмутился я.
- Не барин, помоешь, - не стала со мной спорить майне либефюрерин, и сразу завалилась на диван, смотреть очередную серию немецкого фильма про похождения понаехавших русских в Германии.
- Я надеюсь контракт не ... ?
- И не надейся, - забила в гроб моей мечты последний гвоздь жена. - Едем, я сказала! На НАШУ историческую родину. Начинай учить немецкий!
"Валькирия", - вохищенно бормотал я, спуская в мусоропровод всю картошку, - "валькирия, как есть!"
И тут же меня накрыла волна жалости к самому себе. Ей-то хорошо, у нее за спиной иняз, почти что хоходойч и стажировка в Германии, а я-то! С горечью вспоминался мой позорищный позор в австрийском магазине, где я мычал-телился, не в состоянии купить триста грамм ветчины, потому что не знал, как по-немецки "триста". И еще я помню презрительные взгляды аборигенов, которые смотрели на меня как на таракана, который не знает простейшего, а все туда же.
"Умаялась, бедняжка", - умильно бормотал я, стягивая с жениных ног сапоги. Картошку с рынка - это вам не бумажки в офисе перекладывать. На экране телевизора русские эмигранты в количестве трех негров бодро огуливали сисястую арийку. Из динамика неслись неестественные стоны и крики: "О! О! Дас ист фантастишь!".
Так я выучил первые три слова немецкого языка.