После долгих мучений был создан 5-й вариант текста про водку кауфман, удовлетворивший его творца. Все это время творец пил только австрийский шнапс и грузинский коньяк, что обеспечило непредвзятость. В каждую фразу насильно засунут глубокий двойной смысл, а лежащая в кармане фига аккуратно задрапирована тканью, чтоб ничего наружу не вылезало. Все кончилось хорошо. Утро-то какое солнечное, господи, хорошо-то как.

Вечор, ты помнишь, вьюга злилась. Пять раз ставился чайник, но заварить чай так и не вышло по забывчивости. Синий фломастер записывал неуклюжие и напыщенные фразы. В другой комнате в это время находились двое. Один писал сочинение про Мцыри.
— А вот так можно сказать?
— Можно. А что именно ты хочешь сказать?
— Э... Сейчас...
Другая рисовала гору для оформления офиса в духе философии фен-шуй.
— Что же мне делать с этим убоищем?
— Может, пусть это будут сумерки? А внизу пусть горит костер?
— Сумерки... А вдруг это не фен-шуйно?

Очень хочется делать вид, что все это получается само собой, что вокруг витают ангелы и музы, что слова просто сами складываются в оплачиваемые гонорарами тысячи знаков, как птичка поет. А хрен-то. Ангелов не было. И ни фига не получалось.

Ночью снилась херня: кое-кто зимой садился на поезд и не мог залезть с чемоданом на обледенелую подножку, а кое-кто тем временем выращивал в оранжерее рукколу.
— Брось, надо спать.
— А как же оранжерея?
— А вот я сейчас усну и расхерачу палкой твою оранжерею.
— А куда же зелень?
— Зелень — в силосную яму.

А потом наступило утро, и все кончилось хорошо. Одна беда: опять надо что-то придумывать, будь оно не ладно. Доколе, Марковна? Ино еще побредем.