Я шел вперед. Под ногами струилась гладкая лента дороги, над головой лежало выжженное небо, а впереди была вся моя жизнь. Очередной изгиб, и я оказался на... э ...мне трудно подобрать то слово, которое бы как-то определило увиденное, хотя можно назвать всё это перекрестком. Передо мной лежало множество дорог, и не было среди них двух одинаковых - там было все, от широких комфортабельных магистралей, по которым если и ехать, то только на приличном лимузине, до едва заметных каменистых тропинок, для ходьбы по которым как минимум нужна крепкая обувь.

Что сразу бросилось в глаза - перед каждой дорогой висел своеобразный рекламный плакат, приглашающий пойти именно по этому пути. И опять же - где-то висят огромные яркие рекламные щиты, а где-то просто прибиты картонки с еле видными надписями. Вот некоторые из них:

'Никто не приходит к отцу моему, нежели только через меня' Иисус

'Свидетельствует Аллах, что нет Бога кроме него' Коран (3:16)

'Истина - в вине' Омар Хаям

Мозг напряженно работал, пытаясь как-то совместить эти высказывания, которые явно противоречили друг другу, но из этого ничего не выходило. Да, все это истины. И все - великие. Каждая из них не просто фарисейская мудрость, а истина, доказанная жизнью (а чаще всего смертью) тысяч и тысяч людей. Напрашивались естественные выводы:

• одна истина верна, а все остальные ложны, или
• истина многомерна и все, прочитанное мною, является истиной.
• или... 

Или-или-или. Стоп. Я сдаюсь. Голова моя отказывалась принимать какие-либо решения, а уж тем более правильные, и я решил эту задачу достаточно тривиальным способом. Я сел, разложил газету, и стал выкладывать на нее содержимое своей котомки. Так... Что там у нас? Пара лепешек, луковица, полбутылки вина, сыр и какая-то книга. Ага, задам-ка я вопрос: 'По какой дороге мне дальше идти?', открою книгу на любой странице и буду читать до тех пор, пока не найду ответ. В мире нет ничего случайного, а значит и не случайны будут строки, которые я прочитаю сейчас. Я открыл книгу, и начал читать:

"... Говинда сказал:

- Я верю тебе, Сиддхартха, и понимаю, что у тебя было много учителей. Но нет ли у тебя самого если не учения, то хотя бы мыслей, познавании, которые выношены тобой одним и помогают тебе жить? Если бы ты поделился ими со мною, то порадовал бы мое сердце.

- Да, - ответил Сиддхартха, - у меня бывали свои мысли, а от времени до времени даже являлись откровения. Иногда - в течение часа или целого дня - я чувствовал в себе знание, точь-в-точь как ты чувствуешь жизнь в своем сердце. Разные это были мысли, но мне трудно было бы передать их тебе. Вот, к примеру, одна из мыслей, принадлежащих мне лично: мудрость непередаваема. Мудрость, которую мудрец пытается передать другому, всегда смахивает на глупость.

- Ты шутишь? - спросил Говинда.

- Я не шучу. Я говорю то, в чем убедился на деле: передать другому можно знание, но не мудрость. Последнюю можно найти, проводить в жизнь, ею можно руководиться; но передать ее словами, научить ей другого - нельзя.

Еще когда я был юношей, у меня временами мелькала эта мысль: она-то и заставила меня уйти от учителей. А вот еще одна мысль, которую ты, Говинда, примешь снова за шутку или за глупость, но которую я считаю лучшей из своих мыслей. Он гласит: по поводу каждой истины можно сказать нечто совершенно противоположное ей, и оно будет одинаково верно. Дело, видишь ли, в том, что истину можно высказать, облечь в слова лишь тогда, когда она односторонняя. Односторонним является все, что мыслится умом и высказывается словами - все односторонне, все половинчато, во всем не хватает целостности, единства.

Когда возвышенный Гаутама говорил в своих проповедях о мире, то должен был делить его на Сансару и Нирвану, на призрачность и правду, на страдание и искупление. Иначе и нельзя. Нет иного способа для того, кто хочет поучать других. Но сам мир, все сущее вокруг нас и в нас самих, никогда не бывает односторонним. Никогда человек или деяние не бывает исключительно Сансарой или исключительно Нирваной, никогда человек не бывает ни совершенным святым, ни совершенным грешником. Нам представляется так, потому что мы находимся под влиянием ложного представления, будто время есть нечто действительно существующее. Время не существует, Говинда, я часто, очень часто убеждался в этом. А если время и есть нечто действительно существующее, то грань, по-видимому отделяющая мир от вечности, страдание от блаженства, зло от добра, оказывается также призрачной.

- Как так? - испуганно спросил Говинда.

- Слушай, мой милый, слушай внимательно. Грешник, вроде меня или тебя, конечно грешник и есть, но когда-нибудь он будет снова Брамой; когда-нибудь он достигнет Нирваны, будет Буддой. Так вот, заметь себе: это "когда-нибудь"- только ложное представление, образное выражение. Грешник не есть человек, еще только находящийся на пути к совершенству Будды; он не находится в какой-нибудь промежуточной стадии развития, хотя наше мышление не в состоянии представлять себе эти вещи. Нет, в грешнике уже теперь, уже сейчас живет будущий Будда, его будущее уже налицо. И в нем, и в тебе, и в каждом человеке ты должен почитать грядущего, возможно, скрытого Будду.

Мир, друг Говинда, не есть нечто совершенное или медленно подвигающееся по пути к совершенству. Нет, мир совершенен во всякое мгновение; каждый грех уже несет в себе благодать, во всех маленьких детях уже живет старик, все новорожденные уже носят в себе смерть, а все умирающие - вечную жизнь. Ни один человек не в состоянии видеть, насколько другой подвинулся на своем пути; в разбойнике и игроке ждет Будда, в брахмане ждет разбойник. Путем глубокого созерцания можно приобрести способность отрешаться от времени, видеть все бывшее, сущее и грядущее в жизни, как нечто одновременное, и тогда все представляется хорошим, все совершенно, все есть Брахман. Оттого-то все, что существует, кажется мне хорошим: смерть, как и жизнь, грех, как и святость, ум, как и глупость - все должно быть таким, как есть. Нужно только мое согласие, моя добрая воля, мое любовное отношение - чтобы все оказалось для меня хорошим, полезным, неспособным повредить мне. На собственном теле и на собственной душе я убедился в том, что мне нужен был грех, что и сладострастие, и стремление к земным благам, и тщеславие - мне нужны были в такой же степени, как и мое постыдное отчаяние, дабы наконец отказаться от противодействия миру, дабы научиться любить его таким, как он есть, не сравнивая его с каким-то желательным, созданным моим воображением миром, с придуманным мною видом совершенства. Вот, о Говинда, некоторые из моих мыслей, до которых я додумался.

Сиддхартха нагнулся, поднял с земли камень и взвесил его на руке.

- Вот камень,- сказал он, играя последним.- Через некоторое время он, может быть, превратится в прах, а из земли станет растением, животным или человеком. В прежнее время я бы сказал: "Этот камень - только камень. Он не имеет никакой ценности, он принадлежит миру Майи. Но так как в круговороте перевоплощений он может стать человеком или духом, то я и за ним признаю ценность". Так, вероятно, я рассуждал бы раньше. Ныне же я рассуждаю так. Этот камень есть камень; он же и животное, он же и бог, он же и Будда.

Я люблю и почитаю его не за то, что он когда-нибудь может стать тем или другим, а за то, что он давно и всегда есть то и другое. Именно за то, что он камень, что он теперь, сегодня представляется мне камнем - именно за то я люблю его и вижу ценность и смысл в каждой из его жилок и скважин, в его желтом или сером цвете, в его твердости, в звуке, который он издает, когда я постучу в него, в сухости или влажности его поверхности. Бывают камни, которые на ощупь словно масло или мыло; другие напоминают листья, третьи песок; каждый представляет что-нибудь особенное, каждый молитвенно произносит Ом на свой манер, каждый есть Брахма и в то же время, в той же самой степени - камень, маслянистый или сочный. И это-то именно нравится мне; это-то и кажется мне удивительным, достойным благоговения. Но довольно об этом. Слова вредят тайному смыслу. Стоит только высказать какую-нибудь мысль вслух, как она уже получает несколько иной характер, звучит немного фальшиво, немного глупо. Впрочем, и это хорошо и нравится мне. Пусть то, что один человек считает своим сокровищем и мудростью, звучит для другого, как глупость - я и против этого ничего не имею.

Безмолвно выслушал его Говинда.

- Почему ты выбрал для примера камень? - спросил он нерешительно, после некоторого раздумья.

- Я сделал это случайно. А впрочем - я, может быть, и хотел тебе показать, что я одинаково люблю и камень, и реку, и все вещи, на которые мы смотрим и от которых мы можем чему-нибудь научиться. Камень я могу любить, Говинда, так же, как и дерево или кусок коры. Это вещи, а вещи можно любить. Но слова я любить не могу. Оттого-то всякие учения ничего для меня не стоят; они не обладают ни твердостью, ни мягкостью, у них нет цветов, запаха и вкуса, нет граней - они представляют одни лишь слова. Быть может, именно это, именно обилие слов мешало тебе обрести душевный мир. Ведь искупление и добродетель, Сансара и Нирвана - также одни только слова. Нет такой вещи, которую можно назвать Нирваной. Есть только слово Нирвана.

- Нирвана не одно только слово, друг мой,- заметил Говинда.- Это мысль.

- Мысль - пожалуй, - продолжал Сиддхартха. - Только признаюсь тебе, мой милый: я не вижу большого различия между мыслями и словами. Откровенно говоря, я не придаю особого значения и мыслям. Для меня важнее вещь. Здесь, на этом перевозе, например, моим предшественником и учителем был святой человек, который много лет верил в одну только реку, другой религии у него не было. Он заметил, что река имеет голос, и стал прислушиваться к нему. Этот голос стал его учителем и руководителем, сама река представлялась ему божеством. В течение многих лет он и не подозревал, что каждый ветерок, каждое облако, каждая птица или жук в такой же степени божественны, столько же знают и могут научить, как почитаемая им река. Но к тому времени, как этот святой ушел в леса, он уже знал все, знал больше, чем я или ты, и без помощи учителей и книг - только потому, что верил в реку.

Говинда же возразил:

- Но разве то, что ты называешь "вещами", представляет что-нибудь действительно существующее, имеет реальность? Не являются ли они только обманчивыми, призрачными образами Майи? Разве твой камень, твое дерево, твоя река - реально существующие вещи?

- И это меня мало тревожит, - ответил Сиддхартха. - Пусть вещи имеют только кажущееся бытие. Но ведь в таком случае и мое бытие есть только кажущееся - значит, в том и в другом случае, они одинаково сродни мне.

Оттого-то я и отношусь к ним с любовью и уважением. Оттого-то я и могу любить их. А вот, наконец и мое учение, над которым ты, наверное, будешь смеяться: ЛЮБОВЬ, о Говинда, по-моему важнее всего на свете. Познать мир, объяснить его, презирать его - все это я предоставляю великим мыслителям. Для меня же важно только одно - научиться любить мир, не презирать его, не ненавидеть его и себя, а смотреть на него, на себя и на все существа с любовью, с восторгом и уважением.

- Это я понимаю,- сказал Говинда.- Но именно это Возвышенный признал заблуждением. Он предписывает доброжелательность, терпимость, кротость, снисходительность, но не любовь. Он запретил нам отдавать наше сердце любви к земному.

- Знаю, - сказал Сиддхартха, и улыбка засияла на его лице. - Я знаю это, Говинда. Вот мы и забрели с тобой в дебри мнений, в спор из-за слов. Не могу отрицать, мои слова о любви как будто находятся в противоречии со словами Гаутамы. Оттого я и не доверяю словам. Но это противоречие только кажущееся. Я знаю, что я совершенно согласен с Гаутамой. Возможно ли, чтобы не знал любви тот, кто познав всю бренность и ничтожность человеческого бытия, тем не менее настолько любил людей, что посвятил долгую, тяжелую жизнь исключительно тому, чтобы помочь им, просветить их. И в нем, в твоем великом учителе, дело мне милее слов, его жизнь и дела важнее его речей, движение его руки важнее его мнений. Не в словах и мыслях вижу я его величие, а в делах и в жизни.

Долго молчали оба старика. Наконец Говинда произнес с прощальным поклоном:

- Благодарю тебя, Сиддхартха, за то, что ты высказал мне некоторые из своих мыслей. Они кажутся мне несколько странными, я не все сразу и понял. Но как бы то ни было, я благодарен тебе и желаю тебе спокойных дней.

Про себя же он подумал: "Странный человек - этот Сиддхартха! Странные у него мысли, и нелепо звучит его учение. Не таково чистое учение Возвышенного. Последнее яснее, чище, понятнее, в нем нет ничего странного, нелепого или смешного. Но совсем иными, не похожими на его мысли кажутся мне руки и ноги Сиддхартхи, его глаза, его лоб, его дыхание, его улыбка, его поклон и походка. Ни разу с тех пор, как возвышенный Гаутама ушел в Нирвану, ни разу не встречал я человека, при виде которого я бы почувствовал - вот святой. Один только Сиддхартха внушает мне такое чувство. Пусть его учение звучит странно, пусть его слова кажутся нелепыми - но его взгляд и рука, его кожа и волосы - все в нем сияет такой чистотой, таким спокойствием, такой ясностью, кротостью и святостью, каких я не видел ни у кого из людей с тех пор, как умер последней человеческой смертью наш Возвышенный Учитель. С такими мыслями в голове, с противоречивым чувством в сердце, Говинда еще раз склонился перед Сиддхартхой. Побуждаемый любовью, он низко склонился перед спокойно сидящим.

- Сиддхартха,- сказал он,- мы с тобой уже старики. Вряд ли мы еще раз увидим друг друга в этом образе. Я вижу, возлюбленный, что ты обрел покой. Я же, признаюсь, его не нашел. Скажи мне, почитаемый, еще одно слово, напутствуй меня чем-нибудь таким, что было бы доступно моему уму. Тяжел и мрачен бывает по временам мой путь, о Сиддхартха!

Сиддхартха молчал и смотрел на него со своей тихой улыбкой. Говинда же не спускал глаз с его лица. Он глядел на него робко, с тоской. Страдание и вечное, не удовлетворенное искание читались в его взоре. Сиддхартха видел это и улыбался.

- Нагнись ко мне! - прошептал он на ухо Говинде.- Нагнись ко мне! Так, еще ближе! Совсем близко! Поцелуй меня в лоб, Говинда.

Но когда Говинда, изумленный и все же влекомый великой любовью и предчувствием, исполнил желание друга, в ту минуту, когда, низко склонившись, коснулся губами его чела, произошло нечто удивительное. В то время, как его мысль была все еще занята странными словами Сиддхартхи, в то время, как он тщетно и против воли пытался представить себе время несуществующим, а Сансару и Нирвану - как нечто единое, в то время, как в нем боролись некоторое презрение к словам друга с необъятной любовью и благоговением к его личности, с ним произошло следующее.

Лицо его друга, Сиддхартхи, куда-то стушевалось. Вместо него он увидел перед собой другие лица, множество лиц, длинный ряд, катящийся поток из сотен, тысяч лиц. Все они проходили и исчезали, и в то же время все, казалось, существовали одновременно, все непрерывно менялись и возобновлялись и тем не менее были Сиддхартхой. Он видел перед собой голову умирающей рыбы - карпа с бесконечно-страдальчески открытым ртом, с угасающим взглядом - он видел лицо новорожденного ребенка, красное и сморщенное, искривленное плачем - он видел лицо убийцы, видел, как последний вонзает нож в тело человека - и тут же видел этого преступника связанным и упавшим на колени, и рядом палача, отрубающего ему голову одним взмахом меча. Он видел тела мужчин и женщин, обнаженные, в позах и судорогах неистовой страсти - видел распростертые трупы, тихие, холодные, пустые - видел головы разных зверей: кабанов, крокодилов, слонов, быков, птиц - видел богов: Кришну, Агни.

Все эти лица и фигуры он видел в тысячах сочетаний, то любящими и помогающими друг другу, то ненавидящими и уничтожающими друг друга, то вновь возрождающимися. Каждое было воплощенным стремлением к смерти, было страстным, мучительным признанием бренности, и ни одно, однако, не умирало; каждое только менялось, рождалось вновь, получало новое лицо, и все это без всякого промежутка во времени между тем и другим видом. Все эти образы и лица то находились в покое, то текли, рождали друг друга, плыли куда-то и сливались вместе, а над всем этим потоком постоянно лежало что-то тонкое, бесплотное и все-таки имеющее субстанцию, словно тонкое стекло или яйцо, словно прозрачная кожа, или скорлупа, или маска из воды, и эта маска улыбалась, и этой маской было улыбающееся лицо Сиддхартхи, которого он, Говинда, в эту самую минуту касался своими губами. И эта улыбка маски, эта улыбка единства над стремительным потоком образований, эта улыбка единовременности над тысячами рождений и смертей, э та улыбка Сиддхартхи была точь-в-точь такая же, как та тихая, тонкая, непроницаемая, не то благосклонная, не то насмешливая, мудрая, имеющая тысячу оттенков, улыбка Гаутамы Будды, которую он, Говинда, сотни раз созерцал с благоговением. Так, - сознавал Говинда, - могут улыбаться только Совершенные.

Уже не сознавая, существует ли время, продолжалось ли это созерцание один миг или целый век, не зная даже, существует ли действительно Сиддхартха или Гаутама, Я и Ты, словно пронзенный насквозь божественной стрелой, от которой сладка и рана, до глубины души потрясенный и очарованный - Говинда еще с минуту простоял, склонившись над тихим лицом Сиддхартхи, которое он только что поцеловал, которое только что было ареной всевозможных образований, зарождений и существований. Теперь, после того, как под его поверхностью снова сомкнулась глубина множественности, это лицо приняло свое прежнее выражение. Сиддхартха опять улыбался - тихой, чуть заметной, кроткой улыбкой, не то исполненной доброты, не то насмешливой - точь-в-точь, как улыбался он, Возвышенный. Низко поклонился ему Говинда. Слезы, которых он даже не чувствовал, струились по его старому лицу. Ярким пламенем горело в его сердце чувство глубочайшей любви, смиреннейшего поклонения. Низко-низко поклонился он - до самой земли - перед неподвижно сидящим, чья улыбка напомнила ему все, что он когда-либо любил в своей жизни, что когда-либо в его жизни было для него дорого и священно."

На этом роман закончился. Я мельком взглянул на обложку. Да, конечно - это были мысли старика Гессе. Из книги выпал листок бумаги. На нем было старательно выведено:

"Есть ли у этого пути сердце? Все пути одинаковы - они ведут в никуда. Есть ли у этого пути сердце? Если есть - путь хорош; если нет - он бесполезен. Все пути ведут в никуда, но у одного есть сердце, а у другого - нет. Один путь доставляет радость, и пока ты идёшь по нему - ты неотделим от него; а другой путь заставляет тебя проклинать всю свою жизнь. Один путь наделяет тебя силой, другой - лишает её"

"И это тоже - истина" - подумал я. Смеркалось, да и, кажется, дождь собирался - вдалеке мелькали зарницы. Пора было двигаться в путь...

[ ... ]

Жизнь не стояла на месте - сменяя друг друга проходили годы, которые складывались в десятилетия. И с каждым годом, слыша настойчивый зов дороги, мне было все трудней вставать и идти. Но так или иначе, я брал свою котомку - и снова за спиной оставались города, километры, люди. Но каждый день я вспоминал про одно удивительное место, про перекресток судеб, где так просто можно выбрать свою Судьбу. Дело в том, что много лет назад, оказавшись там, я выбрал свой Путь, полагаясь только на волю слепого случая.

Сначала мне показалось, что все хорошо - мне было интересно идти по выбранному Пути. Но интерес незаметно ушел, пропала радость, и теперь каждый шаг давался с трудом. Иногда падало тяжелое марево отчаяния, и я спрашивал себя: а нужно ли вообще идти дальше? Но, тем не менее, я шел, и путь мой был лишен радости - я был глубоко несчастен в этой жизни. Я шел дальше только потому, что у меня была мечта - вновь оказаться в этом удивительном месте, но на этот раз выбрать Свой Путь. Теперь я точно знал его.

Эта мысль грызла меня изнутри, и часто я засыпал с ней, чтобы утром проснуться и двинуться дальше. Но проходили годы, я видел тысячи перекрестков, но, увы - они были самыми обыкновенными. С каждым годом надежда таяла, а я уже почти не сомневался в том, что только один раз в жизни человек может выбрать свою судьбу по настоящему. А может мне просто не повезло. Но так случилось, что в один из летних вечеров, около одного из костров я услышал удивительную историю. Историю о юноше.

ИСТОРИЯ О ЮНОШЕ

Давным-давно в далекой стране жил-был юноша. Он был скульптором. Настоящим скульптором - мастером своего дела. Своим резцом он мог превращать холодный камень в удивительные вещи, которые меняли окружающий мир. Когда хмурый человек смотрел на них, его лицо невольно озаряла улыбка, жадный становился щедрым, сердце злого человека смягчалось, некрасивая женщина, одевавшая сделанные юношей украшения, превращалась в красавицу.

Неподалеку от дома, где была мастерская юноши, жила девушка. Они очень любили друг друга и хотели пожениться. Однако по закону этой страны, прежде чем завести семью, юноша должен был получить разрешение старейшин называться Мастером. Юноша был еще слишком молод, для того чтобы получить этот почетный титул, но очень уж хотелось ему стать Мастером и взять в жены девушку. Тем более, он считал, что давно уже был достоин носить звание Мастера. Однажды он пошел к старейшинам и изложил свою просьбу. Задумались старейшины и сказали юноше:

- Если ты решил стать Мастером - тебе нужно пройти испытание
- Я готов - ответил юноша
- Оно очень сложное и вряд ли ты с ним справишься.
- Я готов - повторил юноша.
- Может быть лучше дождаться положенного срока?

Но он был непреклонен. Тогда старейшины порешили: юноша должен отправиться в странствие и найти глыбу волшебного мрамора, которая, по преданию, находилась в одной из Далеких Стран. Из этого мрамора он и должен изваять изображение своей Возлюбленной. Если юноша преодолеет тяготы неблизкого пути и под его резцом родится прекрасное изображение его любимой - что ж - он станет Мастером и сможет жениться на девушке. Юноша решил не задерживаться в городе, и на следующее утро, взяв с собой несколько лепешек, кувшин вина и лучший резец, отправился в путь. Долго-долго шел юноша, спрашивая у встречных людей о волшебном мраморе, но никто не мог ему ничем помочь. Иногда он останавливался на некоторое время, чтобы заработать ремеслом немного денег на еду, на одежду и обувь, которая износилась за время его путешествия. Дни сменяли дни, и за месяцем проходил месяц, а он все шел, и конца его пути не было видно. Юноша устал, а в его сердце поселилось отчаяние и недоверие. Он уже стал думать, что это просто красивая легенда, и вряд ли волшебный мрамор существует на самом деле.

Но вот однажды, в одной из стран, юноша встретил старика, который сказал, что там, на Востоке, в пустыне, возле города Песков, действительно есть волшебный мрамор. И снова много дней шел юноша, постоянно спрашивая дорогу, и все больше убеждался в том, что волшебный мрамор существует в действительности. И вот, в один из дней, поднявшись на скалу, он увидел удивительное, неземное сияние. Юноша подошел ближе, и взгляду его открылась большая глыба мрамора, из которой словно музыка, лился свет необычайной красоты и силы. И сила эта называлась волшебством. Юноша не стал терять время, и решил сразу приступить к работе. Но оказалось, что за время путешествия его резец настоль истерся, что стал никуда негоден, и ему понадобится новый. Он пошел к местному кузнецу и попросил его сделать новый резец.

- Хорошо - сказал кузнец - а ты за это сделаешь из волшебного мрамора ошейник для моей собаки . Юноша подумал немного и согласился. Он сделал ошейник, украсив его красивой резьбой, и хотя собака не могла его носить - он был тяжелый, и она в нем задыхалась - кузнец остался доволен. На ошейник приходило поглазеть кучу зевак, благодаря чему кузнец стал знаменит в округе.

Юноша встал рано-рано - еще до восхода солнца, подошел к мрамору и стал ждать восхода. Он знал, что только утреннее солнце, проникнув в каждую жилку, сможет указать ему все недостатки мрамора, откроет все секреты глыбы. Взошло солнце, лучи которого глубоко проникали в мраморные глубины. Тщетно юноша искал изъяны - перед ним был идеальный образец, который сверкал так ярко, что становилось больно глазам. В этот же день он приступил к работе, уверенными движениями откалывая небольшие кусочки камня. Через несколько недель предварительная отделка глыбы была закончена. Юноша оглядел мрамор и подумал, что для работы ему обязательно нужна натурщица. Он пошел в город, на рынок и после долгих поисков увидел девушку, фигура которой была как две капли воды похожа на фигуру его Возлюбленной.

- Я хочу высечь из волшебного мрамора свою Возлюбленную, а твое тело так похоже на нее, не могла бы ты стать моей натурщицей?

- Хорошо - сказала девушка - но только за это полюби меня, хотя бы ненадолго.

Подумал юноша немного и согласился. С утра до вечера девушка позировала ему, а потом он отправлялся в ее дом и оставался там до утра. Дни текли один за другим. Городские жители толпами приходили посмотреть, как из волшебного мрамора появляется прекрасная фигура Возлюбленной юноши. Кто-то приносил лепешку, а кто-то немного вина, так что едой и питьем юноша был обеспечен. И вот, через много-много дней скульптор закончил работу над телом своей Возлюбленной и она засияла, освещая окрестности. Никто и никогда еще не создавал фигуры такой красоты и силы. Казалось, сама жизнь текла по мраморным прожилкам.

Теперь пора было браться за лицо. Ранним утром юноша подошел к изваянию, закрыл глаза, пытаясь представить знакомые черты, но не увидел ничего. Он с ужасом понял, что забыл, как выглядит лицо его Возлюбленной. Оно выветрились из его памяти. 'Это все от тягот, которые я испытал в пути, от недостатка пищи и непогоды' - подумал он. Мне нужна хорошая мастерская, хорошая пища и отдых. И он пошел к местному правителю.

- Я высекаю изображение своей Возлюбленной, и хотел попросить у тебя мастерскую, пищу и кров.

- Хорошо, сказал правитель, но за это обещай мне высечь из волшебного мрамора мое изображение.

Юноша подумал немного и согласился. Он решил немного отдохнуть от работы. Дни проходили за днями, которые он проводил в пирах и забавах. Юноша стал близким другом жестокого правителя и народ разбегался, когда юноша разъезжал в карете, на дверце которой был изображен ненавистный герб тирана. Большой статуей правителя занимались его подмастерья, а он лишь изредка наведывался в мастерскую и давал необходимые указания. И вот настал момент, когда юноша пришел в мастерскую, чтобы принять окончательную работу - статую правителя. С изваяния слетело покрывало, и юноша вздрогнул. О, ужас, в этой скульптуре не было самого главного - жизни. Мраморный правитель смотрел на него своими невыразительными мраморными глазами. Все изображение - до последней мраморной складки было мертво. Юноша стоял в оцепенении, не зная, что делать дальше.

Но вдруг дворец огласили звуки труб. Оказалось, что правитель скончался. Статуя стала не нужна, и ее сразу же отправили на свалку. А новый тиран уже взошел на престол, и первым его приказанием было высечь его изваяние в полный рост. Юноша пошел в кладовую, но волшебного мрамора больше не было. Он испугался. Но не гнева правителя испугался он. Он с растерянностью смотрел на свои руки. Белые и холеные. За это время они отвыкли от работы и напоминали мертвых птиц. Юноша недолго раздумывал - он надел простое платье, положил в сумку несколько лепешек, полкувшина вина, самый лучший резец и двинулся в путь. Он хотел найти еще одну глыбу волшебного мрамора и изваять из него изображение своей Возлюбленной.

Что стало дальше с этим юношей, скитается ли он до сих пор в поисках глыбы волшебного мрамора или все таки смог найти ее. А если нашел, то что вышло из под его резца - окончание этой истории затерялось в бескрайних песках.

История окончилась, я отошел от костра и заплакал. Я плакал о своей мечте, я плакал о бесцельно прожитых годах. Я плакал о себе - ведь мы всегда плачем о себе. Это были очень горькие слезы. Я вдруг отчетливо понял, что не было никакой разницы, найду ли я тот перекресток или нет. Ведь в любой момент я мог выбрать все что угодно. В любой момент я мог выбрать свою судьбу. Что-либо впустить в свою жизнь, а что-то из нее выкинуть. Раз и навсегда. Моя жизнь была лишь театром, а тот перекресток - яркой сценой, которая отличалось от тысяч других сцен всего лишь необычными и запоминающимися декорациями, которые по молодости так глубоко запали мне в душу. И за этой пестрой мишурой, я как всегда не увидел главного, не понял того, что удалось понять только спустя много-много лет.

ПОКА МЫ ЖИВЕМ - У НАС ВСЕГДА ЕСТЬ ВЫБОР

(С) Astral Proectoin # 32

Добавлю народную мудрость. Никогда не следует отчаиваться.

ДАЖЕ ЕСЛИ ВАС СЪЕЛИ, У ВАС ВСЕ РАВНО ЕСТЬ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ДВА ВЫХОДА! :-)))